Колхозники

Весна

Хоть зима и не сахар для солдата, но есть штука похуже зимы – ранняя весна. Что с того, что отступили морозы? Наступили слякоть и сырость, чередуемые нередкими промозглыми холодами. Везде она, эта проклятая слякоть: и на улице, и в душе.

Ежедневные зарядки укрепляют наш организм, мы становимся привычными к холоду и ветрам. Форма одежды номер два, т.е. с голым торсом. В такой вот «форме» выстраиваемся на плацу, зевая и шустро потирая ладонями голые плечи и руки, быстро покрывающиеся гусиной кожей.

– Первый комплекс вольных упражнений! Начи-на-ай!

На 16-ть счетов, изгибаемся, прыгаем и приседаем. Выглядим как группа хмельных гимнастов. Сидящие на деревьях жирные, как кляксы, вороны следили за нами умными глазами.

И наряды, сплошные наряды. Дневальный по роте Багафтин с 37 группы ночью, стоя на тумбочке, прислонился спиной к стене, глазки прикрыл и маленько прикимаривает, насколько это возможно, стоя. Фишку, соответственно, не срубил, когда в двери роты заглянул дежурный по училищу. Дежурный возмущённо: «Курсант, пи-пи-пи-пи, спишь!!!» На что Багафин с характерным акцентом отвечает: «Кто спишь? Я спишь? Да я пи-пи-пи как спишь!»

Это случилось в конце марта – уже пахло солнцем, сугробы почернели и скукожились, как умирающие медузы, но ветер был еще ледяным, и люди были одеты по-зимнему. У меня постоянно насморк. Часто болею, попадаю в санчасть, сержанты смотрят исподлобья, за спиной слышится «косильщик», ибо распределенные на отделение наряды тянут за тебя другие.

Попадаю в госпиталь, оказывается, виной всему – искривлённая в драке носовая перегородка. Меня записывают на операцию в отделение ЛОР, пару дней наслаждаюсь отсутствием режима и местной столовой. Жизнь с молочными реками и кисельными берегами, думаю о том, как мне повезло… Однако сама операция была болезненная и сложная, лежу, смотрю, как долбят мои хрящи, которые через трубки и клапаны отсоса летят в помойку. Позже хожу с распухшим носом, под глазами синяки, прямо панда, попавшая под трактор.

Со мной в отделении лежал Паша Головачев – хохмач, умница и парень на все руки. Паша поступал со срочной службы, поэтому обладал более широким житейским опытом, чем мы, «гражданские». Начальник отделения, интеллигентнейший гражданский человек в звании п/п-ка, узнал о Пашиных способностях в изготовлении наглядной агитации, сразу попросил оказать помощь. Подполковник достал все необходимое, переселил его в офицерскую палату, где он после ужина допоздна сколачивал и оформлял стенды для санбюллетеней и прочей дребедени. Одних только стенгазет было изловлено на год вперед, начиная с Нового года и до Дня Конституции СССР.

Замечаю, что Паша вечером с товарищем по палате ходит счастливый, за ним несется запах легкого амбре.

– Откуда дровишки? – интересуюсь гундосым голосом, поправляя повязку на носу.

– Проявили военную смекалку. Выясняется, что, как и положено в армейских подразделениях, на телевизоре в отделении должна была стоять табличка с графиком работы телевизора, а также аналогичная на посту медсестры – с ФИО дежурной медсестры. Паша предложил подполковнику сделать их из оргстекла, пояснив при этом, что процесс изготовления происходит на открытом огне. Начальник отделения спросил: «Спиртовка подойдет?» Паша закивал головой, как собачка на панели автомобиля. Каждый день он подходил к заступившей медицинской сестре, получал спиртовку и аккуратно сливал почти весь спирт в бутылек, собрав таким образом необходимое количество огненной воды, разбавив которую, получили ровно 0.5 л пристойного напитка, который добросовестно употребили. Замечу, что таблички были изготовлены в первый же день! «Сначала думай о Родине, а потом – о себе!»

Понедельник – развод. Причем развод общеучилищный на плацу, под руководством самого начальника училища – Колоскова Ю.В. Он для нас небожитель, творец и повелитель. Тщательно подшиваемся, умываемся и набриваемся.

Кажется, что обороноспособность страны именно в понедельник напрямую зависит от нашего внешнего вида. На утренней проверке нас сначала дрюкают сержанты, потом взводный, в окончании ротный или комбат. Зато на построение выходим аккуратные и блестящие, как сойки в зимнем лесу.

Все училище замирает и ждет выхода начальника части. По части не спеша бродила веселая весна, шлепала по лужам босыми ногами. Она то заглядывала в окна в училища, то напевала какую-то мелодичную песенку своим мягким, как творог, голоском.

