Пираты Венеры

Жители Венеры никогда не видели неба. Вокруг них лишь облака, эти обжигающие и влажные подвязки туманов… Подумав, я решил поставить вопрос по-другому:

– А что же, по-вашему, окружает Амтор?

Данус подошел к полке и вернулся с большим фолиантом в руках. Он раскрыл его на красиво оформленной карте Амтора. На ней были изображены три концентрические окружности. Между двумя внутренними кругами находилось кольцо, обозначенное как Трабол, что в переводе означает «теплая страна». Контуры океанов, морей и островов в основном совпадали с окружностями, лишь иногда пересекая их в тех местах, где самые отчаянные головы исследовали неведомые и негостеприимные земли – находились, стало быть, и такие.

– Это – Трабол, – пояснил Данус, указывая на ту часть карты, которую я только что описал. – Он кольцом окружает Страбол, расположенный в центре Амтора. В Страболе все время стоит невыносимая жара, его суша покрыта дремучими лесами с непроходимыми зарослями и населена гигантскими зверями, пресмыкающимися и птицами. Воды Страбола кишат глубоководными монстрами. Из тех, кто отважился проникнуть вглубь Страбола, мало кому удалось вернуться живым, потому точных данных нет. За Траболом находится Карбол, страна холодов. Насколько на Страболе температура выше нормальной, настолько же на Карболе она ниже. Там тоже водятся странные звери. Искатели приключений, вернувшись оттуда, рассказывали, что Карбол населяют свирепые народы в звериных шкурах вроде твоей. Эта земля негостеприимна, добираться до нее очень трудно, потому тоже данных нет. Кроме того, там уже существует опасность сорваться с края мира в раскаленный океан…

– С какого края? – спросил я изумленно. – Куда сорваться?

Данус не менее удивленно воззрился на меня.

– С края Карбола! Да ты, наверное, ушибся больше, чем я подумал. Ты очень плох, если спрашиваешь об этом. Образованный человек должен всегда помнить об устройстве мира!

– Помнить? Помилуй боже. Что я могу помнить, если ничего не знаю? Мне ничего неизвестно о вашей гипотезе его строения.

– Какая же это гипотеза? Это факт, – поправил он меня мягко, сердобольно покачав головой. – Другие теории не в состоянии объяснить разные природные явления. Амтор представляет собой огромный диск с приподнятыми краями, как у блюдца. Его окружает океан расплавленных металлов и камней. Это неопровержимо подтверждается тем, что временами с вершин некоторых гор вырывается наружу раскаленный поток. Это случается тогда, когда океан проникает снизу в Амтор и в диске образуется дыра. Природа мудро позаботилась, создав Карбол, – он смягчает тот жар, которым пышет раскаленный океан, окружающий Амтор, не давая ему переливаться через края. Вокруг Амтора, вокруг океана простирается безбрежный огненный хаос, от которого нас защищает система облаков, Амторова штора. Иногда в ней образуются разрывы, и тогда через них прорывается такой жар, что сжигает и губит все живое. Этот огонь настолько ярок, что способен ослепить. Если разрывы случаются ночью, то бывают видны яркие искры, разлетающиеся от этого пламени.

Нет, как он рассказывал… С каким лицом… С какой верой… Глаза расширены, пальцы движутся, будто рисуют в воздухе какие-то секретные параметры, точки отсчетов, штору ищут… Что за Амторова штора?

А Данус, дыхание затаив, все не останавливался, дальше говорил. И, знаете, совершенно понимающе глядел. Нельзя сказать, что передо мной сидел сумасшедший. Взгляд осознающий. Все, говорю, все просекающий. А нес человек такую ахинею, от которой мозги клинило.

Я пытался объяснить ему, что их планета имеет форму шара, а Карбол – холодная приполярная зона Амтора, тогда как жаркий Страбол скорее всего расположен в экваториальной части планеты. Трабол же представляет собой одну из умеренных зон, и по другую сторону экватора должна быть еще одна с похожим климатом. Экватор, в свою очередь, – это линия, опоясывающая планету посередине, а не круг посередине диска, как он полагает.

