К Анечке

Когда раздалась долгожданная команда «Съём!» и все собрались на построение, Альберт достал из планшета тетрадь с карандашом и сделал объявление:

– Внимание! На завтра нам нужны двадцать человек, чтобы срезать пни и установить мостовые опоры – подушки. На каждой подушке работать будут две бригады по пять человек, сменяя друг друга. Одна бригада работает – другая греется у костра. Руководить будет инженер-мостостроитель. Работа трудная, в холодной воде, но и зачёт будет день за семь и ещё двойная пайка. Есть желающие?

Желающих оказалось много. Не менее сорока человек подняли руки, а самые нетерпеливые стали пробираться ближе к бригадиру. Соблазнившись перспективой провести половину рабочего дня у костра с зачётом день за семь да с двойной пайкой, Василий тоже поднял руку и двинулся было вперёд, но сзади кто-то схватил его за рукав.

Это был Николай.

– Куда вы?! С ума сошли?

Василий удивлённо посмотрел на Чупракова. Густые брови тоболяка были нахмурены, серые глаза смотрели сердито.

– Почему?

– Вам что, жить надоело? Это же целый день в ледяной воде! К завтрашнему утру там будет уже по пояс, никакой костёр от простуды не спасёт. И после работы ещё в лагерь мокрому возвращаться. Обязательно застудитесь. Мёртвым зачёты ни к чему. Половина добровольцев послезавтра в санчасти окажутся. Вот увидите.

Стоявший рядом латыш, слышавший их разговор, тут же опустил поднятую руку и что-то сказал по-латышски своим землякам. Те тоже опустили руки.

Во время войны в блокадном Ленинграде Василию доводилось видеть целые штабеля трупов ослабленных голодом людей после работ в ледяной воде, но то, казалось, было в какой-то другой жизни. Немного поколебавшись, он всё же опустил руку.

Отобрав самых крепких, Альберт переписал фамилии в тетрадь и объявил построение.

Утром шестого июня вызвавшиеся добровольцами получили после развода у Пахомыча на инструментальном складе дополнительные пилы, топоры и кирки. После двойной порции на завтрак, не обращая внимания на сильный северный ветер, они весело шутили по дороге, но, прибыв на место работы, заметно приуныли. Слова Николая полностью подтвердились. Уровень воды в овраге действительно поднялся, и добровольцы, записавшиеся на установку подушек, теперь растерянно, с опаской посматривали в овраг. Альберт отправил шестьдесят человек на укладку рельсов по уже сформированной насыпи. Остальные, в том числе Зверев и Чупраков, были поставлены помогать добровольцам на подушках.

Вместо «вертушек» с песком к месту работ сегодня прибыли кран и несколько платформ с просмолённым брусом, шпалами и рельсами. Из окруженной клубами пара кабины паровоза неторопливо спустился высокий мужчина, лет пятидесяти, в новеньком полушубке, новой шапке-ушанке и меховых рукавицах. Это был инженер-мостостроитель, элита «Пятьсот первой» стройки. Все мостостроители были расконвоированными и беспрепятственно перемещались по всей проложенной дороге. Они руководили строительством мостов и водопропусков, следили за их состоянием и своевременным ремонтом. Привилегий у мостостроителей было много: освобождение от общих работ, свободное перемещение за пределы лагеря, хорошее обмундирование, дополнительный паёк, но и ответственность на них лежала немалая. Любая авария на подконтрольных им объектах тут же могла быть признана диверсией, за что ответственным лицам неминуемо грозил расстрел.

– Гудков Олег Владимирович. Инженер. Буду руководить строительством моста на данном участке, – представился прибывший и предъявил документы старшему конвоя и бригадиру.

Охранники проверили железнодорожный состав и отправились дальше греться у костра.