От нечего делать рассматриваю в десятый раз плакаты, установленные вокруг плаца: портреты вождей, героев, цитаты марксизма-ленинизма и В.И. Ленина. «Учиться, учиться и ещё раз учиться»; «Самое опасное в войне – это недооценить противника»; «Война есть испытание всех экономических и организационных сил каждой нации» и т.д. Все это немного напомнило коммунистическое язычество и идолопоклонство. Мы не все понимаем, плохо разбираемся, но верим и твердеем, как коммунистические орехи.

Наконец-то появляется наш царь и бог – Колосков. Докладывает ему заместитель по строевой подготовке полковник Прудько, фигура одиозная и страшная. Начальник училища, хоть в годах и в теле, но ногу тянет высоко, марширует четко и уверенно. Доклад, командир здоровается с курсантами, мы что есть мочи гавкаем в ответ: «Здравия желаем, товарищ генерал-майор!!!» Полковник Прудько прислушивается к нашим крикам, как сторожевой пес, определяя, какой из курсов издал меньше децибелов.

Идем строевым, отдаем честь стоящему на трибуне руководству части. Идущий рядом суворовец Смыслов, всегда подтянутый и опрятный, опускал ступню на асфальт с каким-то особым остервенением. Казалось, он шел по воде, не касаясь дна лужи, подобно ящерице-василиску или, как ее еще называют, Иисусом Христом. Но, в отличие от быстрой ящерицы, при каждом ударе ноги грязная вода лужи вздымалась и щедро окропляла рядом идущего. В это время я тихо ненавидел Смыслова, хотя наши койки стояли рядом и мы зачастую делились друг с другом самым сокровенным.

Наши преподаватели были разные: откровенные и злые, оригинальные и причудливые. Проводил необычные параллели и давал виртуозные сравнения полковник Ильичев с кафедры военно-инженерной подготовки. В один из дней полковник Ильичев опаздывал на плановое занятие минут на 20. Он, словно диверсант, пробирался по лестничным пролётам с целью незамеченным добраться до 3-го учебного батальона. Зайдя в учебный класс и прервав доклад замкомвзвода, приоткрыл дверь и убедился, нет ли за ним слежки, негромко промолвил:

– Товарищи курсанты, кто видел, как и когда полковник Ильичев зашёл в училище?

Полусонная группа, увидев препода в гражданском костюме, вяло, но в унисон промычала:

– Нет, нет, не видели, никто не видел!

Тогда повеселевший полковник, нежно улыбаясь, на глубоком выдохе с облегчением промолвил:

– Очень хорошо! Запишем тему нашего занятия: «Маскировка».

На следующем занятии полковник Ильичев, прищурив оба глаза, обернувшись к доске, увидел в её верхнем углу расход личного состава и неожиданно задал вопрос не по теме:

– А сколько Вам осталось дней до отпуска?

Сразу из класса чуть ли не хором понеслись громкие ответы:

– 28 дней!

Прервав вопли курсантов, Ильичев сказал:

– Товарищи курсанты, я убеждён, что все Вы успешно сдадите сессию и поедете в отпуск домой к мамам, сёстрам и подругам. Итак, тема нашего занятия: «Дороги и колонные пути…».

Очередной наряд дневальным. Вкупе с караулами и кухней, в нарядах ты проводишь около 5 дней в месяц. Это если без залетов и тех, которые вне очереди. Привыкаешь. Бывает, выйдешь из наряда дневальным, а на следующий день идешь в караул или на кухню тяжело, но человек – такое животное, что ко всему привыкает.

Все, как обычно: принимаю учебный блок, на линолеуме много черточек от сапог, лампочка в коридоре не горит, треснуло стекло. Жалко сдающего смену курсанта Терещука, но все докладываю дежурному, ибо завтра спросят с меня. Терещук устраняет недостатки, вызывает электрика и оттирает линолеум, ибо к сдаче не готовился, так как уснул в учебном классе, о чем честно сообщает мне.

Ночная смена. Стою на тумбочке. Не на тумбочке, конечно, а на месте, возвышающемся над полом на несколько сантиметров, рядом телефон, со спины прямоугольник из пластика, обозначающий местонахождение дневального. Стою, опершись спиной в пластик, рукой держусь за телефон, одна нога подогнулась, как у цапли. Фактически сплю, слюни пускаю.

– Бабай!.. Кил мында! (примерный перевод с татарского: «Иди сюда, я сейчас надругаюсь над тобой!»), – кричит мне сержант. Почему-то в армии, да и в училище, считалось модным говорить какие-то гадости на других языках.

