Под флагом цвета крови и свободы

– А что вы несете, господин рулевой? Женщина, которую вы обвиняете – наш квартирмейстер, доверенное лицо команды! Выбрали бы мы ее, будь она заурядной воровкой? Почему не вы заняли эту должность? Почему не я? – в запале страстно и убежденно говорил он, совсем забыв, что сама Морено находится всего в шаге за его спиной и слышит каждое слово. – Потому что она достойнейший человек на этом судне, и даже последнему невежественному матросу это очевидно! Вы один выступаете против нее и совершаете огромную глупость. Продолжите в том же духе – как бы вам однажды не проснуться с затянутой на шее веревкой, мистер Морган! Убирайтесь отсюда. Убирайтесь и никогда больше не смейте появляться в этой каюте! – повысив голос, потребовал он тем самым голосом, которым прежде отдавал приказы на службе в армии.

– Внушает уважение, мистер Дойли, – серьезно пробормотал Рэдфорд, когда за совершенно растерянным рулевым с тяжелым взвизгом захлопнулась дверь. – Эрнеста, ты как? Уверен, что он не приведет свою угрозу в исполнение, но это было, конечно…

– Не сомневаюсь даже, – не менее пораженным голосом отозвалась Морено; она все так же сидела на сундуке, не шевелясь, однако взгляд ее, устремленный на Эдварда, был тому абсолютно незнаком: так на него иногда смотрели юные девушки в Нью-Лондоне, когда узнавали о его воинских заслугах и наградах, но никогда – сама Эрнеста. Самоуверенная, гордая, смелая и не слишком впечатлительная – она глядела на него так, словно Эдвард только что на ее глазах приказал солнцу исчезнуть и появиться снова по мановению его руки:

– Спасибо, мистер Дойли. Это было… здорово.

***

Был уже вечер, и Эрнеста, ответственная за вахту, сидела на ступеньках полуюта с неизменной тетрадью на коленях – она вообще обладала удивительной способностью устраиваться удобно в самых неподходящих для этого местах – когда Рэдфорд, осторожно ступая по поскрипывающим доскам, опустился рядом с ней. Некоторое время оба молчали, глядя прямо перед собой – туда, где на палубе под заботливым присмотром Генри и остальных старших товарищей Роджер, умытый, переодетый и остриженный почти полностью с легкой руки Халуэлла, старательно и неумело вытягивал за шкот свой краешек паруса.

– Я верно тебя поняла, ведь так? – негромко спросила Морено, подводя итог последней колонки цифр и выписывая нужные координаты. Джек глухо, невесело рассмеялся, склонив голову – его длинные, местами распустившиеся косы, перевязанные многочисленными шнурками и бусинами, на секунду полностью закрыли лицо:

– Ты всегда все понимаешь верно, малышка Морено. Наверное, скорее море и небеса поменяются местами, чем ты совершишь хоть одну ошибку…

– Ты не был на Мартинике десять лет назад, да? – Эрнеста придвинулась к нему ближе и осторожно положила свою тонкую обнаженную руку на его рукав.

– Был, – возразил тот с той же невеселой усмешкой. – Только не десять, а двенадцать лет назад. Я, знаешь ли, немало всего повидал в жизни – но как-то повсюду у женщин беременность длится девять месяцев, иногда семь или восемь. А вот чтобы два года…

– Тогда почему же?..

– Потому что это ничего не меняет, – убежденно проговорил Рэдфорд, и едва заметная, полная какой-то тайной тоски улыбка тронула уголки его губ и глаза, когда на палубе мальчишка с торжествующим визгом развернул-таки неподатливый парус. – Я действительно спал с его матерью когда-то. И если бы она забеременела тогда, я стал бы отцом ее ребенка…

– Но ты не стал, – негромко возразила девушка. – Думаешь, что обязан был так поступить?

– Да, Эрнеста. Именно обязан, – глаза Джека блеснули одновременно радостно и отчаянно. – Как бы там ни было, но теперь – он только мой сын.

Морено лукаво прищурилась на него, но предпочла промолчать: давно ей не приходилось видеть старого друга с такой неожиданной, крайне уязвимой стороны. Слишком давно, чтобы рушить это единение ради секундного удовольствия от собственных справедливо-едких слов.

– Может, ты и прав, – похлопав Джека по плечу, наконец признала она, захлопнула тетрадь, вскочила на ноги и быстрым шагом направилась к возившимся с мальчиком матросам: – Так, ребята! Паруса поставили, такелаж пересмотрели? Тогда на сегодня свободны, можете шагать в кубрик отсыпаться. Мистер Фокс, вы что это там делаете? – мгновенно насторожилась она, обнаружив одну из корабельных карт разложенной прямо на палубе: Генри и Роджер склонились над ней, и юноша, водя пальцем по очертаниям архипелагов и прибрежных территорий, что-то с улыбкой объяснял своему младшему собеседнику.

