Париж.ru

Мирослав обернулся. Алексей Шведов растерянно вертел в руках зеленый прямоугольничек билета и испуганно таращился на сердитого водителя.

– Компостер – бух, бух! – подсказал высокий негр, проскользнувший мимо него в салон, по-видимому, смекнувший, что парень совершенно ничего «нэ компрене», но Алексей Шведов продолжал стоять истуканом, держа перед собой билетик. Похоже, от волнения он вовсе перестал соображать.

– Прокомпостировать билет надо, – человеколюбиво подсказал Мирослав. – Вот перед вами, вон, вон, прямо на дверце, компостер. – И не выдержал, поиздевался-таки над этим Иванушкой-дурачком: – Компостер – бух, бух!

Высоченный, широкоплечий, со множеством разноцветных косичек на голове негр сверкнул на Мирослава роскошной улыбкой и радостно заржал. Алексей Шведов залился свекольным румянцем и неловко пробил билетик.

Шофер успокоился. Негр вежливо пропустил Шведова вперед и сел позади него. А Мирослав устроился в конце салона. Он до смерти боялся, что Шведов – сущий дебил, кажется! – пристанет к нему с разговорами. Вид у него был довольно-таки затравленный и, если честно, внушал жалость, однако у Мирослава сейчас не было ни сил, ни времени размениваться на сочувствие к дураку-соотечественнику. Ему и без Алексея Шведова было кого жалеть.

Например, себя.

Вениамин Белинский. 31 июля 2002 года. Нижний Новгород

Когда Веня, смятый усталостью, ввалился в родимый дом, там уже царила благостная тишина. Инна убежала на работу пораньше: сегодня должна была прийти из Москвы машина с новыми книгами, которые предстояло разбирать, хлопот море. Мальчишки умчались в кино на «Гарри Поттера». Алевтина Васильевна открыла зятю дверь, хмыкнула привычно: она почему-то всегда встречала его таким хмыканьем, не то сочувственным, не то насмешливым, спросила так же привычно:

– Есть будешь? – и, не ожидая ответа, пошла на кухню.

Конечно, будет – после суточного мотания по вызовам, когда не удается даже чайку глотнуть, не то что перехватить путем. Но сначала душ.

Наивно думать, что теща немедленно начала печь блины для любимого зятя. У Алевтины Васильевны побаливала печень, а Веня не сомневался, что от нерегулярного питания печень вскоре начнет побаливать и у него, оттого они оба предпочитали начинать утро с овсянки. Просто «Геркулес», разведенный кипятком, сдобренный белым изюмом без косточек и совсем чуть-чуть – сгущенным молоком. Брякнув перед Веней изрядную пиалу с овсянкой, Алевтина Васильевна взялась за яичницу. Большое чудо – эти югославские сковороды «Янтарь»! Полный аналог «Тефаля», правда, стоит в четыре раза дешевле и продается в комплекте с крышкой – немаловажная деталь. И жарить в «Янтаре» можно без капли масла. Именно такую глазунью любил Веня, именно ее и получил от любящей тещи.

Обеспечив усталого зятя пищей и налив ему чаю, Алевтина Васильевна села напротив и сама с удовольствием отхлебнула жасминового чайку.

Вениамин жевал, автоматически кивая. Это он входил в роль слушателя, хотя теща еще молчала. Ничего, сейчас заговорит – и все, что ей будет нужно, – это методичные кивки зятя. А слушает он или нет на самом деле – не больно-то и важно!

– Ты представляешь?! – воскликнула наконец Антонина Васильевна.

Вениамин кивнул.

– Сантарин снял свою кандидатуру!

Вениамин снова кивнул, краешком усталого мозга пытаясь вспомнить, кто такой Сантарин и откуда он должен был себя снимать. Снимать! Немедленно вспомнился случай, который рассказал дежуривший сегодня на линейной машине Андрей Струмилин. Случай состоял в том, как одна бабулька, изжившая всякое соображение, перепутала балкон с лифтом и не свалилась с восьмого этажа только потому, что зацепилась полой халата за перила. Соседи немедля вызвали МЧС, а уж те – «Скорую», причем все примчались так стремительно, что бабулька даже не успела... нет, не испугаться, а рассердиться на лифт, который спускался так медленно. То есть она даже не поняла, что едва не рассталась с остатками жизни! Веня невольно расплылся в улыбке, позабыв в очередной раз кивнуть, и теща мигом обиделась:

– Все тебе хиханьки! А ведь он, Сантарин-то, заместитель губернатора, его сам Ходунов поддерживал, сколько раз выступал – моя, дескать, команда молодых, губернатор должен работать в связке с мэром города, а не в антагонизме, как теперь, да и сам Сантарин газеты каждый день в почтовые ящики подсовывал, и по телевизору беспрестанно что-то говорил, и плакаты его чуть не на каждом углу. А сегодня – здрасьте вам, снял кандидатуру! Это сколько же денег потрачено, а он так легко отступился!

– Ну не свои же он деньги тратил, верно? – лениво пробормотал Веня, отодвигая пиалу и снимая крышку со сковородки. – Деньги мы тратили, вы да я, на этот фарс. Как принято выражаться, налогоплательщики. Мне так сразу было ясно, что это именно фарс. Зачем Ходунову разбрасываться хорошими работниками? Да и Сантарин – больной – зачем в мэры идти? Он же вице-губернатор: случись что с Ходуновым, сразу сделается первым лицом в области! Задумано все было, чтобы отвлечь как можно больше голосов от Климушкина, а теперь же понятно, что это бессмысленно. Лидирует Климушка по всем пунктам!

– Но он же сидел! – с трепетным ужасом в глазах заявила шепотом Алевтина Васильевна, на всякий случай оглянувшись, хотя боевое прошлое кандидата в мэры Андрона Климушкина было в Нижнем Новгороде известно всем и каждому.

– И что такого? – зевнул Веня, осторожно подбирая со сковородки расплывшееся яйцо пластмассовой ложечкой – чтобы, не дай бог, не повредить поверхность драгоценной посудины. – Вот вы считаете Ленина, Сталина великими людьми, а разве они не сидели? Туруханский край, село Шушенское, что-то там еще, не помню! – Он вяло прищелкнул пальцами.

– Климушкин – преступный авторитет, – сурово заявила теща, оставив без внимания историческую инвективу. – Таким людям не место в органах власти. Я буду голосовать за нынешнего мэра – Ломова!

– Да бро-осьте! – отмахнулся Веня, придвигая к себе тарелку с печеньем – тоже овсяным. – Вам лично что сделал Климушкин? Украл у вас что-то? Оскорбил ваше достоинство? Пообещал – и не сделал? Не было такого! А ваш Ломов, этот лом летящий, довел город натурально до истерического состояния. Улицы темные, вода то есть, то нет ее даже в центре, асфальт на тротуарах такой, что пройти нельзя, дома облезли даже на Покровке, последний Дом культуры в городе вот-вот продадут под казино... А вспомните предвыборные обещания этого типа? Провинциал и обманщик, вот кто такой наш мэр!

– Ну это да, конечно, – покладисто кивнула теща, которая вообще-то легко поддавалась убеждению. – Но ты видел агитаторов, которые к нам то и дело бегают? Сплошь молодежь! И они не за Климушкина твоего агитируют. Значит, они видят какое-то будущее за такими людьми, как Ломов? Разве стали бы они стараться ради провинциала и обманщика?

– Ради бога! – чуть ли не с ужасом помянул Веня имя господа всуе. – Они не за Ломова агитируют, а за свои деньги! Ребятишки элементарно подрабатывают во время выборов, разве вы не понимаете? Кстати!

Он хлопнул себя ладонью по лбу, и этот жест отвлек Алевтину Васильевну, которая уже собиралась обидеться на пренебрежительный тон зятя.

– Кстати, вы не обратили внимания на фамилию того кареглазого парнишки, который к нам забегал пару дней назад? Ну, который вас уболтал до полусмерти?

– Никто меня не убалтывал, – с достоинством возразила теща. – Я с удовольствием исполняла свой гражданский долг. А фамилия этого юноши, помнится мне, была Холмский. Что такое? – насторожилась она, увидев, как вытянулось лицо Вениамина.

– Да нет, ничего, все нормально, – пробормотал он, с усилием возвращая лицу привычное насмешливое выражение. – Спасибо, я пойду вздремну, ладно?

Он ушел в спальню и вытянулся на кровати как был, в домашних старых джинсах. Веня-то улегся, а вот сон почему-то улетел.

Нет, понятно почему. Не давал покоя этот мертвый с дыркой в боку. И папочка с анкетами, подписанными фамилией Холмского.

Белинский довольно хорошо запомнил разговорчивого агитатора – на зрительную память Веня никогда не жаловался, иногда здоровался с совершенно незнакомыми людьми и только потом вспоминал, что бывал у них на вызовах. Убитый был очень похож на Холмского, ну очень. Наверное, если поставить их рядом, они вполне могли сойти за родственников. И все же неизвестный был постарше агитатора, шире в плечах, и лицо более обрюзглое, пресыщенное, что ли... Конечно, смерть огрубила черты, а все же Веня готов был голову на отсечение дать: это не Холмский. Но тогда как оказалась папка с его документами в квартире убитого? Вспоминая забавную бородку агитатора и манящие взоры Инны по этому поводу, Веня невольно улыбнулся и покачал головой, вернее, поелозил ею по подушке: этот парнишка никак не мог быть убийцей. С его-то ясными глазами, с его мгновенно вспыхивающим румянцем и тщательно скрываемой застенчивостью...

Хотя, впрочем, Ломброзо не зря считается в наше время устаревшим! Мало ли почему убитый мог (будучи еще живым) до такой степени рассердить агитатора Холмского, что тот сунул ему перышко в бок. К примеру, покойный наотрез отказывался голосовать за кандидата Л.... и правильно делал, между прочим!

Конечно, очень может быть, что папочка Холмского попала на квартиру к неизвестному убитому давным-давно... Хотя нет! Веня отлично запомнил число рядом с фамилией агитатора. Вчерашнее число. То есть понятие «давным-давно» тут никак не проходит. Ну и что? Это еще ничего не значит, папка сама собой, а труп сам собой... Да, но Веня готов поручиться, что агитатор Холмский сейчас кандидат номер один на «пост» убийцы неведомого человека.

Может быть, если бы узнать, как звали убитого...

Веня, ты о чем? Поспи немножко, вот-вот вернутся пацаны из кино – и все в доме пойдет вверх ногами, а ты всю ночь мотался по квартирам, труп неизвестного был нынче не единственным, тяжелая выдалась ночь... Спи, Белинский!

«Спи спокойно, дорогой товарищ!» – ввинтилась в сознание злоехидная фразочка, и Веня сел, сердито и сонно глядя по сторонам.

Что это его разбирает, интересно знать? Ведь на отдых дан ему только нынешний день – завтра снова на работу. Лето – тяжкое время: то одного приятеля заменяешь, то другого. Сегодня Веня, к примеру, работал за себя, а завтра будет трудиться «за того парня», точнее, за Колю Сибирцева, который поехал с женой и дочкой отдыхать аж на Сицилию. Жена Сибирцева – жутко богатая дама, Колька вообще может бросить работу и коллекционировать, к примеру, иномарки, но он по-прежнему вкалывает и вкалывает на «Скорой», как маньяк. Да все они в какой-то степени маньяки, сущими наркоманами стали на этой работе – наркоманами результатов собственного труда. Приехать к незнакомому человеку... помочь... спасти! И Коля Сибирцев такой, и сам Белинский, и два прочих его близких друга: Андрей Струмилин и Сашка Меншиков. Белинский был старше ребят, все они пришли в «Скорую» чуть позже, чем он, к тому же он давно уже был отцом семейства, а парни холостяковали несколько лет, как вдруг один за другим женились, причем «лав стори» у каждого была одна другой круче, и все нашли жен в процессе работы, и все у них происходило с какими-то детективными приключениями, в которых воленс-ноленс приходилось и Вене участвовать – на правах лучшего друга... Он еще удивлялся и даже подспудно обижался: почему к этим ребятишкам приключения так и липнут, а его обходят стороной? И вот в кои-то веки выпала и на его пути совершенно детективная загадка, однако Вене она должна быть по барабану, потому что никак не сопрягается с его судьбой, и вовек ему не узнать, кого убили в той странной, необжитой квартире с пачками книг какого-то Сорогина, не выведать, кто убийца... Вот уж правда что: не выходит каменный цветок! А потому ложись спать, Данило-мастер, Веня Белинский! Не мучайся!

Он приподнялся и начал было стаскивать джинсы, чтобы шмыгнуть под одеяло, где уже распростер свои объятия всеуслужливый Морфей, однако в дверь позвонили.

Непонятно почему Веня кинулся в прихожую, обгоняя тещу. Какая сила погнала его? Чего ждал? Разгадки нынешнего детектива? Что надеялся услышать в ответ на свой сакраментальный вопрос:

– Кто там?

– Мы, мы, открывай! – услышал он нетерпеливый голос своего сына Гошки. – Только имей в виду, пап, первой войдет собака.

– Кто?!

– Собака. Мы только что познакомились, и я ей страшно понравился. Она хочет у нас жить. Мы с ней теперь как родные братья! – радостно возвестил Гошка.

– Что?! – вскричала Алевтина Васильевна, прибежавшая из кухни в разгар диалога, и возмущенно распахнула дверь, занося на всякий случай ногу, чтобы предотвратить проникновение в квартиру приблудной псины. Слава богу, Венина теща не отличалась проворством движений и не успела встретить пинком внука Мишку, который стоял на четвереньках и лаял.

– Я же говорил, что мы близки, как родные братья! – в восторге орал Гошка.

Веня похлопал в ладоши, оценив качество детских забав, и вернулся в спальню. Улегся, ожидая, когда вступит в свои права заждавшийся Морфей... И снова перед глазами возникли серые пачки с этикетками: «Владимир Сорогин. «Приключения людоеда Васи», «Приключения людоеда Кости». Какая-то мысль мелькнула, какая-то догадка... мелькнула – и исчезла, потому что как раз в это мгновение сработал Морфей, и Веня наконец-то заснул крепким сном, который не тревожили ни людоеды Костя и Вася, ни убитый незнакомец, ни агитатор Холмский, ни, само собой разумеется, пятый прокуратор Иудеи, всадник Понтий Пилат.

Валерия Лебедева. 30 июля 2002 года. Нижний Новгород – Париж

С ранней юности Лера побаивалась этих загадочных существ противоположного пола. Она росла некрасивой, замкнутой толстухой, на которую парни просто катастрофически не обращали внимания. Лера привыкла к мысли о том, что никому не интересна, причем настолько прониклась этим мнением, что невольно начала внушать его другим. Получался этакий замкнутый психологический круг, в котором она и вращалась почти всю жизнь, не замечая ни заинтересованных взглядов мужчин, ни собственной, внезапно расцветшей красоты. Более того: убеждение в собственной никудышности накладывало отпечаток на все, чем она только ни занималась, и даже жизненные успехи (случались же и у нее не только неудачи, но и успехи!) не могли сбить ее с этой точки зрения. Лера жила с уверенностью, что удачи в ее судьбе – случайность. У нее было несколько любовных романов, как же без этого, но ее неуверенность в себе губила их. Она всегда была словно бы благодарна мужчинам за то, что те удостоили ее своим вниманием. А ведь мужскую братию не зря называют зверями или животными. Они уважают только такую женщину, в которой видят суровую, даже беспощадную дрессировщицу, ну а почуяв слабину, охотно куснут ту руку, которую только что лизали... а то и схрумкают самую хозяйку вместе с рукой. Именно поэтому Лера дожила одинокой почти до тридцати лет, и любовные неудачи, а также тщательно скрываемая, презираемая, но все-таки существующая зависть к устроенным, замужним, богатым подругам еще больше усиливали ее неуверенность в себе.

Сыграли тут свою немалую роль и родители. Они прочно пропитались презрением дочери к себе самой и всячески поддерживали в ней эту позицию. Мать была учительницей французского языка, и именно благодаря ей Лера знала французский и английский. Но не столь хорошо, как хотелось бы матери, а оттого она была в семье как бы двоечницей. Отец же... отец был преподавателем древнерусской литературы в университете, а значит, жил с непоколебимой уверенностью, что все лучшее уже написано. И давно! Самое позднее в XIX веке. Он делал некоторые снисхождения лишь для Булгакова, но это кем надо быть, чтобы не рухнуть на колени перед Мастером! Когда Лебедев-старший узнал, что его собственная дочь вдруг стала писать, то все снисходительное, чуточку жалостливое презрение, которое он испытывал к ней всю жизнь, воплотилось в одном кратком определении ее нового ремесла. Теперь он называл Леру не иначе как «известная кропательница дамских романов», возмущенно восклицая: «Да как можно набраться наглости браться за перо, когда уже писал Булгаков!» Робкие оправдания Леры в том, что она пишет не пером, а на компьютере, только еще пуще злили отца, и это не добавляло, отнюдь не добавляло Лере самоуверенности. Внезапная трагическая гибель родителей (год назад электричка, в которой они возвращались с дачи, столкнулась с товарняком, было очень много жертв) только усилила депрессивное состояние Леры. И так бы оно и шло из года в год, так бы Лера и продолжала смотреть на себя, как на неисправимую неудачницу, если бы вдруг однажды – это произошло именно вдруг, как и положено в настоящем приключенческом романе! – не оказалась в одном купе с молодой красивой парой.