Дамочка с фантазией

Дамочка с фантазией
Елена Арсеньева

В каких только переделках не побывала известная своей скандальной репутацией писательница Алена Ярушкина: бродила по публичным домам для богатых дам, прыгала с балконов, правдами и неправдами забиралась в вертолет МЧС. Вот и на этот раз она умудрилась попасть в очередную историю – проснулась в одном купе с обнаженным мужчиной. Все бы ничего, вот только мужчину этого она никогда не видела раньше. Но это еще не самая большая беда. Гораздо хуже то, что незнакомец мертв, он убит… судя по всему, именно Аленой. Через несколько минут после этого открытия человек в форме железнодорожника на полном ходу выбрасывает Алену из поезда. Ее спасение можно отнести к разряду чудес. И немало, ох немало утечет крови и воды до той минуты, пока она отыщет концы обвивших ее веревок…

Елена Арсеньева

Дамочка с фантазией

У каждой зверушки свои игрушки.

    Поговорка

Просыпаюсь с трудом. Как бы даже и не просыпаюсь, а выбираюсь из-под какого-то гнета. Не то глубокая, тяжелая вода, не то пуховая перина – рыхлая, жаркая. Выбираюсь из-под нее – сначала тело, потом сознание – медленно и печально.

Господи, голова, голова-то как болит! Яду мне, яду…

Душно. С трудом сажусь, с трудом удерживаю равновесие. Меня почему-то мотает из стороны в сторону, и все то неясное, смутное, очертания чего я с грехом пополам различаю в темноте, качается вместе со мной. Вдруг издалека доносится пронзительный, протяжный, вот уж правда что – истошный! – вопль, достигает своего пика и уносится куда-то вдаль. Полное впечатление – мимо пронеслось какое-то орущее, словно до смерти напуганное чудовище, промчалось со всех ног или лап, опутав меня тем же ужасом, который испытывало само. Древний ужас, необъяснимый и неуемный.

Прижимаю руку к груди, утихомиривая трепыхающееся сердце.

Ой, как мне плохо… Тошно, муторно, мысли беспорядочно скачут, бестолково, панически мечутся. Мыслям тоже страшно, и прежде всего потому, что они никак не могут осознать, кому они принадлежат, в чьей голове трепыхаются.

Я не помню себя. Я не знаю, кто я.

Среди царящей в моей голове сумятицы ни с того ни с сего прорисовывается вполне четкая догадка: это никакое не чудовище пронеслось мимо в темноте. Это пролетел встречный поезд!

Встречный поезд… чему он был встречный? Надо полагать, тому поезду, в котором нахожусь я.

Так, кажется, что-то начинаю понимать.

Я ощупываю руками полуразличимые предметы вокруг. Подо мной сбившийся матрас и скомканная простыня. Под всем этим – кожаная полка. Точно, я в купе поезда! Сбоку на стене – неудобная сетка для вещей, крючок для полотенца и металлический поручень, через который перекинуты какие-то шерстяные тряпки.

А впрочем, зря я так. Это не тряпки, а мои вещи. Мои брюки и мой свитерок. Любимый свитерок из любимого итальянского магазина «Гленфилд». С необычайной, просто-таки ослепительной ясностью передо мной возникает воспоминание о том, как я этот свитерок покупала. Три дня ходила, к нему присматривалась: не поднималась рука выложить две тысячи рубликов. С одной стороны, на себя, любимую. С другой – с деньгами сейчас не бог весть как свободно, а до нового гонорара еще жить да жить. Сомнения мои разрешил возмущенный вопль продавщицы, которой я пожаловалась, дескать, дороговатая вещичка, не стоит она того.

– Не стоит?! Да вы посмотрите, сколько она до уценки стоила!

И продавщица показала мне этикетку, где значилось две тысячи девятьсот рублей.

Это и решило дело: я устыдилась своего скопидомства и купила свитерок – чудный, серо-бежевый, любимого моего оттенка, такая плотная, теплая «лапша»…

Какое-то время я тупо всматриваюсь в это воспоминание: оно не имеет для меня в данный момент ровно никакого значения. Понятно, почему я так к нему прицепилась: это хоть какая-то конкретика моей прошлой жизни! Доказательство того, что я не появилась на свет вот здесь и сейчас, в этом темном купе. С раскалывающейся от боли головой, пересохшим ртом, с тошнотой, подбирающейся к горлу, с прыгающим сердцем. Не в силах осознать, как я здесь оказалась, а главное, кто я и как меня зовут.

Если на перекладине висят мой свитерок и мои шерстяные брюки, значит, еще холодно. Видимо, зима или ранняя весна. Куда я могла направиться на поезде в такое время года? Почему при воспоминании о покупке свитера в голове возникла мысль о гонораре? Гонорар платят творческим людям… я что, творческий человек? Видимо, да. Но что я, так сказать, творю?

Спросите что-нибудь полегче.

Я берусь обеими руками за виски, в которые изнутри так и бьют трассирующие очереди боли, и сжимаю голову как можно крепче. Вспомнить ничего не вспоминаю, однако прорезается еще одна вполне отчетливая и разумная мысль: а чего это я сижу в темноте? Ведь можно включить свет. Я огляжусь, посмотрю на себя в зеркало – может, и вспомню что-нибудь о себе, как выше было сказано, любимой. А если не вспомню – то найду сумку и загляну в паспорт. Там-то уж наверняка написано, кто я и что! Глядишь, и насчет творческой личности выяснится хоть что-нибудь.