– Мэм, а почему у вас не указаны стороны света? – вместо ответа поднял на нее сияющие, доверчиво распахнутые глаза Фокс, и Эрнеста, явно с трудом сдержав все слова, которые рвались у нее с языка, со значением подмигнула исподтишка наблюдавшему за ними Джеку:

– Настоящему моряку это ни к чему. Есть много способов их узнать и наложить на маршрут, а тому, кто не умеет, не стоит вовсе браться за карту, – она легко, непринужденно опустилась на палубу с другой стороны от мальчика и лукаво улыбнулась: – Ну что, парень, сможешь рассказать мистеру Фоксу о том, как определить стороны света? Он с тобой, я вижу, уже поделился кое-чем интересным, так что теперь твоя очередь.

– Что же тут интересного? – проворчал Роджер, очевидно, раздосадованный столь простым вопросом. – Возьму компас и посмотрю, где север, а там и все остальное понятно будет.

– Вот ведь какой молодец! – тихо рассмеялась Эрнеста, потрепав его по волосам. – Ну, а если компаса под рукой не окажется или ты его потеряешь?

Несколько секунд мальчик колебался, напряженно размышляя над ответом, затем сдался:

– А вы как делаете?

Морено мягко, снисходительно усмехнулась, приобняв его за плечи, и прижалась щекой к его виску, указывая рукой на загадочно мерцавшее над ними небо:

– Видишь вон те три яркие звезды, которые сходятся в одну линию? От нее отходит стрелка из трех других звезд… Ничего не замечаешь?

– Это… Это что, компас?

– Нет, малыш, это человек. Видишь, какой крошечный? Вон те две звезды – его ноги, еще две повыше – руки, а голова… Смотри, смотри! – затормошила она Роджера. – Когда они так мерцают – значит, он смотрит на нас и улыбается. А ты заметил меч на его поясе? Он всегда указывает путь с севера на юг…

– Здорово… – забыв о напускной взрослости, шепнул мальчишка. – А кто он, этот человек? Он раньше был пиратом, как мы?

– Нет, малыш, нет, – покачала головой Морено. – Но он был сыном древнего бога, повелителя морей, и звали его Орион. После своей смерти он отправился на небо, чтобы указывать путь всем морякам своим мечом. Где бы ты ни находился: хоть здесь, на Карибах, хоть на Мадагаскаре, хоть в самой Англии, – голос ее чуть заметно дрогнул, – или, положим, в Испании – тебе достаточно поднять глаза такой вот ясной ночью, и ты увидишь его на небе…

– Мэм, это все очень интересно, но я все равно не понимаю, как использовать эту информацию применительно к вашей карте, – вмешался Генри, и Эрнеста внезапно залилась звонким, искренним, по-настоящему девическим смехом. Юноша смущенно склонил голову: – Я задал настолько глупый вопрос?

– Когда-то давно наш капитан Джек учился основам навигации у моего отца. Это был первый вопрос, который он ему задал, – отсмеявшись, ответила Эрнеста. Генри и Роджер, переглянувшись, мгновенно дружно расхохотались.

– На самом деле тут есть одна хитрость, отец научил меня ей, когда мне было пять лет, – с необычайно доброй, хотя и чуть печальной усмешкой поделилась Эрнеста, когда оба они немного поутихли. – В моих картах, чтобы не было путаницы, север всегда находится вверху страницы. А где находится восток? – нарочито строго посмотрела она на Роджера, но мальчишка, нисколько не испугавшись, бойко ткнул пальцем в правый край карты:

– Вот здесь!

– Великолепно! Джек, я возьму твоего сына к себе в ученики – давно мне не попадались такие смышленые ребята, – жизнерадостным голосом заявила Морено приблизившемуся к ним капитану; однако тот лишь бледно усмехнулся мальчику и с озабоченным видом протянул ей подзорную трубу. Эдвард видел, как девушка мгновенно вскочила на ноги и почти выхватила прибор у него из рук: вся ее веселость сразу же исчезла: – Где, Джек, где?

– На северо-западе, – указал тот рукой. Морено взглянула в указанном направлении и почти сразу же вздрогнула, произнеся еле слышно:

– Давно?

– Уже почти три часа. Разглядеть флаг до утра не удастся, но само судно явно не мелкое.

– И, может быть, даже не одно, – негромко заметила Эрнеста, забирая трубу и вместе с ней отправляясь на корму, откуда открывался лучший обзор. Когда она проходила мимо него, Эдвард осторожно тронул ее за плечо:

– Сеньорита, что случилось?