Данус вежливо меня выслушал, отказался принять мои доводы, зато дал свои – и я под нажимом принял какое-то лекарство, снимающее жар.

Ну, дал – принял. Принял, справедливо рассудив: раз никакого жара у меня не было, повредить не могло. Поначалу я никак не мог взять в толк, как такой умный, эрудированный человек может придерживаться подобных взглядов. Но потом я сообразил, что они просто никогда не видели звездного неба. У них не было оснований для других теорий. И тут мне стало понятно, как много значила астрономия для развития науки и прогресса всего человечества.

Кем бы мы были, если бы мы никогда не видели неба? Сумели бы мы добиться таких успехов? Навряд ли.

Как бы то ни было, я не сдавался и обратил его внимание на то, что граница между умеренным Траболом и тропическим Страболом должна быть гораздо короче, чем между Траболом и полярным Карболом. Это отображено на карте, но не подтверждается проводившимися измерениями на местности. Согласно моей теории, дело обстоит точно наоборот. Это легко проверяется и, судя по отметкам на карте, уже проверялось путем наблюдений и съемок местности.

Он признал, что подобные исследования проводились некоторыми безумцами, а с безумцев какой спрос? Действительно, были обнаружены некие несоответствия, но Данус ловко объяснил это чисто амторианской теорией неравномерности расстояния. Была у них такая вот офигенно состоятельная теория… мои официантки с Земли были бы страшно довольны: пахло Алисой и кроликом.

– Как известно, градус составляет тысячную часть окружности, – начал он излагать эту теорию. Не пугайтесь, он имел в виду исключительно местный, амторианский градус. И местные же ученые, не наблюдавшие за Солнцем, не придумали другого деления окружности, почему-то считали все в тысячах. В отличие от вавилонян с их тремястами шестьюдесятью градусами. – Так вот, любая окружность, независимо от длины, состоит из тысячи градусов. Это-то ты признаешь?

– Ну, как тебе сказать, – ответил я. Соображал, признавать или нет. Насколько уроню себя в собственных глазах как человека, одолевшего колледж и поучившегося в университете. Но увидел, что Данус опять принялся рыться в своих лекарствах, ища что-нибудь посильнее, а потому, мысленно содрогаясь от нелепости такого добровольного признания, горячо выпалил: – Признаю, Данус! Конечно. Я же соображаю пока. Как оно может быть иначе? Градус – одна тысяча от круга.

– Замечательно! – оживился Данус и спрятал вазу с медикаментами. – Только не круга, а окружности. И в таком случае, Карсон, ты должен признать то, что окружность, отделяющая Трабол от Карбола, тоже равна тысяче градусов. Признаешь?

Я снова согласился с видом профессора Гарварда, хотя меня начинал душить смех. Ну конечно, подели круг на тысячу или на мильон, мне-то, собственно, что терять? Взял и признал. Головой закивал, лицо сделал…

– Если каждая из двух величин равна третьей величине, то они равны и друг другу, не так ли? – логично рассуждал Данус. – Стало быть, внешняя и внутренняя границы Трабола одинаковы по длине, и это истинно, потому что верна теория неравномерности расстояния.

– А градус при таком раскладе является единицей крепости? – невинно поинтересовался я.

– Градус является единицей длины. Крепости как военные единицы измеряются бойцовыми окнами… Но вернемся к делу, – сказал он тоном настоящего целителя душ. – Было бы смешно утверждать, будто чем дальше от центра Амтора, тем длиннее единица расстояния. Она только кажется более длинной. Кажется, Карсон. Все скруглено вокруг, все иллюзорно, обманы искажают показания большинства инструментов. Погляди в окно, какова преломляемость света. Цвет и формы колеблются. Поэтому, забывая про видимое, мы говорим, зная истинное положение дел, что по отношению к окружности и по отношению к расстоянию от центра Амтора расстояния совершенно одинаковы. Хотя выглядят иначе.

