Париж.ru

А между тем Фрау уже справилась со своими не вполне понятными судорогами и вновь обрела миролюбивое выражение лица. Ага, такое в точности бывает, наверное, у бультерьера перед тем, как он бросится на обидчика своей хозяйки!

– И когда едете? – спросила Фрау.

– Да вот уже во вторник, – пояснила Лера. – Как раз с тридцатого июля начинает действовать моя виза. Я сегодня и билет купила. Съезжу в Нижний, соберу вещи – и вперед. Думала получить кое-какие деньги... если сейчас есть в издательстве... – выдохнула она, изо всех сил стискивая пальцы и пытаясь сохранить на лице этакое наплевательское выражение: мол, не дадите денег – ну и фиг с вами.

На самом деле совсем не фиг. На самом деле она здорово рассчитывала на эту тысячу долларов, получение которой зависело от того, одобрила Фрау новую рукопись или нет. Если нет... если нет, придется по возвращении домой поступиться некоторыми принципами: например, залезть в долги. Иначе ехать в Париж будет не на что. После сегодняшнего пребывания в магазине «Женская одежда» бюджет Леры получил значительную пробоину.

На секунду на лице Фрау мелькнуло какое-то мстительное выражение, однако тотчас оно исчезло.

– Отчего же нет? – произнесла она этим своим новым для Леры голосом. – Я слышала, деньги в кассу как раз поступили. Да вы погодите, я сейчас позвоню и уточню.

Чуть-чуть раздвинув губы в улыбке, которая показалась Лере даже шире, чем та, о которой принято говорить: «Рот до ушей – хоть завязочки пришей!», Фрау быстренько набрала номер какого-то телефона – наверное, бухгалтерии – и приказала выдать госпоже Лебедевой остаток гонорара и аванс. То есть как раз ту тысячу баксов (в рублевом эквиваленте), которая и составляла предел мечтаний писательницы Лебедевой.

«Конец света!» – подумала Лера, слишком испуганная и недоумевающая, чтобы испытывать такое элементарное, обыденное чувство, как благодарность.

– Ну вот, все в порядке, – положив трубку, сообщила Фрау. – Прямо от меня пойдете в бухгалтерию, только не задерживайтесь нигде, а то сегодня пятница, ну, и, естественно, все хотят уйти пораньше.

Наконец-то! Лера почти обрадовалась. Наконец-то Фрау не удержалась от тонкого намека на толстые обстоятельства, то есть на опоздание «госпожи Лебедевой»!

В самом деле – опоздание имело место быть. А между тем приснопамятная «госпожа Лебедева» за него даже не извинилась. Правда, у нее не было для этого ни времени, ни возможности, однако это не снимало с нее ответственности.

– Вы меня, ради бога, извините, Фрау... то есть Фрида Михайловна, – выпалила она, набравшись смелости окончательно и следуя принципу: раз пошла такая пьянка, режь последний огурец. – Со мной произошла совершенно невероятная история! Я... я приехала в белом платье и... и облила его томатным соком. – Нет, все-таки последний огурец резать Лера не решилась. И окончательно унизиться перед Фрау она готова не была. – Представляете? На самом неприличном месте появилось пятно. Пришлось ехать в первый попавшийся магазин и там переодеваться буквально с головы до ног. Вот видите этот сарафанчик? Он куплен всего лишь час назад, и...

Лера осеклась, облившись с головы до пят ледяным потом. Что же она делает, дурища, простодыра?! Зачем хвастает обновкою? У Фрау наметанный глаз – она мигом просечет, что сарафан не копеечный. То есть госпожа Лебедева, униженно намекающая на стесненные денежные обстоятельства, совсем не столь уж обеднела.

Как бы Фрау не вернулась в прежний образ, как бы не рассвирепела, как бы не начала снова названивать в бухгалтерию и не отменила свое указание, выраженное в форме приказания!

– Из... извините, Фрида Михайловна, – пробормотала Лера, вскакивая со стула и сгребая в охапку свой портфельчик и сумку. – Я... мне, наверное, пора. Я вас, очевидно, ужасно задержала! Извините, простите, до свиданья! Я побегу, а то и правда в бухгалтерии все уйдут. Спасибо огромное, за мной презент! «Шанель» номер пять!

И она ринулась к дверям. Тут ее пронзила мысль, что она взяла на себя тяжеловатые обязательства. «Шанель» номер пять были и остаются одними из самых дорогих французских духов. И они пробьют в бюджете Леры новую брешь... Ведь Фрау какой-нибудь пробничек не привезешь, это должен быть полновесный, полнообъемный флакон, к тому же не туалетной воды, а именно духов, парфюма!

А вдруг Фрау не любит «Шанель» номер пять? Такие извращенки есть, сама Лера, к примеру, к ним принадлежит, она предпочитает «Зеленый чай» от Элизабет Арденн или, на, худой конец, «Аквавумен», «Миракль», «Барбарис», однако уж никак не «Шанель».

Лера оглянулась – и поняла, что не одна она питает неприязнь к этой марке духов. Фрау их, похоже, ненавидела, как злейшего врага. Достаточно было увидеть выражение ее лица.

Досматривать ряд нынешних изменений «милого лица» Лера не стала. Побоялась, что от страха отнимутся ноги, и уж тогда она точно не сможет получить деньги. Захлопнула за собой дверь и понеслась что было сил на второй этаж – в бухгалтерию, заставив себя выбросить на время из головы все прочее: и Фрау с ее причудами, и несостоявшийся разговор о рукописи, и пресловутую «Шанель».

Мирослав Понизовский. 1 августа 2002 года. Париж

Этого парня Мирослав приметил еще во время первой проверки документов, сразу после прилета. В аэропорту Шарль де Голль так уж заведено, что паспортный контроль проводится практически дважды: сначала на выходе из «рукава», соединяющего прилетевший самолет с территорией аэропорта, то есть фактической территорией Французской республики, но здесь он проводится бегло, лишь в первом приближении, а потом, уже толком, – в отведенных для этого будочках, со всеми необходимыми атрибутами: пристальным вглядыванием в лица, поисками по компьютеру, не зарегистрирована ли фамилия прилетевшего русского в полицейских анналах... Ну и всякое такое.

Очередь русских, желающих как можно скорей попасть на французскую землю, спешила, люди теснились и напирали, нервная особа, стоявшая сзади Мирослава, порою подталкивала его довольно-таки сильно, и одним из таких толчков Мирослав был плотно притиснут к стоящему впереди него парню в светло-зеленой рубахе, с темно-русыми волосами. В шов, пересекавший спину рубашки, была вшита фирменная марочка магазина «Буртон», и Мирослав невольно сказал себе: «Ого!» «Буртон» соседствовал с Галери Лафайет и лишь незначительно отличался уровнем цен. Мирослав и сам любил этот небольшой изысканный магазин.

В эту минуту парень подавал пограничнику свой паспорт. Мирослав нечаянно, поверх его плеча, прочитал фамилию и имя, напечатанные в документе: Alexej Chvedov.

«Что еще за Чведов? Что за фамилия такая диковинная?»

Но тут же он вспомнил, что в загранпаспортах фамилии и имена пишутся не по-английски, а по-французски. И буквосочетание «ch» звучит не как «ч», а как «ш». То есть Chvedov означает на самом деле обыкновенный «Шведов», а никакой не «Чведов».

Означает – ну и хорошо, эта информация не имела никакого значения для Мирослава, поэтому он мигом выбросил Чведова-Шведова из головы и, достав мобильник, в сотый раз попытался дозвониться до Николь. Никто не взял трубку в ее квартире, не ответил и сотовый. Само по себе это ничего не значило, однако Мирослав встревожился бы... если бы не был и без того встревожен до предела. Нервы свои он ощущал физически, и они напоминали что-то вроде размахрившихся веревок.

