Одинокий. Злой. Мой

В какой-то момент самого Платона перестало быть видно за дымом. А затем этот сгусток темной магии припал земле и бесшумно и быстро заскользил прочь.

***

Платон осмотрелся. Каких-то пять-десять минут, и он будет на месте. Оказавшись в городе, он затерялся в толпе и не боялся быть обнаруженным. В конце концов, это не первая его вылазка. Арбитры не способны предусмотреть всего. В их понимании всё просто. Посадили на цепь как пса – можно больше не беспокоиться. Заперли – значит, никуда не денешься.

Наивные.

Платон хмыкнул. Хоть барьер и был серьезной преградой для любого, но… Платон не был любым.

Его не мучили угрызения совести из-за того, что Мари осталась в особняке. Не навсегда же оставляет, так чего о ней тревожиться? Внутри безопаснее, чем снаружи – тем более той, у кого слишком много секретов. С чего она вообще взяла, что он собирается её бросить?

Да уж, с ней будет сложно.

Но почему-то в груди кольнуло неясным чувством, когда она кинулась на решетку, словно бабочка, готовая испепелить себя, только бы долететь до желанного света.

Захотелось откинуть её прочь, не позволить навредить себе.

Безумная! А если бы шибануло сильнее?

А ещё, когда защитный барьер мигнул, Платону показалось, что с её лицом что-то не так. Лишь секундная вспышка, после которой Марьяна прикрыла щеки ладонями – но он отчетливо уловил, что кожа её исказилась. Как будто сползла та магия, которую он ощущал ранее.

С её лицом что-то не так? Какое-то ранение или дефект? На неё наложены матирующие чары?

Возможно, ему всего лишь почудилось. Всё произошло слишком быстро, за секунду сказать наверняка сложно.

Как назло, сегодня Марьяна будто поселилась в его голове. Ещё с того момента в гостиной, когда она принесла мазь и захотела помочь ему с ожогами. Уже тогда заставила думать о себе, а потом, у ворот, лишь усилила непонятное чувство, зудящее на уровне грудной клетки.

О Платоне давно никто не заботился вот так, просто, без потаенного умысла. Не считая мамы и братьев, конечно. Но когда пальцы девушки порхали над его телом, когда она склонилась к нему ближе, чтобы смазать свежие ожоги – это пробудило в нем не только благодарность, но и… физическое желание. Вполне очевидное.

Хотя, казалось бы, что может быть менее аппетитным, чем самодельная мазь и ожоги после электротока.

– Только не говори, что тебе небезразлична какая-то дворовая девка, подобранная с улицы, – донесся до Платона знакомый голос. – Сынок, неужели ты до сих пор не понял? Женщины способны порушить все твои планы. Сейчас ты её жалеешь, а завтра потеряешь рассудок и забудешь о том, ради чего всё затеял. Не забывай, ты ученый и должен обуздать эмоции.

Он обернулся.

Отец стоял в шаге от него, с отвращением кривясь. Весь его вид выражал полнейшее неодобрение, словно сын одними только мыслями про Марьяну сумел его жутко взбесить.

– Убирайся отсюда, – Платон качнул головой. – Ты галлюцинация. Я не собираюсь тебя слушать.

– Неужели? – Серп Адрон со вздохом двинулся к сыну. – Удивительно, что раньше тебя галлюцинации не тревожили. С чего бы им взяться сейчас?

– С того, что в последнюю встречу ты меня чуть не прикончил.

Их отношения с отцом сложно было назвать близкими или доверительными. Скорее уж наоборот: ни один из троих сыновей не любил Серпа и не хотел быть похожим на него. Злобного, безумного и готового на всё, только бы добиться своих целей. Отец лил кровь литрами и не гнушался никакой магии, даже самой черной. Ему было плевать на людей, на нечисть, на собственную семью.

Если бы понадобилось избавиться от сыновей ради исполнения собственных прихотей – он бы без сомнения это сделал.

Братья это понимали и однажды решили избавиться от него. У них почти получилось, но… к сожалению, даже здесь отец их переиграл.

Сейчас Серп Адрон находился в «Теневерсе», магической тюрьме для самых страшных преступников. Выхода оттуда не было, как и возможности наслать какие-либо чары. Так что видение – это точно очередной побочный эффект лечения.

Одним больше, одним меньше.

Не привыкать.

– Неужели ты держишь на меня обиду? Зря. Шрамы закаляют, – ухмыльнулся отец, делая ещё один шаг вперед. – Уж тебе ли этого не знать?