– Приходится признать, что на карте они никак не выглядят. Не выглядят ни одинаково, ни как-то еще. Потому что их вообще таких не может существовать! Измерения дадут обратный результат, – проговорил я с умным видом.

– Но они должны быть равны, иначе пришлось бы сделать вывод, что к центру окружность Амтора увеличивается, а к Карболу уменьшается. Такая нелепость даже не нуждается в опровержении. Это несоответствие сильно смущает не только тебя. Оно просто выводило из себя ученых древности. Но около трех тысяч лет назад великий ученый Клуфар выдвинул теорию неравномерности расстояния и доказал, что несоответствие между действительным и кажущимся измерениями расстояния легко объясняются…

– Сверхрефракцией, – подсказал ему я.

Но Данус вылупился на меня как на безумного и промолвил:

– Объясняются путем умножения каждого из них на квадратный корень из минус единицы. Ты бы все-таки выпил успокоительный отвар…

Тут я понял: приехали…

Для такой картины маслом у меня не было ни грунтов, ни масла, ни средств. Абсурдность здешнего разума выходила за рамки мира, видимого его обитателями. Далеко за рамки. Дальше дискутировать с Данусом было вовсе бесполезно, он бы меня уверил, что два его передних глаза имеют еще и задний выход, а потому у человека Амтора наблюдается четырехкратность зрения. Я и замолчал. Что толку спорить с человеком, который умножает на корень квадратный из минус единицы?

V. Девушка в саду

К тому времени я уже многое знал. Знал, что нахожусь в доме Минтэпа – короля древесной страны Вепайя, в столице Куад. Что слово «джонг» означало по-амториански «король», а не являлось именем этого человека. Что Дьюран принадлежал к роду Заров, а Олтар и Камлот были его сыновьями. Что Зуро была женщиной Дьюрана, а ее подруга – сердечной привязанностью Олтара. Что у Камлота не было женщины, он еще, так сказать, «не дружил». Я говорю «дружить», потому что таким был буквальный перевод амторианского слова, обозначающего «связь». С другой стороны, это слово соответствует тому характеру отношений между мужчинами и женщинами, что приняты на Амторе.

Институт брака им был неизвестен вовсе. В то же время женщины не принадлежали мужчинам. Они не были служанками или рабынями, их не завоевывали на дуэлях или турнирах. Если ты, что бывало вполне допустимым по земным традициям, вытирал о свою женщину ноги, у тебя просто больше не было этой женщины. Барышни Вепайи приходили к своим избранникам сами, по доброй воле, и могли в любое время уйти и найти кого-то другого, доброкачественней. Позже я убедился, что такие связи распадаются редко и неверность несвойственна им в той же степени, в какой принята у землян.

Каждый день перед приемом вкусной и здоровой пищи я занимался заместительной гимнастикой на просторной веранде. Бегал, прыгал и отжимался, пока не падал носом в ковер. С некоторой даже грустью думал о своей любимой желтой спортивной майке, в которой тренировался дома. На фоне этой веранды она смотрелась бы преотлично.

Веранда, как мне казалось, на моем ярусе опоясывала дерево кольцом. Хотя утверждать этого я не мог, так как моя часть составляла около сотни футов в длину, что являлось всего лишь пятнадцатой частью окружности дерева. Отведенный мне участок был огорожен с обеих сторон. Судя по обилию цветов и кустарников, рядом располагался сад. Почва для растений была поднята с поверхности планеты, где я так еще и не побывал. Слева на веранду выходили окна помещений, в которых квартировали молодые офицеры из свиты короля. (Это Данус сказал мне, что они молоды, а мне все амторианцы казались одного возраста.) Приятные люди оказались. После того как я овладел языком, мы иногда беседовали о чем-нибудь прикладном, необременительном для их мозгов. Они – с интересом, а я так, со скуки, ради забавы, потому что невинность здешних умов просто ослепляла и принимать их всерьез было смешно. Не станешь же принимать за чистую монету их измерительный «градус», «край Карбола» или теорию неравномерности расстояний на глаз.