Глянув на тяжёлое свинцовое небо, по которому ползли снежные тучи, на чернеющую в низине извилистую полоску ручья, Гудков потёр руки:

– С погодой нам, конечно, не очень повезло, но нужно, товарищи, поднажать. Через неделю здесь должен стоять мост. Чтобы перевыполнить норму, нам нужно закончить раньше. Так что вперёд и с песней!

Быстро осмотрев фронт работ, инженер сразу дал команду наладить хорошую переправу через ручей, потому что четырёх стянутых железными скобами брёвен, по которым бригада вальщиков переправлялась на противоположный берег, было недостаточно.

Двадцать человек помощников в сопровождении одного охранника сразу отправились в лес. Найти подходящие деревья оказалось не просто, но первые четыре бревна были на месте уже через час. К этому времени у края оврага уже горел большой костёр, вокруг которого обогревалось с десяток добровольцев. Словно исполняя замысловатый танец, они поворачивались к колеблющемуся на ветру пламени то одним боком, то другим. От мокрых ватников и телогреек шёл пар. В овраге, спустившись по крутому склону, стоя по пояс в воде, четыре человека быстро пилили под корень два торчавших у самой кромки воды толстых пня. Работа шла плохо. Замёрзшие пильщики торопились и резко дёргали пилу, отчего она постоянно застревала. То и дело кто-то из них поскальзывался и по грудь, а то и с головой погружался в ледяную воду, крича от холода и отчаянно матерясь.

Альберт стоял на насыпи и всё поглядывал на часы.

– Смена! – вдруг резко выкрикнул он, и четверо пильщиков, резко бросив застрявшие в древесине пилы, стали выбираться на берег, а им на смену уже спускалась следующая четвёрка.

– На кой чёрт нужно пылит эти пны? – спросил коренастый азербайджанец Бахтияр, вытирая со лба пот и с ужасом глядя на эту картину. – Кому оны мэшают?

– Чтобы уложить подушки, на которых будет стоять мост. А чтобы подушки не размыло, склоны под мостом необходимо укрепить, а для этого нужно всё расчистить, – объяснил стоявший рядом с ним Василий.

– Сэйчас укрэплят будут? – удивился Бахтияр.

– Нет, сейчас это невозможно. Земля промёрзшая.

– А зачэм тогда сейчас в самой водэ пылит?

Василий пожал плечами.

Отдохнув немного у костра, принесли ещё три бревна. Четверо помощников остались скреплять переправу и нашивать сверху доски, остальные отправились на разгрузку бруса и шпал.

Под бойким руководством инженера и бригадира к обеду переправа была полностью готова, штабеля пятиметрового бруса просмолённой лиственницы уже были перенесены и аккуратно лежали по обоим берегам ручья, все пни были срезаны под корень. У кострожогов работы сегодня было особенно много. Они, не приседая ни на минуту, бегали по всему обозначенному охраной периметру, стаскивая всё, что можно было кинуть в большой костёр, у которого обогревались добровольцы, попутно не забывая ещё поддерживать костры охраны и блатарей. Альберт время от времени ходил проверять работы на насыпи. Там укладкой железнодорожного пути руководил знакомый Василию по этапу помощник бригадира Семён Марцинкевич – выпускник Томского сибирского института инженеров транспорта. Своё дело он знал хорошо, и работа шла как надо.

Во втором часу пополудни вдали наконец показалась телега Гочи и раздалось долгожданное:

– Обед! Обед! Обед!

Добровольцы первыми получили свою двойную порцию пшёнки и тесным кругом расселись вокруг костра. Даже у огня на сильном холодном ветру они никак не могли согреться, и было видно, как трясутся в их руках алюминиевые ложки. Остальные бригадники, устроившись кто где, поглядывали на них с сочувствием.

– Спасибо вам, Николай Григорьевич, за то, что вовремя остановили меня. После таких ванн я бы точно слёг и вряд ли бы уже поднялся, – глядя на парящие телогрейки и хмурые лица добровольцев, тихо сказал Василий сидящему рядом Чупракову.

