Моё лимонное дерево

– Она переживает за тебя.

Кристин возмутилась:

– Она жертва потребления! – Сестренка взмахнула руками: как я могу не понимать этого? – Оглянись вокруг. Человек – концентрация всего жестокого. Мы хотим истребить все, нам неугодное. И мама доказывает мои слова, каждый раз принося мне оланзапин.

– Я так понимаю, ты продолжаешь не принимать его.

– Ты слышишь, о чем я говорю? – Она обхватила руками голову. – И это я схожу с ума? Просто немыслимо.

– У меня был кошмар.

– Сестренка, – произнесла Кристин, полная разочарования.

– Мне страшно, что он может вернуться. Я не рассказала о своем страхе маме, не рассказала Виктории.

– Виктория – шарлатанка, как и все мозгоправы, – фыркнула Кристина.

– Я рассказываю тебе. Думаю, что ты сможешь понять меня, но ты не знаешь всей правды. Я была зависима. Наши отношения с Марком сводили меня с ума. Я задыхалась от одиночества, от осознания того, что любимого человека постоянно нет рядом. В первый раз я изменила Марку от скуки, я приняла какие-то таблетки, и мне стало так хорошо. Я была счастлива с тем, чье имя даже не знала. И так несчастна от безумной любви и тоски по Марку и той боли, которую я ему причиняла раз за разом. Это сводило меня с ума, и тогда пришли они – сны, которые я не в силах была удержать.

– Поэтому ты ушла от него?

Я утвердительно кивнула.

– Когда ты вернулась из Блиссада, ты оказалась другой. Ты вернулась со впалыми скулами и припухшим взглядом. Отец сказал, что вы с Марком разошлись, и лучше тебя не доставать с расспросами, – на ее лице появилась ностальгическая улыбка. – А я была рада. Я эгоистично радовалась твоим слезам, я даже рада была твоей потере в каком-то смысле. Моя сестра вернулась домой, она была рядом, и мне было абсолютно неважно, что случилось. Она была в безопасности, и этот факт грел мне душу. Ее мучали кошмары, но ведь я предупреждала. Предупреждала тебя.

– Прости, что не рассказала тебе раньше. Все так крутились возле меня, пытаясь избавить от недуга. Как я могла признаться, что сама довела себя до бессонных ночей? Сама возненавидела Марка, сама прокляла его, и только натворив дел, поняла, как мне его не хватает.

– Жизнь уничтожила тебя, потрепала, запутала и выплюнула обратно. Она поступает так с каждым. Не церемонится. Поэтому я редко выбираюсь наружу. Боюсь увидеть эту реальность.

Кристина знала, о чем говорит, ее слова были оправданы. Ведь только она вышла в большой мир, он сразу же дал ей пощечину.

– Я могу взять у тебя оланзапин? В прошлый раз он помог мне. Конечно, я могу позвонить Виктории и попросить выписать мне рецепт, но, если честно, я ей не очень доверяю. – Я соврала, ведь Виктории я как раз-таки могла довериться. Но обратиться к ней значило признать проблему, а я этого не хотела.

– Если я скажу, чем все может обернуться, ты же меня не послушаешь? – Я виновато молчу. – Когда будешь уходить, возьми их в коробке у лестницы.

– Спасибо. Тогда я пойду.

Пока я пыталась найти у лестницы нужную коробку, мой взгляд остановился на стопке знакомых брошюр. Я вижу их не впервые и даже знаю их на ощупь: ярко-зеленого цвета, матовые, из самой дешевой бумаги. «Таймун – не помойка!» – самая большая и яркая надпись на них. «Будущее не за «Таймун Индастриз». Будущее за нами» – чуть меньше и менее ярко. Я почувствовала, как Кристина прожигает меня взглядом.

– Зачем ты пришла на самом деле? Это они тебя послали? Теперь ты на их стороне?

– О чем ты?

– Уходи!

Атмосфера в бункере изменилась. Я судорожно огляделась еще раз и все же увидела нужную мне коробку, быстро засунула в нее руку и нащупала стеклянный бутылек.

– Взяла все, что хотела?

– Кристин, не надо так.

