Серебряная клятва

– А ты уверен…

Хельмо осёкся, мазнул взглядом по бумаге и впервые за утро потупился. Цифры он уже видел: подпись заняла своё место на договоре в его присутствии. И даже его, юного недоумка, знающего количество пушек в гарнизонах, но никак не монет в казне, наверняка смутил размер посуленных выплат. Да вот только его это не касается. Хельмо – лишь младший воевода, один из многих. Младший воевода, на которого свалилось чудо – внезапное повышение в звании и, по причине кровного родства с государем, дипломатическая миссия, заключение военного союза с иноземцами. Надежда погибающей страны, надежда любимого дядюшки, единственная надежда, других-то взрослых родственников у Хинсдро нет… Мальчишка должен это ценить. И не должен забываться, суя нос куда не просят.

– Да-да, Хельмо? – Хинсдро посмотрел на него в упор. – Что тебя тревожит?

Он знал: взгляд его жёлто-карих, ярких, несмотря на закатный возраст, глаз из-под густых чёрных бровей непросто выдержать. Племянник неизменно, даже в малолетстве, выдерживал, чем злил только больше. И всё же взгляд, как и вкрадчиво-ласковый тон, как и хруст разминаемых пальцев, его отрезвил.

– Ничего, дядя. Я рад, что мы можем взять на себя такие обязательства. И рад, что ты готов их исполнять.

«Ах ты…»

Не знай Хинсдро Всеведущий, насколько наивен и искренен племянник, – заподозрил бы издёвку. Но Хельмо говорил без подвоха, и, кажется, он-то с каждой минутой всё больше верил в сомнительный план кампании. Неудивительно: старик-звонарь – как же его звали? – в детстве перекормил мальчишку сказками о странном народе, обитающем на пустоши Ледяных Вулканов. Выросшему Хельмо уже случалось встречать иноземцев, самых разных: и кочевников, и осфолатцев, и купцов Шёлковых земель, и рыцарей Цветочных королевств. А вот с огненными язычниками он не сталкивался. Неудивительно, что помимо гордости от поручения его донимало любопытство. А от любопытства до надежды – шаг.

– Конечно, готов, мой свет. – Хинсдро завязал ленту и вручил бумагу Хельмо. – Я всегда исполняю обещания. Тем более от этого слишком многое зависит. Мы в ситуации, когда поступить правильно очень сложно, а вот погубить всё – совсем легко.

– А что насчёт второй половины соглашения? – Договор уже исчез за подкладкой красно-чёрного кафтана, отороченного по рукавам и вороту лисьим мехом.

– Ключи я тебе пока не дам. Не обессудь.

Этот отказ в воображаемом плане разговора занимал особое, едва ли не важнейшее, место. Может, поэтому слова сорвались спешнее, чем Хинсдро хотел. Тем не менее, выпалив их, он почувствовал даже некоторое облегчение: сказанного не воротишь, пути назад нет. Осталось только выдать правдоподобное пояснение, заготовленное уже давно.

– Ты удивлён? Не понимаю, чем. Разумеется, их главнокомандующий получит ключи из моих рук, когда наши земли будут освобождены или хотя бы на две трети очищены от лунных войск. И хорошо бы, – с каждой фразой ослабший было голос Хинсдро крепнул, – Самозванка к тому времени была мертва, пленена или хотя бы бежала без оглядки. Так и передашь. Впрочем… – он вернулся к столу и взял вторую, заранее запечатанную бумагу с золотым сургучом, – это прописано в отдельном соглашении. Всё честь по чести.

Хельмо слушал сосредоточенно, не меняясь в лице. Но он неплохо собой владел, об этом стоило помнить; в его всклоченной голове могли роиться любые мысли, и, вполне вероятно, не самые лестные. Предупреждая бесполезные споры, Хинсдро подступил к племяннику ближе, вручил вторую бумагу и, когда тот спрятал и её, сжал узкое, но крепкое, точно камень, плечо.

– Поверь, моё слово, печать и подпись – достаточные гарантии. А когда отдашь часть платы вперёд, прямо при встрече, – а ты это сделаешь, – они совсем уверятся в нашей честности и будут лизать тебе руки. Они же дикари, Хельмо. С такими деньгами, да ещё с таким довеском они должны счесть наш союз даром небес, или где там обитают их божки?

