Письма в Бюро Муз

– Что с тобой?

– Ничего. – Отмахнулась она. – Ты уже купил билет?

Он хохотнул в кулак.

– Он мне не нужен. Одно из преимуществ моего вида заключается в том, что я просто полечу в потоках эфира.

Ещё одна привилегия – избегать общественного транспорта – окатила Нелли волной зависти. Она бы сама вступила в ряды вдохновителей, только бы никогда больше не трястись в междугороднем автобусе.

– Хотела бы я это увидеть. – Сказала она.

– Вряд ли это возможно, только если ты не экстрасенс. Для тебя я просто исчезну.

Она не знала полный список чудес, подвластным созданиям вроде него. Дар воодушевлять оборачивался проклятьем вечного преследования. Способность перемещаться в пространстве требовала иногда участвовать в партийных собраниях.

Развалившись на софе, Муз не производил сверхъестественного впечатления: красавцем она бы его не назвала из-за выдающегося носа и непослушных волнистых прядей, которые напоминали ей взрыв фузилли на макаронной фабрике. На его ступнях болтались тапки на размер больше, а в одежде мелькали жёлтые заплатки. Свои несовершенства он не прятал, а подчёркивал. Она решила, что музы бедны как церковные мыши.

– Хотел попросить об одолжении. – Оживился он. – Присмотришь за моими птицами? Их нужно кормить и поить, клетку я уберу перед отъездом.

Нелли оскалилась от мелкого злорадства и добавила:

– Твоя очередь давать мне ключ.

– Нет необходимости: я не запираю дверь. У меня и ключа-то нет…

***

В первый день без Муза ей показалось, что в доме создался всепоглощающий вакуум. Музыка, которой он наполнял подъезд, эффект чужого присутствия, волнительное ожидание стука в дверь – всё это ушло вместе с ним. Только канарейки разрывались в тоске по хозяину.

Нелли забегала к ним дважды в день. Птицы – жёлтая и оранжевая – стали узнавать её и больше не забивались в угол клетки, как в момент знакомства. Она досыпала им корм, наливала свежей воды в миску, любовалась тем, как они прыгают с жёрдочки на жёрдочку, чистят перья и хохлятся. Чтобы хоть как-то скрасить их вынужденное одиночество, она ставила одну из пластинок в проигрыватель перед уходом. Закрывая дверь, Нелли представляла, что её волшебный помощник там, внутри, ждёт её также, как она ждала его.

Ей уже не хватало Муза, и это начинало её беспокоить. Они знали друг друга совсем недолго, и больше всего на свете ей хотелось поскорее завершить контракт, но, чтобы при этом он не уходил к следующему ученику.

– Это глупо, – рассуждала она перед сном, – он не останется здесь навсегда. Однажды мы придумаем амбициозную цель. И, как только добьёмся её, то пожмём друг другу руки на прощание. Конец обязательно наступит.

На следующий день она вернулась к пернатым и заметила мелованную брошюрку, прислонённую к клетке. Канарейки самозабвенно обгрызали её края сквозь прутья. Нелли потянулась за листом, отчего воздух пронзило недовольное чириканье. Даже когда объявление было у неё в руках, птицы отказывались признать своё поражение: они повисли на прутьях и раскрывали клювы.

– Вы проголодались? – Спросила она. – Ладно, вы правы, сначала я должна позаботиться о вас.

К ассорти из крошечных злаков и свежей воде они даже не притронулись. Нелли просунула сквозь решётку кусочек яблока, но они продолжали сидеть у передней стенки.

– Чего же вы хотите?

На поддоне клетки она заметила бумажные ленты в мелких дырочках и решила, что птицы так развлекают себя за отсутствием компании.

– Бедняги, маетесь от скуки. – Посочувствовала Нелли. – Будь вы ручными, я бы выпустила вас полетать.

Рядом не лежало ничего, что могло бы заменить брошюру: книги на полке она отмела сразу. Пришлось порыться в кухонных шкафчиках в поисках газеты. Единственная, с прошлого десятилетия, валялась на самом верху. Гюллинг посчитала её дату последней, когда здесь ещё жили люди. Муз был не в счёт.

Нелли взгромоздилась на табуретку, та покачнулась, и она чуть не упала. Затем она порвала газету на длинные полоски, часть из низ засунула в поддон, а другую скрутила и поставила рядом с клеткой в виде букета. Канарейки дружно занялись делом, а она вернулась к отложенной брошюре.

На титульном листе чьи-то руки обсыпали торт миндальной стружкой. Текст сверху гласил: «Путь к сладкой жизни прост». Заинтригованная, Нелли раскрыла обложку и увидела разбросанные всюду фотографии ягодного парфе, морковных пирожных, бисквитных рулетов, шоколадных трюфелей и маленьких кексов с кремовыми шапками. Между ними лежали радужные бисеринки, лепестки белых роз, съедобный жемчуг. Любуясь заманчивым десертным хороводом, она сглотнула слюну.

Растянутая на разворот фраза обещала: «Пройдите его в школе кондитеров Лива Оландера». На последней странице скромно пряталось фото самого преподавателя – серьёзного мужчины средних лет в очках и поварском колпаке. Нелли никогда не слышала о нём раньше, но составитель рассыпался в дифирамбах и потратил полстраницы на перечисление наград, которые мало о чём ей говорили. Заключительным штрихом были выведены телефон, время работы и адрес школы, по удачному стечению обстоятельств находившийся на Бергсгатан[6 - Bergsgatan (швед.) – Горная улица.], откуда было рукой подать до «булочного» переулка Багери и нотариата.