С утра сержант за ночной сон, хотя как можно спать стоя, дважды отправляет меня мыть учебный корпус. Вода холодная, пальцы красные, их сводит судорога.

В наряд заступают два дежурных и шесть дневальных по батальону. Первая тумбочка с одной стороны коридора, вторая – с другой. Дневальный «со второй тумбочки» из 40 группы, курсант Курбанов рассказывает:

– Сегодня ночью подхожу к кубрику отбиваться, открыл дверь пердёжь выпустить и посветлее чтобы было. И вдруг слышу голос, причём ясный и чёткий: «Всем собраться у ворот!». Я в полных непонятках, у каких ворот, кому собраться? Кто такую команду давал, вроде мне никто ничего не говорил и не предупреждал. Заглядываю внутрь: вроде тихо, все лежат трупиками. Я ориентировочно пошёл в сторону, откуда раздавался голос. И когда проходил мимо кровати курсанта Зырянова, он, падла, вскидывает руку и как заорёт: «Повстанцы, вперёд!». Я чуть не какнул от неожиданности… «Все, – думаю, – дошёл человек до ручки, уже и во сне командует…»

Иду на тумбочку, после обеда разморило, хочется спать. Не стою, а стекаю по стене. Щиплю себя за ногу и пытаюсь напевать какую-то песенку.

Спать на лекциях тяжело, кафедра спускается сверху вниз, как склон горы, всех видно. Все устроено так, чтобы каждый сидящий в зале был на виду. Но мы, как можем, маскируемся, поддерживаем руками головы, закрываем ладошками глаза. Наиболее наглые спят под лавками. Видя это, препод по партийно-политической работе, рассказывая что-то из жизни вождей, поднимается вверх, чтобы поближе рассмотреть спящую аудиторию. Начинается шухер и шуршание, как будто поднимается стая испуганных фазанов.

На второй паре сидим на семинаре по русской и зарубежной литературе. С первой частью ознакомились в школе. Читали мы в Советском Союзе побольше, чем сейчас, когда на замену книгам пришли гаджеты и компьютеры. А вот современная зарубежная литература была непонятным сказочным персонажем.

Писатели стран социалистического содружества выплевывали однообразные скучные произведения, процеженные собственной цензурой. После перевода на русский язык и окончательной идеологической обработки они становились совершенно пресными и нечитаемыми. Пытаемся пересказать идейные мысли польских и чехословацких писак, делая долгие театральные паузы.

Был у нас еще один «ненужный», как мы считали, предмет и его принципиальный преподаватель – Ирина Александровна. Предмет этот был математика со сложно понимаемыми темы типа «экстремума функции». Курсант Баранов спросил, нафига нам на заставе эти познания, на что Ирина Александровна ответила, что, используя эти формулы, можно вычислить скорость движения нарушителя ГГ и возможность его перехвата ТГ. Баранов в свою очередь заявил, что это все муть, на каждой заставе давно уже все рассчитано ногами и спидометром. Она обиделась и выгнала Баранова с занятий. Ирина Александровна действительно свято верила, что математика – один из основных предметов пограничников. Вова Ходаков, афганец, вылетел именно за двойку по математике, которую поставила ИА, не пойдя ни на какие компромиссы с командирами.

Лето

Наступило лето. Оно пришло неожиданно, щедро раздавая тепло, и осталось в Голицыно надолго.

Бежим вокруг училища знакомым до боли маршрутом. Пробегаем старую котельную с характерными трубами, кособокие гаражи. Некоторые наивные люди думают, что утренний бег обогащает организм кислородом и добавляет массу положительных эмоций и в связи этим однозначно полезен для здоровья. Такого умника следует вытряхнуть из кроссовок и поставить в самую середину курсантского строя, когда перед тобой несется табун потных лошадей, поднимая тучи пыли и песка и избавляясь от накопившихся за ночь газов. При этом сержанты рявкают постоянно: «Не отставать!», «Держать строй!». Посмотрел бы я через 6 километров на его «положительные эмоции».

Утренний осмотр. Ты должен успеть подшиться, подстричься, побриться, постираться, погладить, начистить бляху и сапоги, иметь в пилотке (или шапке) две иголки (одну с черной, другую с белой ниткой), а в карманах – ничего, кроме блокнота, ручки, военного и комсомольского билетов и носового платка.

– Андрюха, – громко обращаюсь на разводе к курсанту Бондареву, который задумался и куда-то улетел на крыльях своих воспоминаний.

– А? – от неожиданности он дернулся, я смеюсь.

– Снимись с ручника!

– Сам снимись! – огрызается он и демонстрирует сержанту свежий воротничок.