– Не приближайся.

– А то что?.. Если я галлюцинация, то что ты мне сделаешь? – Серп повел бровью в своей излюбленной манере и чуть приподнял левый кончик губ. В спектре выражений лица старшего Адрона это обычно означало веселье. – Хотя, знаешь, если бы у тебя был семейный талант, ты мог бы…

Платон качнул головой, не дослушав и оставив вопрос висеть в воздухе. Он развернулся, зашагав к «Серой моли». Хозяин клуба, Виктор Ковтун, наверное, уже заждался.

Когда-то давным-давно он считал отца чуть ли не богом. Кроме способности за одну секунду превратиться в жуткую бронированную машину для убийств, не восприимчивую к воздействию атакующих чар и магии (эта способность, как известно, есть у всех орков), отец управлял еще редким даром, передающимся в их семье. В каждом поколении Адронов был только один, кто обладал тайной способностью предвидеть смерть любого живого существа, на кого бы ни взглянул.

Платон втайне всегда надеялся, что именно ему в будущем достанется этот дар, а не братьям. Может, поэтому он так стремился во всем походить на отца? Сознательно копировал мимику, повадки, словно надевая маску в надежде, что однажды та срастётся с лицом и Платон будет достойным сыном. Не таким остолопом, как старший, Златон, и не наивным мечтателем, как любимчик отца Дитрих, а великим ученым, успешным бизнесменом, настоящим орком, тем, кем отец мог бы гордиться. Тем, кто, как и отец, мог бы унаследовать тайный дар.

Надо ли говорить, каким ударом для него стало то, что способность в итоге досталась Дитриху?

Ночная прохлада словно остужала разбередившие старые раны воспоминания, делала их не такими болезненными и четкими. Сейчас уже было абсолютно неважно всё то, что произошло больше десятка лет назад.

Какой из него бизнесмен, если совет директоров временно отстранил его от управления собственной компанией «Посейдон»?

Какой из него ученый, если сам умудрился пасть жертвой как чужих, так и собственных экспериментов?

Какой из него орк, если он потерял способность обращаться в боевую форму? Если аура после темного ритуала была разодрана в клочья до такой степени, что он сам всерьез полагал, что останется на всю оставшуюся жизнь простым человеком?

Конечно, по природе своей он был сильнее и выносливее любого человека – генетика-то никуда не делась, – но это не значило ровным счетом ничего. Платон перестал быть полноценным орком.

Только вот темный дар, который он принял незадолго до злополучного ритуала, оказался гораздо более живучим, он пустил корни так глубоко, что даже трещавшая по швам аура не была помехой колдовству. Да, теперь каждое применение силы грозило стать последним, убивало его физически, но зато он обрел такую мощь, какой не имел ни один из его братьев.

Он остановился перед закутком в темном переулке, перед мрачным спуском в подвальное помещение. Вывески еще не было, но, насколько он понял, «Серая моль», очередной притон, организованный Виктором Ковтуном для всякого рода нечисти, должен будет располагаться именно здесь.

Платон оглянулся. Серпа за ним не было. Что ж, тем лучше. Разговаривать с владельцем заведения и так будет непросто, а уж отмахиваясь от назойливой галлюцинации…

Вздохнув поглубже, мужчина толкнул дверь. Та легко поддалась, пропуская вперед.

Посетителей в «Моли» ожидаемо не было. Только раскиданные всюду материалы, строительная пленка, краска.

– Ты пришел! – услышал он восторженный голос беса.

Виктор Ковтун сидел на краешке установленной в углу сцены с шестом посередине, зарывшись в кипу каких-то бумаг. Увидев Платона, он тут же сгрудил все в сторону и радостно подскочил на ноги.

В прошлую их встречу Платон не особо обратил внимание, но при ярком свете горб, торчащий из-за спины беса, особенно бросался в глаза. Хотя на самом деле с позвоночником у того все было в порядке – под пиджаком были спрятаны недоразвитые крылья.

Он был некрасив, тощ, абсолютно не примечателен – если бы не этот «горб». Мимо такого пройдешь и даже не обратишь внимания. Ничто не выдавало в нем талантливого кукловода, который тайно управлял изнанкой столицы, а сейчас решил расширить свое влияние в северо-западном регионе.

– Сомневался, что я приду? – не удержался от усмешки Платон. Ну да, обставить арбитров, запревших его в родовом поместье, может далеко не каждый.