Но на правом участке я никого никогда не видел.

И вот однажды, когда Дануса не было рядом, я прогуливался один по веранде и заметил среди цветов девушку. Нет, это была и не барышня, и не дама… так выглядит только мечта мужчины о счастье.

Я ее видел. Она меня – нет.

Впрочем, я видел ее лишь долю минуты. В ней было нечто такое… ну как вам сказать. Родное что-то. Понимаемое сразу. И какая-то обособленность, из-за которой мне захотелось снова увидеть ее. Моя же обособленность в комментариях не нуждалась. Неудивительно, что я всей душой потянулся к ней. В результате я стал все чаще заглядывать направо и все реже общаться с соседями слева. Только попусту. Незнакомка пропала.

Прошло несколько дней, барышни так и не было видно. Участок, представьте, был совершенно безлюден. Тоска, тоска зеленая обуяла меня, я даже о вкусной и здоровой пище забыл.

Но вот как-то раз я заметил в кустах человека. Он крадучись пробирался к участку, за ним шел еще один мужчина, затем еще – всего пятеро. Шли они не так чтобы с симпатией. Тэк-с… Намечалось живое дело.

Незнакомцы были похожи на Дануса, Дьюрана, Камлота и остальных знакомых вепайян, но чем-то все же и отличались от них. Не так ясноглазы, могу сказать. Они казались грубее, черты их лиц были резче, в бесшумной походке таилась какая-то угроза.

Я размышлял, что им тут было нужно, и вдруг вспомнил о барышне. Почему-то я решил, что их появление как-то связано с ней. Разумеется: ведь они находились на ее, а не на моей территории. Как связано – я даже и не догадывался, потому что слишком мало знал о людях, с которыми меня свела судьба космического флибустьера. Вообще не понимал, проще сказать, зачем они живут, ради чего стараются.

Мне ничего не было известно об этих людях с их намерениями, но я не раздумывая перемахнул через низкую загородку, отделяющую сад от моей веранды, и бесшумно последовал за ними.

Они не заметили меня, так как я стоял у изгороди за большим кустом. Заняты были. Выжидали чего-то. Сквозь листья, скрывавшие меня, мне пришельцы были видны хорошо, только вот эти бы дяди вряд ли стали, вроде Дануса, по три часа рассказывать мне об устройстве их мира и ощупывать мой череп пальцами: сразу бы кулаком дали – и вопрос снят.

Осторожно и быстро передвигаясь, я почти догнал последнего человека и увидел, что все они направляются к двери, ведущей в богато убранное помещение, где перед зеркалом…

Ну да. Это была моя мечта. Во плоти, в очертаниях. Вот и она! Там причесывалась, едва ль волосами не подметая пол, эта самая барышня, чья загадочная красота и толкнула меня на безрассудный поступок. В ту же секунду она подняла глаза, увидела в зеркале людей и закричала. Настал мой час.

Я кинулся к ближайшему мужлану, мечтая превратить одиночную потасовку в планомерное побивание всех недружелюбных сил, издавая при этом оглушительные вопли и надеясь таким образом отвлечь их внимание от девушки. Это мне полностью удалось – ах, как Карсон Нейпир истосковался по живой работе, как измолчался тут!

Все они резво развернулись ко мне с отвалившимися челюстями. Не ожидали столько шума от одного человека, не понимали вообще, как один человек может столько нашуметь! Какие-то мгновения они выглядели как полные кретины. Застав ближайшего противника врасплох, я живописно выхватил у него меч из ножен, пока тот не успел опомниться.