Свет. Включить свет.

Рука совершенно рефлекторно тянется к изголовью. Там прикреплен маленький плафончик. Наверное, я довольно часто ездила в поездах, если так уверенно нашла источник света.

Ох, ну почему ж так болит голова и тошнит? Не пьянствовала же я накануне, в самом-то деле!

Щелкаю выключателем и при не слишком-то ярком свете озираюсь.

Ба-тюш-ки… Неужто пьянствовала-таки?!

Столик загроможден бутылками: шампанское, коньяк, водка, вино какое-то. Тупо смотрю на этикетку. «Ночь нежна». Но ведь это роман Фицджеральда так называется, при чем тут вино?! Какая пошлость, однако…

Рядом с бутылками два пластиковых стаканчика: в одном на донышке плещется коньяк, в другом, том, что стоит вблизи от меня, – темно-розовая жидкость. Так вот ты какая, «Ночь нежна»! Если стакан стоит с моей стороны, подразумевается, я из него пила? Не помню такого. Перед тем, как лечь спать, сделала несколько глотков «Саровской» минералки, огорчившись, что она не газированная. Было похоже, что просто вода из-под крана. Но я ее выпила, куда ж деваться, потому что она входила в состав моего продуктового набора. Ну да, в СВ теперь принудительно кормят на ночь, из-за чего билеты стали еще дороже. Я поехала в СВ, потому что больше билетов не было, а мне непременно понадобилось сегодня уехать из Нижнего в Москву…

Я радуюсь новому воспоминанию, но как-то мельком, мимоходом, мимоездом.

Мимоездом – вот именно!

Взгляд мой перебегает со столика, на котором, кроме бутылок, стоит блюдо с какой-то ресторанной нарезкой (остро пахнет копченой рыбой, от чего меня начинает мутить еще сильней), к противоположной полке. На ней лежит очень странный человек.

Это мужчина. Я вижу все его плотное, напряженно вытянутое тело с волосатым торсом и ногами. Он совершенно голый – вот в чем странность! Вовсе голый, даже без плавок. Света, конечно, не очень много, но я отчетливо вижу то, что обычно принято скрывать. От этого, между прочим, принято отворачиваться, но я сижу, как дура, и пялюсь на вышеназванное. Приходилось мне видеть этот орган и раньше, никаких открытий я тут для себя не сделала и все же не могу понять, отчего он так непотребно выглядит…

Бог ты мой, да на нем же презерватив! Наполовину сползший.

Стыдливо отвожу глаза, смотрю на загроможденный столик, на смятые билеты – мой и моего попутчика, – только чтобы не пялиться на этот дурацкий презерватив.

Вот уж правда дурацкое зрелище. Этот человек, похоже, до такой степени устал после, что даже не смог снять изделие номер два…

Так, минуточку! А с кем он, интересно знать, так уж сильно устал после?.. Кто была та, которую здесь, в двухместном купе, в присутствии женщины, спящей на соседней полке (то есть меня), мой сосед, фигурально выражаясь, имел?

Чисто рефлекторно осматриваю свое собственное тело. Потом, не поверив глазам, на всякий случай ощупываю себя.

Я сижу, едва прикрытая простыней, но под ней на мне и нитки нет! Я такая же голая, как мой сосед по купе!

Так это что? Я с ним, то есть он со мной, то есть мы вместе?!

Обвожу безумным взором – обезумеешь тут! – купе и обнаруживаю на полу две скомканные тряпочки: это мои трусики и лифчик. Тут же валяется мятая трикотажная маечка. Напяливаю все это на себя, потом вскакиваю в брюки, натягиваю свитер. Ощупью нахожу под полкой сапоги со всунутыми в них носками. Надеваю носки. Проделываю все это со страшной скоростью, не сводя глаз с неподвижного тела.

С каждой минутой созерцание его пугает меня все больше. Дело в том, что я вижу всего этого мужчину, но не вижу его лица. Он лежит полуотвернувшись, прикрыв голову подушкой.

Какое-то время я сижу на своей полке (одетая!), потом решаюсь: рывком наклоняюсь к мужчине и сдергиваю подушку – она почему-то кажется мне очень тяжелой! – с его головы.

И тут же отшатываюсь, снова падаю на полку и утыкаюсь лицом в колени, чтобы не видеть жуткого зрелища, открывшегося мне. Но эта картина так и стоит перед глазами. У него размозжено лицо. Похоже, что кто-то с силой ударил ему по переносице тяжелым предметом. Убил или тяжело ранил. А потом… потом закрыл лицо подушкой. И, видимо, довершил начатое убийство. Мой сосед мертв.

Подушка тяжелая потому, что она впитала кровь из жуткой раны на лице. Этого и добивался убийца.

Стоило представить, что в этом купе недавно был человек, зверски убивший себе подобного, как меня начинает трясти.

Так, стоп. Он прикончил моего соседа, но не тронул меня… пожалел? Или ему нужен был один конкретный мертвец? Может быть, это акт мести?

Ну ладно, этот акт свершен. А куда девался мститель потом?