Я однажды приду… Часть III

– Глеб, только совсем синяя красавица, розовой я уже была, теперь вот синяя.

Олаф что-то сказал Глебу на ассасинском и, подмигнув мне, вышел. И чего он так радуется, прямо счастлив весь, даже подмигнул мне, несмотря на присутствие Глеба.

– Я не понимаю, чему он так радуется. Опять буду ходить как ужас, никуда не выйти, буду только лежать и лежать.

– Так ходить или лежать?

Глеб улёгся рядом со мной и улыбался, поводил пальцами по моей синей сосиске.

– Хорошо хоть не ванна эта жуткая, ты хочешь сказать, что я прямо завтра пойду гулять в сад?

– Завтра не завтра, но скоро будешь гулять.

Я даже не удивилась своим, как догадываюсь, синим лицом. И какое такое лечение они придумали для моего совершенно измученного тела, что синева так быстро пройдёт? И эта слоновость сама по себе превратится в нормальность тела. Глеб мягкими пальцами очень нежно касался кожи на руках, и я почувствовала тепло, сначала легким дуновением, потом всё сильнее и уже совсем горячо. Я чувствую его энергию! Глеб улыбался, смотрел на меня и его глаза светились звёздочками.

– Я люблю тебя, милая моя, всё хорошо, твоё удивительное тело станет ещё прекраснее.

Он гладил мою кожу, и она оживала, прямо на глазах оживала, как та роза, как тот букет, который расцвёл от его прикосновения. Отёк спадал, и пальцы уже не стали похожими на сосиски, ещё не мои пальцы, но уже значительно тоньше.

– Глеб, это что, я как цветок, да? Так быстро, удивительно.

– Ты самый красивый цветок, единственный в мире цветок.

– Ты будешь меня лечить?

– Я уже лечу тебя, восстанавливаю твоё мягкое тело.

Глеб водил руками надо мной, иногда касался кожи, и тело оживало, даже спина перестала ощущаться металлическим колом. Энергия лилась из его пальцев настоящим потоком, и я впитывала её как сухой песок воду, мгновенно и всю. И даже не заметила, как уснула.

Меня лечили все, Олаф объявил, что мне нужно разную энергию, не пытаясь даже объяснить, чем же она отличается, поэтому каждому было выделено время и начиналось развлечение. Олег назвал меня синей птицей счастья, Андрей голубым облаком. Виктор долго мычал, сдерживая своё сравнение, я сделала грозное лицо и затребовала правды, но услышав её, тут же кинула в него подушечкой. И откуда он таких слов набрался, кино что ли крутит, словарный запас пополняет – синий пупсик, хорошо, что Глеб не слышал. Я объявила ему вендетту, вот как только верну себе нормальный цвет, так и начну ему жену искать, серобуромалиновую, он такого слова не знает и пусть пока радуется.

Удивительно, но хотя цвет кожи уже стал невероятного послесинякового состояния, то есть – все цвета радуги, у меня ничего не болело, мышцы восстановились быстро. Олаф даже говорил, что я что-то там ломала, но категорически не стал уточнять, что. Заявил – заросло и будь довольна. Сам лечил приложением руки ко лбу, от которого я сразу на некоторое время теряла сознание. Глеб лечил своей энергией дольше всех, приходил, укладывался рядом со мной и целовал всё мое тело. От его поцелуев во мне возникали уже знакомые вихри, и тело тихонько звенело от удовольствия. Однажды вечером после такого лечения он решился меня обнять, хотя я и раньше говорила, что у меня ничего уже не болит. Объятие было таким нежным, таким бережным, что я заплакала.

– Не плачь, моя милая, я люблю тебя.

Я всхлипывала и пыталась ему сказать, что люблю его, но у меня ничего не получалось, и он только улыбался.

– Ты моя единственная, самая прекрасная.

Утираясь его платком, я просипела:

– Серобуромалиновая, конечно, единственная, где ещё такую найдёшь?

Глеб засмеялся и спросил:

– А Виктору ты где такую собралась искать?

– Ага, испугался, а сам меня назвал… и где такое слово только услышал.

– Пупсик? А что, нежно звучит – пупсик.

– Не смей! Никогда не смей так меня называть!

Рассердившись, попыталась вырваться из его рук, но мне стало больно, и я поморщилась.

– Что? Тебе больно? Где больно?

– Вот, если будешь так меня называть, то я…

– Не буду, клянусь.

Хорошо, что эти сверхчеловеки всегда свою клятву держат, теперь можно быть абсолютно уверенной, что никогда Глеб так меня не назовёт. Я прижалась к нему и задала вопрос, который меня очень волновал, но я боялась спрашивать:

– Ты поэтому решился после бала? Потому что Олаф тебе сказал, да?

Глеб молчал очень долго, гладил мои руки, целовал пальцы, волосы и в глаза не смотрел. Я спрятала лицо у него на груди и прошептала:

– Можешь не отвечать.

Глеб поднял моё лицо и сказал, не отрывая тёмных глаз:

– Я люблю тебя, жизнь за тебя отдам, только ты её не брала никак, жизнь эту, мою энергию. Я ждал, обещал тебе и ждал. Информация Олафа и поведение Норы на балу… короткая человеческая жизнь.

И вдруг улыбнулся, нежно меня поцеловал и прошептал:

– Ты сама сказала, что это ты меня совратила.

Я открыла рот от удивления, ну да, сама сказала. Глеб расхохотался, чмокнул меня в макушку.

– Глеб, ты меня своей энергией… когда потом целовал…

– Да, хоть немного, но ты принимала. Когда ты кодовые слова произнесла, то сразу всю энергию потеряла, совсем немного осталось, поэтому Олаф успел, понял, что нужно делать.

– Это твоя энергия?

– Может быть.

– А почему ты сказал, что я сама себя ломала?

– Ты не принимала нашей энергии, все твои силы, странная, но очень мощная энергия, сопротивлялись нам, ты не просто сопротивлялась, ты нас отторгала. Энергия Олафа не могла пробиться, я только удерживал тебя над столом, а ты ломала свои ребра о мои руки, поднималась и давила своим телом на мои руки. Это я тебе два ребра сломал.

– У меня сломаны рёбра? А ещё что?

– Всё уже зажило.

– Глеб, хоть одна косточка у меня осталась целой?

– Голова.