Определенно, Хельмо не был убеждён; он и в детстве-то щетинился, когда обещания, планы, даже правила игр нарушались, пусть в мелочах. Хинсдро с трудом удержал досадливое рычание, когда, глубоко вздохнув и словно бы что-то решив, племянник снова поднял глаза.

– Дядя, – медленно, но жёстко начал Хельмо.

– Да, мой свет? – С немалым трудом удалось принять участливый ответный тон, не подразумевающий приказа закрыть рот.

– Ты правда отдашь им Эрейскую малую долину? Салару, Гомбрегу, Эйру? Все те наши земли?

«А что ещё? Тебя?» Мысль была острой, но, разумеется, непроизносимой. Вместо неё Хинсдро – после тяжёлого вздоха, скорбного сдвигания бровей и усталого потирания лба – слегка сжал руку на рукаве племянника и ласково, как учитель, наводящий ученика на решение простейшей задачки, задал ответный вопрос:

– Видишь иной способ их привлечь? Острара обширна и щедра, а Эрейская долина почти необитаема ещё со времен кочевничьих набегов, там всё дикое. Нас не убудет от такой подачки. Да и как не пожалеть дикарей, которым негде растить хлеб?

…Правда, никто не отменял вероятность того, что дикари, по крайней мере, большая их часть, полягут в бою: армия Самозванки сильна, с крылатыми тварями – сильнее втрое. А если язычники и доберутся…

– Какие времена – такая расплата, Хельмо. Мужайся.

«…А если язычники и доберутся сюда, то по пути наверняка что-нибудь учинят: разорят город, сожгут деревню, осквернят церковь. Или устроят дебош в столице?»

– Это жертва. Я понимаю. Но сейчас она необходима. Верные союзники заслуживают самых щедрых даров. Ты не согласен?

«…Да. Лучше – беспорядки прямо в столице, тогда будет ещё и железное свидетельство иноземных послов. Дурная слава побежит по континенту, и все неудобные обязательства можно будет считать излишними». От мыслей, взлелеянных давно и неоднократно рассмотренных со всех возможных сторон, Хинсдро даже начинало казаться, что на первое время козёл в огороде не страшен. В конце концов, козёл – это и мощные рога, и не слишком-то большой ум, и пусть хлипкая, но верёвка, на которой козла будут водить мимо чужой капусты… Верёвка в руках Хельмо. Недалёкого, зато верного.

– Да, дядя. Ты прав.

И государь Хинсдро Всеведущий особенно ласково улыбнулся племяннику, прошептал:

– Что бы я без тебя делал? Как буду?..

Что-то дрогнуло в точёном лице Хельмо, и он, гремя оружием и кольчугой, порывисто опустился на колено. Его голос по-детски задрожал.

– Ты очень мудр. Я буду спешить всеми силами. Береги себя и Тси?но. Береги народ.

Он говорил, глядя не в глаза, а в мозаичный лазуритовый пол. Говорил и не видел, что улыбка Хинсдро стала шире. Как… трогательно, пожалуй. Словно в сказаниях.

О да. Он мудр. Достаточно, чтобы удерживать престол целых семь лет. Достаточно, чтобы просидеть дольше и передать корону сыну. Достаточно, чтобы расправиться с мерзкой самозваной царевной и Луноликим королем, далековато потянувшим грязные надушенные лапы. И, вне всякого сомнения, мудрости должно хватить, чтобы не запачкать рук и не подарить язычникам ни куска земли.

– Помни, всё к лучшему. – Хинсдро потрепал племянника по волосам, потом, наклонившись, неохотно поцеловал в высокий, прорезанный парой слишком ранних морщин лоб. – Ведь у меня есть ты. Благословляю.

«Ну а сгинешь – значит, сгинешь. Вслед за…»

Впрочем, поганое имя уже отдавалось сегодня набатом в мыслях. Хинсдро не хотел произносить его даже про себя.

– Спасибо, дядя. – Хельмо поднялся.

– Тебе пора. – Хинсдро плавно отступил к столу и опёрся на него широкими ладонями. – Выйдешь с ратями Первого ополчения по восточной дороге, навстречу Самозванке. На привале – свернёшь, двинешься своим путём. Кто нужно, все предупреждены.

– Хорошо.

– Берегись. В городе, да и в войске тоже смутьяны и соглядатаи лунных уже завелись. Режь, не щадя, если кого-то заподозришь. Иначе прирежут тебя.

