Портрет в черепаховой раме. Книга 2. Подарок дамы

С возвышенной площадки за марширующими внимательно наблюдали Великий Князь Константин Павлович, шеф кавалергардов Фёдор Уваров, а также приглашённые на учения командиры других гвардейских полков, в том числе и князь Борис Голицын.

– Веселей, веселей, ребята! – слегка повернув голову, подбодрил свой взвод Краснов.

– Чётче, чётче шаг! – весело приказал командир эскадрона.

И шагающие ряды принялись ещё яростней впечатывать сапоги в брусчатку.

– Молодцы, кавалергарды! – громко крикнул Великий Князь.

– Рады стараться, Ваше Высочество! – последовал дружный ответ.

– Сия похвала относится и к командиру! – сказал Константин, повернувшись к Уварову.

– Мерси боку, Ваше Высочество! – последовал ответ.

– По-русски, Уваров, по-русски! – с укоризной потребовал Великий Князь.

– Большущее спасибо, Ваше Высочество! – тут же поправился Уваров.

– Бонапарт опять сжёг наши корабли! – подал голос Голицын.

– Да, я слыхал! – ответил Уваров.

– Мирные, купеческие! – уточнил Константин Павлович.

– Молодец против овец! – уверенно расправил плечи Уваров. – Ничего, сколько верёвочка ни вейся… На поле брани посчитаемся!

– Думаешь, будет война? – спросил Великий Князь.

– Только она сможет этого выскочку на место поставить! – не раздумывая, заявил Уваров.

– Такого поставишь! – усомнился Голицын. – Фаворит фортуны!

– Мы с ним о мире переговоры ведём, – напомнил Константин.

– Си вис… пацем… Так, кажется?

– Да, – ответил Голицын. – Si vis pasem, para bellum. В древнем Риме так считали.

– И правильно делали! – согласился Уваров. – Хочешь мира, готовься к войне!

Великий Князь обернулся к Голицыну:

– Как ты его назвал?

– Кого? – не понял князь.

– Узурпатора. Фаворит…?

– Фаворит фортуны.

– Хорошее прозвище! И не только для Бонапарта.

А марширующий полк грянул строевую песню.

* * *

В гостиной дома княгини Голицыной кипела работа. Горничные, камердинеры, истопники и прочие слуги, исполняя волю барыни, меняли занавески, скатерти и дорожки. За происходившим присматривал Панкратий Быков. Он сидел за столом и читал принесённую секретарём газету:

– И этот Гаэтано Пекчи объявляет, что цена за вход сбавлена!

– Как хорошо! – обрадовалась горничная.

– Надо сходить, – пробасил пожилой истопник.

– У того же Гаэтано Пекчи, – продолжал читать Панкратий, – «продаются за сходные цены две фуры немецкого фасона, коляска и шесть алебастровых колонн, выкрашенных под мрамор».

– Колонны – это в имение! – предложила одна из девушек, снимавших с окон занавески.

– Дальше, дальше читай! – подал голос камердинер княгини.

– «Один молодой человек, знающий говорить и писать по-немецки, по-английски и по-французски…»

– Ого! – отозвалась девушка, менявшая абажур.

– С любой немкой или француженкой может шуры-муры заводить! – добавила вторая.

– У нас своих девок – пруд пруди! – высказалась третья.

– Цыц! – с улыбкой приструнил работавших Панкратий. – Дальше слушайте! Этот молодой человек ещё и «играет на флейте, скрыпке, фортепиано и умеет рисовать».

– Есть же умельцы! – с завистью воскликнул истопник, выносивший скатанную дорожку.

– С таким не соскучишься! – радостно отозвалась снимавшая занавески.

– Концерты б играл! Как в театре! – мечтательно произнесла другая.

– А он, – продолжал Панкратий, – «желает определиться в господский дом учителем».

– К нам бы его! – донеслось от окна.

– Научил бы чему! – подхватила девушка, сворачивавшая скатерть.

– Всяким шурам-мурам! – заметила та, что протирала пыль.

– По этой части вы сами кого хошь обучите! – высказался Панкратий. – А вот спросить о том умельце можно «на Мойке близ Синего моста в Мейеровом доме».

В гостиную вернулся выносивший дорожку истопник: