Полночное солнце

М а ш а. Ну, закрыла.

М а р т. Представь, что сидишь у реки, вдыхаешь горный воздух, слышишь пение птиц, никто, кроме тебя, не знает об этом укромном месте, ты огорожена от мира. Звуки водопада наполняют тебя спокойствием, умиротворяют, вода чиста и прозрачна, как слеза младенца. Ты можешь хорошо разглядеть лицо человека, которого держишь под водой (он на цыпочках подходит к ней сзади). А потом оказывается, что это был я. Страшно?

М а ш а. Не можешь без жутиков, просто неисправим, но меня твоими страшилками не проймёшь, не запугаешь (зажмуривается). Вокруг, откуда ни возьмись, такое сиянье!

М а р т (обнимая её). Знаю, так бывает!

М а ш а. Не бывает, а есть на самом деле, аж, глазам больно смотреть на всё это великолепие! Захотелось покачаться в саду в гамаке под огромным раскидистым деревом, чтобы солнце просвечивало сквозь листву. Только ради этого стоит жить дальше!

М а р т. При свете не получится долго заблуждаться, всё выходит наружу, проясняется, скрытое становится явным и осязаемым.

М а ш а. Нельзя скрыться от солнечных лучей, ничего не утаить, всё на виду.

М а р т (радостно). Это же просто здорово, твои фантазии наконец разбежались по углам, попрятались, как тараканы.

М а ш а. Сам ты похож на таракана, хорошего такого весёлого таракашку, который радостно нежится на припёке!

М а р т. Смотри внимательней, нет ли здесь подвоха, нет ли ещё кого, вошки там, или блошки. Видишь, один червячок, да и тот золотой. бить или на волю пускать?

М а ш а. Давай скорей выпускай его на волю, не мучай! А знаешь, Март, хочу попробовать, может, встану, если затопишь с утра, свет всё же пробьётся в нашу пещеру.

М а р т. Это хорошо, нас ещё не покидают желания, значит, мы живём. Маша, не сомневайся… такой день… Конечно, – с утра затоплю, и ты встанешь, будет, как хочешь, всё задуманное исполнится. Я всё сделаю сам ради тебя, всё своими руками.

М а ш а (закрывая ему рот рукой). Молчи, не говори об этом, знаю (тревожно), завтра должно что-то произойти, чувствую, что-то случится, у меня на душе тревожно.

М а р т. Не давай волю предчувствиям и страхам, завтра будет завтра, а сегодня – это сейчас, надо ловить мгновенья!

М а ш а. Пусть будет всегда сейчас, не хочу завтра. Пещерный бог съежился, затих, копошится там, сопит в две дырки, противный такой (прислушивается).

М а р т. Почему в две, а не в четыре, и почему он противный? Он хороший, поможет нам, это свой парень. Скоро подкормим его, поболтаем о том, о сём, обязательно найдём с ним общий язык!

М а ш а (прислушиваясь). Слышишь? Жив курилка, потрескивает да пощёлкивает, ждёт, чего-то выжидает.

М а р т (показывая пальцем наверх). Это не он, это наверху, Обёртышев каменным топором разбивает коряги старой баржи, которую ему удалось раздобыть. Колет на куски, значит, будет много поленьев.

М а ш а (отрешённо). Но это ведь наш каменный топор, зачем он его взял у нас? Баржу, говоришь, раздобыл? Промысловый!

М а р т. Да, Председатель сегодня сказал мне об этом. У него свой каменный топор есть, надо же, как подвезло, вот у кого теперь дров немеряно (замолкает).

М а ш а. Значит, скоро у нас будет тёплый потолок (улыбается), это обнадеживает, есть чему порадоваться. Почему отворачиваешься, не смотришь мне в глаза? Будто сам не свой, что случилось?

М а р т. Просто не могу смотреть на свет, при свете мне трудно.

М а ш а. Этот Обёртышев настоящий буржуй, себе на уме, хитромудрый. Не люблю я его, хотя в общем он ничего плохого нам не сделал.

М а р т. Ушлый, скользкий чёрный угорь.

М а ш а. От такого надо подальше, с ним на лодке, не приведи бог, в открытое море, столкнёт веслом в воду, и глазом не моргнёт.

М а р т. Верно, пожалуй, так оно и есть на самом деле, пойду смолю картофельную шелуху.

М а ш а. Пойди, пойди, у нас завтра намечается вкусный ужин!

М а р т (бормоча под нос). Впрочем, ещё успеется, не сейчас.

М а ш а. Я в предвкушении, у меня уже вкусненько в животике, буду держаться, надо дотерпеть до завтрашнего дня.

М а р т (давая ей жмых). Пососи жмых, будет легче.

М а ш а. Где ты раздобыл его?

М а р т (неопределённо махнув куда-то). Там.

М а ш а. Темнишь? Всё-то скрываешь… Какой-то скрытный стал, не слишком разговорчивый.

М а р т. Где бы дров… р-р-р-аз, два, т-р-р-и (сбивается), четы-р-р-е… где бы дров – где бы дров…

М а ш а. Добытчик, цифры, которые всё время повторяешь, страшные, зловещие (смотрит на стену). Вижу их, эти жирненькие циферки-поленья с ножками.

М а р т. А что, и, правда, похожи на дровишки, с воображением у тебя всё в порядке!

М а ш а. Давай запишем их на стене, как на доске в школе. Когда бросим в топку, вычеркнем (стала карябать на стене цифры).

М а р т. Тоже ещё придумала ерунду какую-то.

М а ш а. Ты же разрешил мне писать на стене.

М а р т. Эти цифры – мои четки, которые перебираю, чтобы сосредоточиться. Внутренний ритм помогает жить, заменяет мне музыку.

М а ш а. Неужели?

М а р т. Да, могу отстукивать его (стучит пальцами по столу) как на барабане. На сковороде даже лучше получится (берёт сковородку и стучит по ней).

М а ш а. Ну, если надо, если поможет, тоже буду считать. Р-р-р-аз, два, т-р-р-и, четы-р-р-р-е (стучит). Как, получается?

М а р т. Хорошо выходит. (Март барабанит пальцами по сковороде).

М а ш а. Такая вот музыка у нас, дуэт папуасов.

М а р т. Просто замечательно!

М а ш а (задумчиво). Нужно успеть раскаяться во всех своих грехах. Мой первый грех в том, что у нас нет детей, а ведь могли быть.

(Март надевает пальто, подпоясывается веревкой, в углу громыхнуло ведро).

М а ш а. Ты куда это засобирался, Март? Только что хотел молоть картофельную шелуху. Передумал?

М а р т. Пока ты в грехах каешься, схожу за водой. Туда и обратно, надо как следует её вымыть.