Хельмо кивнул, но Хинсдро знал: последний наказ вряд ли выполнят. Хельмо не любил убивать, всё выводил на суд людской, ограничивал телесными наказаниями, да и те еле переносил, крики резали его по живому. Он пока не понял: времена переменились. Какие времена – такая расплата. Именно это была единственная правда.

– Ну, прощай. Даст бог – свидимся.

Хельмо вышел. Хинсдро I снова посмотрел в окно – на пустой двор, на резные терема бояр и старших воевод, на высокие головы Шести Братьев – главных храмов, видных из любой точки города. Купола переливались розоватым перламутром, лазурной синевой, малахитовой зеленью и глубоким антрацитом. На шпилях золотились солнечные знаки. Ас-Ковант – наполовину деревянный, наполовину каменный, древний, великий, никогда не знавший захватнической руки – дремал в рассветных лучах. Радовался тому, что ушла Белая Вдовушка, а пришла на её место Зелёная Сестрица – с набухшими почками, быстрыми ручьями, голосистыми птицами и густой травой. Правда, с одной Сестрицей пришла и другая – златокудрая, синеокая, повенчанная с лунным королевичем и удивительно полюбившаяся многим Лусиль, говорящая, что настоящее её имя – Димира. А с Лусиль – рати конные, пешие и крылатые, с Лусиль – бунты, страшные слухи и толки о делах забытых.

Хорошо, что Хельмо – как и большинство тех, кто не был в своё время убит, не переметнулся к врагам и не пал в новых сражениях, – ничего об этих делах не знал. Иначе едва ли так трепетно и доверчиво подставил бы лоб для благословения.

* * *

На ветру Хельмо полегчало – как всегда, с каждым дуновением, невесомо касающимся лица и ободряющим: «Всё сладится». Ветер весны – Зелёной Сестрицы – был ласковым, словно поцелуй. Хельмо улыбнулся, правда, перед этим украдкой оглядевшись и убедившись, что двор пуст. На свободном, чисто выметенном пространстве не было никого, кроме привязанного к кольцу в стене, явно застоявшегося белого коня-инрога[3 - Другое название единорога.] – Илги. Приблизившись, Хельмо погладил его, легонько почесал широкий лоб и потрепал за тут же задёргавшимися ушами. Илги фыркнул и мотнул головой, словно рогом хотел ткнуть хозяина в нос.

– Не вредничай. Не скоро теперь отдохнёшь. А может, вовсе не придётся.

Илги имел право сердиться: почти всё время, что бесновалась Белая Вдовушка, он провёл в столице. Хельмо не доверяли ничего, кроме редких вылазок – погонять разбойников. Молодого воеводу, который с тринадцати лет показывал себя в боях, а к шестнадцати уже водил отряды, задевало внезапное забвение. Слова, что его «берегут для дел поважнее» ничуть не утешали, казались способом заговорить зубы. Впрочем, Хельмо, к счастью, ошибся. Для него действительно нашлось дело, и дело это поручил ему сам дядя.

Дядя. В мыслях он по-прежнему иногда позволял себе слово «отец».

Родителей Хельмо не стало ещё при прежнем царе, Вайго VI. Тогда, семнадцать лет назад, армия Острары была велика и отважна, соседи её страшились. Укрепляя границы, особенно опасаясь Осфолата, Вайго присоединил немало земель, а среди его воевод на важных местах стояли отец и мать Хельмо. Оба пали, штурмуя один из вольных городов. Жители сражались отчаянно, к концу осады погибло столько воинов, что после кампании, хотя увенчалась она победой, Вайго наконец внял увещеваниям Думы и приостановил походы. Впрочем, ненадолго: к концу его жизни вольных земель между Острарой и Осфолатом не осталось вовсе. Дом Солнца и Дом Луны, величественные осколки канувшей в небытие Поднебесной империи, замерли лицом к лицу и подписали зыбкий, ничего не обещающий мир.

Хельмо не помнил родителей – видел разве что их портреты в одной из «служильных книг», хранивших лики и описания всех, кого привечал государь. Беспамятство освободило его от скорби. Он воспитывался материным братом Хинсдро и знал лишь его заботу. Знал и помнил, хотя на отцовство это походило только первое время. В малолетстве Хинсдро не жалел времени на разговоры и игры с княжичем, помогал в каждой беде. Но вскоре у дяди, поздно, зато по любви женившегося, появился собственный сын, безраздельно завладевший его вниманием. Окончательно всё переменилось, когда Хинсдро похоронил молодую жену и стал государем. Детьми государевыми были уже все жители страны.