«Возьми себя в руки!» – в сотый же раз сказал себе Мирослав и попытался хоть как-то отвлечься от навязчивой мысли: что произошло с Николь? Догадок он настроил столько, что их хватило бы на сооружение египетской пирамиды средних размеров, и снова ковыряться в причинах внезапных вспышек гнева любимой женщины не было никакого смысла. Мирослав по опыту знал: они с Николь непременно поладят, им главное – все спокойно обсудить! Но до этого момента еще надо было дожить, и поэтому Мирослав принялся изо всех сил рассеивать свое зацикленное сознание, отвлекаться от своей идеи фикс.

Жизнь аэропорта Руаси, или Шарль де Голль, знакомая-перезнакомая (в Париж Мирослав приезжал не в первый раз и даже не во второй), отвлечь его не могла. Ну добрались по сателлитам с их медленно тянущимися транспортерами до багажного отделения. Ну подождали багаж... Ну не первый раз Мирослав обратил внимание, что пассажирам, прибывавшим в первый терминал, багаж выдают куда медленнее, чем тем, которых принимают в терминале номер два. Второй терминал – для «Эр-Франс», «Люфтганзы», «Бритиш аэрлайнз» и всяких таких престижных авиакомпаний. Там к пассажирам отношение чуточку другое. Более почтительное. Почти по Маяковскому: «С почтеньем берут, например, паспорта с двуспальным английским левою...» Ну а тут, в первом терминале, «не повернув головы кочан и чувств никаких не изведав», выдают багаж пассажирам африканских, азиатских и восточноевропейских авиапредприятий.

Да ладно, велика беда, подождать пять минут!

Ждать, если точно, пришлось семь, но и за эти минуты Мирослав еще семь раз попытался дозвониться до Николь. С тем же успехом. Ч-черт, как он ругал себя за то, что взял с собой тяжелую сумку с русскими книгами, которые когда-то просила привезти Николь! Ну привез бы их в другой раз, зато сейчас был бы ничем не связан, не стал бы ждать...

А вот и багаж. Мирослав еще издали увидел свою сумку-тележку, схватил ее с транспортера и понесся к выходу, огибая какого-то неспешно, нога за ногу, плетущегося парня в бледно-зеленой клетчатой рубахе.

Рубаха показалась знакомой, затылок парня тоже. Ну да, Чведов – в смысле Шведов. Из вещей только легкая сумка на плече. Чего, спрашивается, толкался без дела в багажном отделении? Почему не бежал сразу на выход?

Понятно – праздношатающийся турист, которого никто не встречает. И тут в голову Мирославу пришла мысль, от которой все его беспокойство мигом улеглось. А что, если Николь примчалась в аэропорт его встречать? А телефон отключила нарочно, чтобы сделать ему сюрприз? И он сейчас выйдет из багажного отделения – а напротив двери стоит она, милая, дорогая, ненаглядная, единственная...

Он сделал рывок, обогнул Чведова, выскочил в дверь – и первое, что увидел, это листок формата А-4 с крупно напечатанными на нем буквами: «ALEXEJ CHVEDOV!!!»

Именно так – с тремя восклицательными знаками. Листок держал высокий худощавый парень с шалыми глазами и залихватскими усиками и бородкой – совершеннейший д'Артаньян, Арамис или Атос с виду. На Портоса он никак не тянул: телом не вышел. Но зато здорово напоминал памятник Анри Четвертому, установленный на одноименном мосту, – разве что не позеленел от времени. Между прочим, на улицах Парижа таких «Анри Четвертых» встречаешь очень часто. Совершенно чистый гасконский тип!

То есть Чведова, оказывается, очень даже ждали. А вот Мирослава Понизовского не ждал никто. Николь среди встречающих не было...