– Уходи! Уходи отсюда! – Она схватила свечу причудливой формы и, недолго думая, бросила ее в мою сторону. – Уходи!

Восковая граната врезалась в железную стену, оглушив меня звонким эхом, после чего смялась и упала к моим ногам.

Я опустила железную дверь и закричала – громко и дико, а закончив, обернулась и увидела отца, стоящего на веранде нашего дома. Он осуждающе смотрел на меня, но не сказал ни слова. Отец единственный, кто поддерживал Кристину. В конце концов, это он выкопал ей бункер и обшил его железными листами. Это он поставил эту дверь, за которой спрятал свою дочь. Я знала, отчего он злится: я бросила ее, увезла Селену. Как и он, я спрятала дочь от пагубного влияния окружающей среды. Отец развернулся и молча зашел в дом. Наверное, он думал: «И зачем она только вернулась?» Возможно, в очередной раз отец во мне разочаровался. И я осталась одна, наедине с совершенно непонятными мыслями. Все как-то слишком запуталось. Или же наоборот – начало проясняться?

Нечто грядет

Все началось со сгоревшего кофе, кухни в дыму и ожога в форме ободка кофейной чашки на правой руке – у меня. С первого дня в группе дошкольной подготовки – у Селены. Уверена, что и для дочери этот день обещает быть не менее нелепым. Хоть класс уже встречался раньше на ознакомительной экскурсии, прошедшей на днях, но все мы знаем, что такое первый класс: новая школа, незнакомые лица вокруг. Все новое в этом возрасте страшно и непонятно. И я переживала даже больше, чем мой ребенок, которому предстояло в ближайшее время лицом к лицу столкнуться с суровой реальностью и увидеть жестокость, зависть и унижение среди своих ровесников. Я была напугана, что моя крошка станет одной из этих жестоких детей, или еще ужасней: забьется в угол и не вылезет из него, пока не окончится выпускной год.

Мою душу всегда тревожил тот факт, что Селену неизбежно настигнет взросление. Какой она станет? Что будет с той девочкой, которая по утрам любила пить какао с зефирками, всюду таскать за собой плюшевую игрушку, называя ее «Снежный», искренне радоваться жизни и безоговорочно любить меня? Будет ли она одной из успешных дам, которые на рассвете забирают американо в кофейне, или же посвятит свою жизнь семье и мужу? Унаследует ли она мою слабость? Станет ли похожей на Кристину? Познает ли ее страх, ее паранойю? Наверное, последний вопрос пугал меня больше всего.

У Кристины с Селеной после нашего возвращения из Блиссада сложились особенные отношения. Между ними было нечто большее, чем простая семейная близость. Сестра таила в себе загадку, а дети всегда чувствуют подобное и, во что бы то ни стало, пытаются ее разгадать. Детство обожает тайны и как магнитом притягивает их к себе. Когда Кристина выходила, то сразу же окутывала Селену вниманием и увлекала сказочными историями. Сначала они играли в пиратов, после – в золотоискателей. А на мои возражения, что это одно и то же, я получала в ответ два недоумевающих взгляда. Все шло отлично. Казалось, Кристина наконец увидела смысл выходить наружу, а Селена нашла себе друга – единственного, кто не остался на морском побережье и не испарился после переезда, как замок из песка после наплыва волны. Бессмысленно и безвозвратно.

И думалось, и верилось, что вот оно – лекарство от недуга. Пока я пыталась излечиться, прогнать прочь свои сны, три раза в неделю навещая Викторию. Пока я забывала о родительском долге, свалив ребенка на родителей и сестру. Я не заметила. Мы не заметили. Или же нам просто хотелось верить, что такая увлеченность – это здравый рассудок, а не временная ремиссия. Взрослые забылись, дети заигрались. И вот я уже практически перестала видеть свою дочь. Кристина увела ее с собой под землю. Как бы надуманно и странно это ни звучало, но так и было. Они изучали карты, читали биографии знаменитых людей, выдвигали теории. Хорошая зарядка для ума, но совсем не детская. Занятие, не подходящее для шестилетки. Подобное увлечение не могло не наследить: например, Селена отказывалась есть еду из упаковок, как это делала Кристина, но все еще не отказывала себе в удовольствии выпить утреннюю кружку какао. Такая мелочь напоминала мне о Селене – о моей дочурке, чье сознание в шесть лет еще не было переполнено информацией о конце света, проблемах потребления и всеобщего заговора. Тогда я приняла решение съехать. Странно, что родители поддержали меня. Я видела, как отцу сложно было забрать у Кристины ее игрушку, хоть и во благо его любимой внучки. Видимо, сказались уговоры мамы и здравый смысл: им больше не хотелось наблюдать за тем, как их кровинушка потихоньку теряет себя. Вновь.

