Другая жизнь

Потому что Эйб Робинсон вдруг понял, зачем на небе по ночам бывают звезды, почему солнце движется именно туда, а не обратно, почему бывают дожди и цветут цветы и как полезен свежий воздух буквально всему живому. И потому что Эйб Робинсон в этот прекрасный миг вдруг наконец-то понял, о чем он будет снимать этот фильм.

– Точно, – громко сказал Эйб Робинсон, – а в конце фильма она сбежит со своим садовником!

Дедушка Ичи возмущенно поднял голову со спинки стула.

– Кто это сбежит со своим садовником? – не понял сразу дедушка Ичи.

– Как кто? Камилла, конечно, – радостно сказал Эйб Робинсон.

Дедушка Ичи крупно обиделся.

– Моя Камилла никогда не сбежит ни с каким садовником, – сказал дедушка Ичи.

– Конечно нет, – стал утешать дедушку Ичи добрый Эйб Робинсон, – ваша Камилла никогда и никуда не сбежит ни с каким садовником. Это наша Камилла, героиня нашего фильма, сбежит в конце фильма со своим садовником.

– Если вы думаете, что я дам вам согласие на съемки моей драгоценной внучки в таком глубоко аморальном фильме, – сказал, поджав губы, дедушка Ичи, – вы глубоко ошибаетесь.

На что Эйб Робинсон молча вытащил из верхнего ящика стола копию составленного с дедушкой Ичи контракта и гордо показал ее дедушке Ичи.

– Но вы уже дали такое согласие, – сказал Эйб Робинсон.

Тут уж дедушка Ичи расстроился и вовсе не на шутку: так опростоволоситься на старости лет! Дедушка Ичи схватился за сердце.

– Дайте мне, пожалуйста, несколько сердечных капель, – сказал дедушка Ичи Эйбу Робинсону, чтобы хоть как-то протянуть время.

– Вот, пожалуйста, – услужливо сказал Эйб Робинсон, вытащив упаковку лекарств из ящика стола.

Дедушка Ичи дрожащими руками положил под язык пару таблеток и сказал:

– Не думаю, что это поможет, придется вызывать медицинскую помощь.

И дедушка Ичи бессильно прикрыл глаза, стойко ожидая самого худшего.

– Да будет вам так расстраиваться, – сказал ему Эйб Робинсон, – никуда от вас ваша Камилла не денется, а у меня зрители на фильм не пойдут, если я не сделаю в нем какого-нибудь накала.

Дедушка Ичи приоткрыл глаза и искоса посмотрел на Эйба Робинсона.

– А как-нибудь без моей Камиллы нельзя сделать этот самый ваш накал? – спросил дедушка Ичи.

– Она – главная героиня, – напомнил Эйб Робинсон.

– Ох, ох, ох, – сказал дедушка Ичи, держась двумя руками за сердце.

Но так или иначе, только ни от дедушки Ичи, да и ни от Эйба Робинсона уже ничего не зависело. Ведь если в скрижалях истории уже было сказано, что в таком-то году, в таком-то месте и в такое-то время будет снят фильм именно с этими героями и именно о том-то и том-то, то никто уже не мог это изменить.

12

Белокурый Алекс Мартин огромным усилием воли, как мог, мирился с новой действительностью. Состояние его духа было – хуже не придумаешь. Его раздражало буквально все. Киностудию братьев Тернеров он еле выносил, а кинокамеры и микрофоны – просто ненавидел.

Больше всего на свете Алекс Мартин мечтал, чтобы его никто не снимал на пленку, не фотографировал, да и вообще больше никогда на него не смотрел. Он очень скучал по старой работе, привычному порядку вещей, своей грузовой машине, светофорам на перекрестках и холодному пиву на ужин.

Но ему сказали, что теперь он будет сниматься в этом кино и что так надо. И Алекс Мартин был вынужден с этим согласиться.

На киностудии же братьев Тернеров этот Алекс Мартин не понравился буквально всем людям, начиная с Дона Тернера и кончая самым что ни на есть захудалым осветителем. И почему так получилось, никто толком не мог объяснить, это было необъяснимо.

– Что? Вот этот тип и будет нашим главным героем? – в ужасе сказал Дон Тернер, едва Эйб Робинсон представил ему Алекса Мартина.

Эйб Робинсон слегка замялся.

– Ну вы же помните, что нам нужен был блондин, – растерянно сказал Эйб Робинсон.

– Можно было найти кого-нибудь получше и перекрасить его в белый цвет, – сказал Дон Тернер.

Он сердито разглядывал Алекса Мартина в упор.

– Но нам нужен был именно натуральный блондин, – сказал Эйб Робинсон.

– А что такого особенного вы находите в натуральных блондинах? – не понял Дон Тернер.

– О, – сказал Эйб Робинсон, – это совершенно особенные люди.

– Да что вы говорите? – сказал Дон Тернер. – И что же такого особенного вы нашли именно в этом типе? – указал Дон Тернер на Алекса Мартина.

Алекс Мартин стоял достаточно близко, он стоял чуть ли не между Доном Тернером и Эйбом Робинсоном и устало слушал этот не совсем приятный для него разговор. И потому, когда Дон Тернер указывал пальцем на Алекса Мартина, его палец упирался тому в живот.

Алекс Мартин был при этом спокоен, как гора. Вся киностудия братьев Тернеров, побросав дела, радостно наблюдала за этой сценой.

– Этот человек подходит нам как никто другой, – сказал Эйб Робинсон.

Дон Тернер возмущенно оглядывал Алекса Мартина с головы до ног и никак не мог понять, что такого неповторимого заметил в нем Эйб Робинсон и чего никак не может заметить он, такой умный, замечательный и всемогущий Дон Тернер.

– Вот я и спрашиваю вас, чем он нам так подходит? – никак не понимал Дон Тернер.

– Это необъяснимое чувство, – сказал Эйб Робинсон, – это интуиция.

– Вы что, так интуитивно мне весь фильм будете снимать? – спросил Дон Тернер.

– Они его уже две недели таким образом снимают, – ответил вместо Эйба Робинсона Марк Тимпсон, который вообще был тут ни при чем и у которого наверняка в это самое время было по горло дел в каком-нибудь другом месте.

На помощь Эйбу Робинсону пришел Джефф Дармер.

– Мы же еще ни разу вас не подводили, – напомнил Джефф Дармер Дону Тернеру.

– Надо же когда-то начать, – сказал Марк Тимпсон.

Джефф Дармер в сердцах развернулся к Марку Тимпсону.

– У вас что, никаких дел на это время не запланировано? – спросил Джефф Дармер.