Мирослав только собрался огорчиться, как вдруг вспомнил, что Николь и представления не имела о том, что он прилетает. После последнего телефонного выяснения отношений они больше не общались, о своем намерении приехать Мирослав девушку не предупредил. Сорвался как бешеный, пользуясь тем, что у него годовая виза во Францию, а на фирме сейчас легкое затишье, успел звякнуть только своему давнему бизнес-партнеру в Париже, мэтру Морану. Это уж для самооправдания: неловко ведь до конца признать, что отправляешься в этот безумный вояж только из-за женщины... Якобы решил сочетать приятное (штурм Николь) с полезным (встреча с Мораном и работа над документами, до которых у них руки в прошлый раз не дошли).

Кстати! А не молчат ли телефоны Николь оттого, что девушка уехала из Парижа? И очень просто – жаркое лето парижане (как и москвичи) предпочитают проводить вне раскаленной столицы. Где-нибудь на Лазурном берегу, или в Тунисе, или в Марокко. Николь нравилось Марокко. А может быть, она уехала в Бургундию? Как это называется деревня, где у нее дом?.. Вот черт, опять забыл.

Не слабо... забыл! А если Николь и впрямь там? Где Мирослав будет ее искать, если не знает даже названия деревни? Что-то такое это название должно ему напоминать, Николь говорила, что оно связано с каким-то местом в Париже... Нет, не вспомнить. Ладно, не стоит думать о плохом. Проблемы будем решать по мере их возникновения. Сейчас как можно скорей – на автобус «Руаси Бас»! Вперед, к Николь!

– Извините, вы не в курсе, как можно отсюда добраться до... до города? – услышал он рядом негромкий голос и, обернувшись, увидел того самого парня в зеленоватой рубашке – Алексея Шведова.

Мирослав невольно повел глазами и увидел, что «Анри Четвертый» по-прежнему держит листок с надписью «ALEXEJ CHVEDOV!!!». А между тем Шведов этого как бы и не заметил.

Может, и правда не заметил? Или не идентифицировал свое имя с этой несуразицей? Русские иногда впадали в смысловые ступоры на чужой земле, Мирослав сам такой был.

– Разве вы не... – начал было он, однако осекся. Хотел сказать: «Разве вы не заметили, что вас там встречают?» – как вдруг его что-то остановило. Может быть, неудобство: как объяснить этому парню, что заглядывал через его плечо в паспорт? Довольно нагло это выглядит! А может быть, Мирослава притормозило загнанное выражение в карих глазах этого самого Шведова? Он видел, видел встречающего, не мог не видеть, он воровато шнырял взглядом в ту сторону, однако по какой-то причине не желал объявляться.

Ну что ж, это его личное дело. Черт его разберет, этого Анри Четвертого, может, у него задача по устранению Алексея Шведова, и он будет стрелять в каждого, кто отзовется на объявление? Всякое в жизни бывает, и такое – тоже! Поэтому Мирослав не стал соваться со своей наблюдательностью, а предельно скупо объяснил:

– Вот там, напротив выхода С, автобусная остановка с надписью «Roissi Bus». Автобус идет до площади Опера, это самый центр, центрее некуда, и до Лувра, и до всех лучших магазинов рукой подать.

– Спасибо, – прошелестел Шведов, метнул еще один опасливый взгляд на Анри Четвертого и метнулся к выходу С.

«Загадочно, – подумал Мирослав. – Парень явно первый раз в Париже... я готов спорить, что и по-французски ни уха ни рыла, а между тем он готов лучше пуститься в свободное плаванье, только бы не встретиться с человеком, который его встречает. Точно – дело нечисто! Да фиг ли мне в этом деле? Небось своих проблем полно!»

Он постарался выбросить Алексея Шведова из головы и размашистой походкой зашагал к остановке.

Автобус подошел практически через минуту. Мирослав уплатил за проезд, двинулся было в салон, как вдруг водитель за спиной сердито закричал:

– Иль фо компостэ ле бийе! Компренэ ву? Ком-пос-тэ![7 - Билет надо прокомпостировать! Понимаете? Прокомпостировать! (франц.)]