– Взгляните сами, – ответила та, протягивая ему трубу. Дойли взял ее, приладил к своим глазам и навел в указанном направлении. В первые секунды ему показалось, что горизонт чист: однако затем он различил смутные тени, в которых опытный взгляд сразу определил бы очертания кораблей. Эрнеста Морено была права: не один, но по меньшей мере три тяжелых судна, более всего похожих на испанские галеоны, покачивались вдалеке на волнах – не начиная пока что атаку, но огромными угрожающими тенями следуя точно за ними.

Глава XXII. В поисках ответов

В доме мистера Рочестера Томас уже бывал раньше – Бенни Хантер, исполнявший там обязанности помощника повара помимо прочих мелких поручений, редко имел возможность отлучаться надолго со своей работы, но приятелей охотно привечал, зазывал на кухню и делился кусками побольше и повкуснее. Над Смитом и его странностями он посмеивался, но не с целью обидеть, а просто в силу своего жизнерадостного характера – это понимали все, а сам Томас – в первую очередь. Ни за что прежде он не стал бы отвечать этому добродушному, приятному во всех отношениях толстяку обманом на все его мелкие услуги, но теперь и сам не понимал, что произошло. Смит сознавал, что слаб умом и потому не поймет многих вещей, очевидных обычным людям; однако неведомое чувство жгло его изнутри, как раскаленным железом. Ничего в своей жизни – в известных ему ее пределах – ему прежде не хотелось так, как увидеть еще раз ту женщину; и еще, как бы глуп он не был, Томас все же полагал, что ей может потребоваться помощь – пусть даже от такого беспомощного сумасшедшего, как он.

На кухне у Рочестера ему нравилось: там было тепло, спокойно, и, как правило, тихо; повар Хаксли, в целом незлобивый, имел известное пристрастие к спиртному, а потому после обеда обычно взваливал все обязанности на Бенни, а сам уединялся с бутылкой в своей комнатушке и не выходил оттуда до утра. Хантер же быстро, в два часа готовил еду – отдельно для хозяина дома и для прислуги – а оставшуюся часть дня посвящал вот таким многочасовым посиделкам с друзьями на кухне. Смит и прежде частенько бывал здесь, однако впервые чувствовал себя чуждым этой сытой, безмятежной обстановке. Расположившись в углу, подальше от распространявшей нестерпимый в послеобеденные часы жар печи, он с непонятной ему самому настороженностью наблюдал за остальными – какое-то внутреннее чувство настойчиво повторяло ему, что нужно дождаться момента и постараться что-нибудь узнать о той случайно увиденной женщине. Словно дикий зверь, поджидающий добычу в засаде, сидел он, лениво-устало развалившись, будто задремав после тяжелого дня, слушал вполуха остальных и неотрывно смотрел на дверь, гадая, когда придет нужная минута.

И подходящий момент наступил: послышались тяжелые шаги, и в дверь просунулась всклокоченная голова какого-то человека. Смит не знал его имени, но вспомнил лицо: то был один из матросов, вместе с Хендриксоном тащивших рыжеволосую пленницу в дом Рочестера.

– Эй, ты, – подозрительно небрежно и тихо позвал он Бенни – тот мгновенно подорвался с места, схватил лежавший в корзине под столом сверток и бросился к нему. Матрос махнул рукой, недовольно покосившись на остальных: – Давай-ка выйдем, Хантер.

Дверь за ними захлопнулась, однако сразу же чуть приоткрылась от сквозняка; и это случайное событие почему-то полностью завладело вниманием Томаса. Он никогда не был особенно аккуратен, и товарищи нередко посмеивались над его неуклюжестью. Однако то, что происходило теперь, определенно было странно: медленно, с тем же сонным видом Смит поднялся, отступил в тень от шкафа с посудой, никем не замеченный, подошел к двери и приник ухом к узкой щели, в которую виден был коридор. Правой рукой он извлек из кармана пеньковую трубку, которую почти не курил, и принялся набивать ее; но все его внимание было занято Бенни и тем матросом, переговаривавшимися громким шепотом в коридоре.

– Вот, Уилл, – искательно предлагал Хантер, протягивая собеседнику сверток. – Все так, как ты любишь: и свинина, и сухари, и масло…

– Ну ладно, – ворчал тот недовольно, принимая угощение. – Надо бы и той, что в подвале, еды отнести, слышишь? Только тихо чтоб было.

– Сию же минуту, – покивал Бенни, оглядываясь на дверь – Томас похолодел и шатнулся было назад, но, охваченный каким-то лихорадочным стремлением, вновь приложился к ней глазом. Все существо его оказалось подчинено единственной узкой полоске пространства между дверью и стеной, в которую видно было, как Уилл наклонился к Хантеру и пробурчал со странной смесью сожаления и неприязни:

– Хозяин велел тебе подсыпать ей в питье вот это, – в руке его мелькнул какой-то мешочек и сразу же скрылся в нагрудном кармане Бенни. Тот вздрогнул:

– Это яд?