Нелли вздохнула: когда-то она бы отдала всё, чтобы попасть на эти курсы. В родной провинции она могла рассчитывать разве что на местечковый кулинарный колледж. Хотя и в него она бы бежала со всех ног. Уж как минимум вприпрыжку, в отличие от опостылевшего юридического здесь, в одном из крупнейших городов страны. Если бы ей только разрешили.

Она положила брошюру рядом с клеткой, походила по комнате, снова взяла в руки брошюру.

– Наверное, это стоит целое состояние. Такой важный герр… – Сказала она канарейкам. – С другой стороны, что мешает позвонить и узнать? Или зайти к ним! Меня же не будут унижать с порога. Правда же?

Птицы отвлеклись от разгрызания бумаги и уставились на неё.

– Но стоит ли оно того?

Армия грустных образов напалмом прорвала её мысленную оборону. Маленькая Нелли во всеуслышанье заявляет о своём желании стать пекарем, взрослые смеются и улюлюкают. Она со слезами на глазах ставит в духовку лимонный пирог, который впервые приготовила после смерти дедушки. Сестра тем временем больно щипает её за бок со словами: «Не реви по тому, что не получится!». В следующем воспоминании соседская девчушка Мелина, как и раньше, идёт вместе с сёстрами Гюллинг в школу, но в самом конце сворачивает в сторону кулинарного колледжа. Эмилия тихо смеётся над ней, а Нелли закипает от зависти. В последнем она стоит и смотрит на то, как Андрес и Том пинают лимонный пирог, и всё становится красным, а потом она ревёт на плече у бабушки.

Тряхнув головой, она представила, что вредные мысли высыпаются через ухо, но они всё шли и шли, проделывали петлю в воздухе и возвращались в бесконечном водовороте. Нелли стиснула зубы, но её глаза всё равно наполнялись слезами. Она радовалась, что Муз не видит её такой.

Шелест из клетки возобновился с новой силой. Нелли рухнула на кровать Муза, заправленную лоскутным одеялом. Затхлый запах, который у неё стойко ассоциировался с такими вещами, оказался далёким от того, что она почувствовала: аромат его постели сочетал в себе акватические ноты озона и зелёные – сломанного листа базилика. Нелли перевернулась на живот и зарылась носом в стёганую ткань. Ей стало интересно, естественный ли это запах или все музы пользуются специальным парфюмом.

Вдоволь насладившись потусторонним фимиамом, она обратилась к старой теме:

– Вряд ли. Ведь я могу прочесть то же самое в кулинарных книгах.

Она поднялась с кровати, расправила вмятины и, помахав птичкам, покинула спальню. В этот раз они остались без патефона.

***

Нелли не считала, сколько прошло дней с его отъезда. В её привычную рутину вклинилось посещение птиц, но и к нему она вскоре привыкла. Пустота и серость окружающего мира скрашивалась только двумя чирикающими комочками – рыжим и жёлтым – которые, казалось, были рады её видеть. После нехитрой заботы о них она припадала лицом к одеялу на кровати Муза. В остальном она продолжала избегать встреч с фру Эгдалль, стойко сносить вопли Мелинды Ларссон в нотариате, сухо общаться с матерью по телефону.

Весь свой выходной Нелли то и дело прислушивалась, не шагает ли кто-нибудь по площадке. После того, как она в очередной раз приложила ухо к замочной скважине, её осенило: возможно, музы вообще не пользовались дверьми, а она шпионит за ним, как прислуга из старых фильмов за хозяевами.

Она села за письменный стол в гостиной, присмотрелась к нему и сдула пыль. Серые частицы взвились в воздух, Нелли, кашляя, с силой отворила окно. Малярная лента со подложенными в цели газетам треснула, в комнату ворвалась бодрящая октябрьская прохладца.

Она высунулась в окно и вдохнула полной грудью и тут же, заметив движение, пригнулась. Что-то залетело внутрь с улицы, чуть не попав ей в лоб. Она повернула голову: в её шали застрял нос бледно-жёлтого бумажного самолётика. Нелли покрутила в руках незатейливое оригами, и её ноздри пронзил тот же аромат, что исходил от вещей Муза. Концентрированный, свежий он ускорил биение её сердца.

Она пересекла комнату, остановилась у трельяжа, чтобы поправить причёску, распахнула входную дверь и чуть не наступила на корзину с пышным бантом на ручке. Дно корзины было устлано соломой, на которой лежало несколько завёрнутых в пекарскую бумагу кирпичиков. В каллиграфических подписях поверх каждого Нелли узнала названия дорогих сыров.

Ошарашенная, она отставила подарок на скамейку для переобувания и вышла через дверной проём одновременно с Музом. С радостным визгом она кинулась ему на шею. Он подхватил её под мышками и покружил на месте. Нелли стукнулась ногой о стремянку, ведущую на крышу.

– Ох! – Вырвалось у неё из груди. Но боль от ушиба ушла ровно в тот момент, как Муз улыбнулся.

– Привет, Нелл.

– Здравствуй. Спасибо за подарок, это было о-очень приятно!

Ей не терпелось узнать подробности его путешествия, но такт требовал выполнить пару социальных ритуалов.