И рабочий день показался мне странным. Утром автобус завез нас прямо на территорию завода. Снаружи было громко. Множество людей в один голос выкрикивали лозунги «Таймун не помойка!» и преграждали путь автобусу, стучали по окнам, а мы ехали так медленно, аккуратно пробираясь к цели, что я могла с легкостью рассмотреть линии жизни на расплющенных ладошках протестующих. Один будет долго жить, другой произведет на свет троих детей, а этот – всего одного. Одну ладонь я не смогла прочесть – она быстро мелькнула среди десятка других, бивших по стеклу. Но успела разглядеть, кому она принадлежала: красное пальто, на контрасте бледная кожа, покрытая румянцем от мороза, знакомое темное каре. Вероника. Это была Вероника.

– Такого еще не было, – сказал Виктор, сидевший рядом.

Я не заметила его. Была так поглощена своими мыслями. Интересно, давно он здесь?

– Привет, – сказала и неловко улыбнулась. – Меня не было всего день. Один чертов день! Что происходит?

– Ты не в курсе? – Удивленно произнес Виктор. – Все уже знают.

– Что именно?

– Соглашение с китайскими партнерами подписано. Вчера утром вышла статья в городской газете.

– И что все это значит? – Недоумевала я.

– Ты что, с луны свалилась? Увеличение производства, поставки за границу.

– Но завод не может производить больше: понадобится новое оборудование, совершенно другие технологии. Для таких-то масштабов. Не говоря уже о новых помещениях.

– В мае начнут вырубать лес дальше по реке, – он указал на зеленую полоску, которая молча выглядывала из-за глиняных бугров, равномерно разбросанных по пустырю.

Бамц! И прямо перед моим лицом в стекло прилетел очередной удар. Умрет молодой, но успеет два раза выйти замуж. И в этот момент мне стало так стыдно. Я не должна быть в автобусе, я должна бить по нему снаружи. Там столько людей: таких разных, с такими интересными жизнями. Но все же они там: в феврале, в минус двадцать, объединенные одной целью – бескорыстной и правильной.

И они правы. Таймун – не помойка. Не пустырь на месте вековых сосен. Не новый район для рабочих на месте местного рынка. Мысль о том, что я сама причастна к происходящему, вызвала в моей душе панику. А лица людей снаружи – веру. Еще ничего не потеряно.

На смене время тянулось неестественно долго. Марка на заводе не было, а Эльвиру я видела лишь пару минут, когда получала задания на день. Мне не положено было знать, чем она так озадачена, что не сможет сегодня следить за процессом. Все, что я услышала: «Не задавай лишних вопросов. Иди, займись делом». Следовательно, вся работа упала на мои плечи.

Смена закончилась в пять – не менее странно. Я прыгнула в автобус, отправляющийся с территории завода, миновала пост охраны и вновь оказалась среди толпы, которая тут же облепила нас со всех сторон. Народу стало больше. Увеличилось количество незнакомых лиц. Вероятно, они приехали сюда из соседних городов. Странно, что новость дошла до них так быстро, когда я – местный житель, работник злосчастного завода, в конце концов, еще утром не была в курсе последних событий. И это меня тревожило.

В этот раз я не рассматривала их ладони, насмешливо не гадала об их судьбах в тот момент, когда люди снаружи пытались спасти свое будущее. Я смотрела им в глаза, в небезразличные лица и понимала все: о чем они говорят и что думают. Вероника увидела меня раньше, чем я ее, раз успела написать одиннадцать цифр на картоне с пометкой «Позвони мне». Отчего-то я сразу поняла, что послание адресовано мне, поэтому я достала мобильный и набрала номер.