Тот, уже расправившись с кашей и сосредоточенно вытирая остатки кусочком хлеба, кивнул:

– Пожалуйста. Правильно сделали, что передумали. От таких работ лучше держаться подальше.

– Скажите, долго вы жили в этих краях?

– Больше трёх лет. После разгрома банд в двадцать втором году меня и ещё два десятка красноармейцев оставили в Обдорске поддерживать порядок и разыскивать бандитов, скрывавшихся в тундре. А в двадцать пятом я уже был на Кавказе. Там в то время горцы сильно бунтовали.

– А с ненцами вам много доводилось общаться?

Николай поставил на снег опустевшую миску и осторожно отхлебнул из кружки кипяток.

– Доводилось, конечно. Бывало, в самоедских стойбищах неделями жили. Особенно зимой, когда пережидали пургу или лютые морозы. Ненцы всегда у нас проводниками были. Без них в тундре пропадёшь. Сколько учился у них в тундре ориентироваться, так до конца и не понял, как им удаётся так точно дорогу находить. Бывало, даже звёзд не видно, темно, всё вокруг одинаковое, а они спокойно что-то себе под нос напевают да знай олешек длинной такой палкой, хорей называется, погоняют. И, куда нужно, привозят, – Николай усмехнулся. – Чудеса, да и только! Вот в наших тобольских лесах я как у себя дома. Отец в детстве, бывало, даже лупцевал за то, что по тайге с ружьём бегаю, вместо того чтобы в цеху ремеслу учиться.

Василий представил себе мчащиеся по ночной тундре, запряжённые оленями сани. Впереди сидит ненец с длинной палкой, а позади него долговязый красноармеец в будёновке и с винтовкой.

– А я всю жизнь в городе прожил. Летом и по выходным на дачу ездили, ну на речку иногда на пикник выбирались. Зато каждое лето отдыхали на море, в Крыму. Мы с Анечкой там замечательный медовый месяц провели.

– Я под Севастополем в госпитале после ранения лежал. Вид из окна – не описать, до чего красивый, и шум прибоя слышно, – Николай мечтательно вздохнул, глотнул из кружки и весело посмотрел на соседа: – Ничего, Василий Семёнович, после освобождения мы с вами обязательно встретимся в Крыму. Вы меня с женой познакомите, и мы выпьем замечательного крымского вина. А пока – будем здоровы!

Он протянул кружку.

Василий рассмеялся:

– Дай бог!

Они чокнулись кружками с остывающим кипятком.

После обеда Альберт отправил всех работать на насыпь, а добровольцы продолжили отрабатывать свой зачёт. Разделившись на пятёрки, они долбили кирками мёрзлую землю, подготавливая площадки для мостовых опор. Время от времени оттуда доносились матерные крики соскользнувших в ледяную воду добровольцев, и Василий не раз ещё мысленно благодарил Николая за то, что не оказался в их числе. Таскать шпалы и забивать в них кувалдой толстые железные костыли тоже было делом нелёгким, но работать на сухой насыпи куда лучше, чем махать ломом и киркой на скользком склоне оврага.

Несмотря на трудный день, колонна возвращалась с работы быстро. К вечеру ветер ещё усилился, сыпануло ледяной крупой, и конвой, хоть и был по своему обыкновению уже хорошо подогретый алкоголем и в тёплых полушубках не особенно мёрз, дал команду прибавить шагу, чтобы поскорее вернуться в натопленный барак. Добровольцы в отсыревшей, покрывшейся ледяной коркой одежде, стиснув зубы, чтобы не стучали от холода, тоже не отставали и, несмотря на усталость, были, кажется, готовы перейти на бег. Все дрова вокруг оврага за сегодня были сожжены, поэтому в лагерь, кроме инструмента, нести было нечего.

Глянув на работяг, инструментальщик Пахомыч покачал седой головой и замахал руками: