Zoom. Карантинная история

Тебе ничего не светит, если ты не чертовка. Если не умеешь плевать на все законы с той высоты, куда сможешь взлететь. Или запрыгнуть.

Папа позвал ужинать.

– Чашушули! – объявила мама, ставя на стол блюдо с дымящимися мясными кубиками. – Грузинская кухня.

– М-м! – папа потянул носом и в упоении закрыл глаза. – Мне добавки! Сразу!

Он принялся накладывать чашушули на тарелку, но сначала не себе, а Алёне.

– Попробуй сначала, – засмеялась мама.

– Чего пробовать? Я уверен, что вкусно! Мясо и помидоры – что тут можно испортить?

Кубики мяса перестали умещаться в тарелке, и только тогда папа перестал подкладывать Алёне еду. Она взяла вилку и запихнула в рот первую порцию. Горячо. Остро. С солью перебор. Из мамы кулинар, как из Алёны… актриса!

Но Алёна протыкала вилкой податливые кусочки мяса, жевала, глотала. Некстати вспомнилось, что на съёмках актёры выплёвывают еду. Иначе они получили бы растяжение желудка, после двадцати-то дублей.

– Нравится? – спросила мама.

Папа рявкнул что-то с набитым ртом. И замахал рукой, порываясь объяснить.

– Да поняли мы уже, что ты восхищаешься на японском!

– У каждого свои увлечения! – отбился папа.

– Алёна?

В голосе мамы зазвучала тревога. Потому что Алёна уронила вилку и запустила пальцы в тарелку. Она выбирала мясные кубики, выкладывала их рядком на скатерть. Вокруг расползались жирные пятна. А в рекламе мясо ненатуральное, это всего лишь муляж из воска или пластика. Вот зачем эти знания, если ей даже в рекламе сниматься не светит?

Мясо кончилось. Алёна замерла, растопырив пальцы, окрашенные рыжей подливой. И с силой ткнулась лбом в столешницу.

Ей снилось, что она меняет обувь. Снимает старые ботинки и надевает новые, удобные. Она обрадовалась, что ботинки сразу оказались по ноге, как будто привычные, ношеные. Ботинки должны служить долго – во сне её ждал длинный путь.

Алёна открыла глаза. Сон моментально улетучился, не оставив после себя того удовольствия, которое Алёна испытала.

Солнце светило необычно ярко. Проспала, равнодушно подумала она. В кухне происходила какая-то возня. Тихая, правда, – ровно такая, чтобы обозначить, что здесь кто-то живёт и проснулся раньше.

Алёна приоткрыла дверь. Папа сидел у окна, мама за столом, перед горой теста, на том самом месте, где Алёна пыталась головой пробить стол.

– Сегодня выходной? – голос звучал хрипло, сорванно.

Она же вроде не кричала?

Родители встрепенулись. Мама вцепилась в тесто как в спасательный круг.

– У тебя да, – сказал папа. – Я позвонил Марине Петровне, сказал, что тебе нужно отдохнуть.

Мама молчала. Пальцы её разминали огромный комок, расположившийся в широкой зелёной миске.

– Куда так много? – кивнула Алёна.

– Я и не хотела так много, – сказала мама. – Просто никак не угадаю с пропорциями. Получается то жидко, то наоборот. Вот и…

– Понятно, – Алёна тоже ткнула комок пальцем. – К психологу меня уже записала? Они теперь онлайн консультируют. Или сразу к психиатру?

– Никаких психологов! – громыхнул папа, Алёна даже вздрогнула. – Никаких психиатров! Сами справимся! Просто надо взять тайм-аут. Как маме. Видишь, какая она счастливая. Дома сидит, пироги печёт.

– Скоро в дверь не пролезешь с пирогами своими, – проворчала мама.

– Ну… да. Есть такое, – папа с сомнением оглядел свой живот.

Мамины пальцы всё мяли и мяли чавкающую массу.

– Да оставь ты в покое эту гадость! – не выдержала Алёна.

Мама прекратила терзать тесто, обеими руками подняла расползающийся комок и выбросила его в мусорное ведро.

– Тайм-аут, заяц, – повторил папа, дождавшись, когда за мамой привычно захлопнется дверь спальни. – Ничего. От этого не умирают.

Алёна присела на табуретку. Она пока не осознавала: это её просто обошли или она вообще сошла с дистанции? Что из этого хуже, она тоже не понимала.

А может, нет в этом ничего страшного? И иногда можно посидеть у запасного выхода, пока все душат друг друга у парадного? Папа прав, от этого ещё никто не умер.

Алёна отодвинула зелёную миску. На скатерти остался мучной след.

Он был похож на солнце.

Соулмейт

«Ледяной якорь», «пасть дракона», «паучья кость», даже заурядная мышеловка. Ну, это очень смешно! Всё равно что ловить воздух ладонями. Или попытаться наступить на солнечное пятно.

Я отсмеялся, вытер слёзы и тщательно обезвредил все ловушки.

Мышеловку, впрочем, оставил. Кто-нибудь обязательно попадётся, и жестокие зубы сомкнутся на несчастной легкомысленной тушке.

А ничего! Ловушка устроена так, что одним мощным ударом перебьёт позвоночник.

Некрасиво, конечно, но долго мучиться не придётся. Жертве вряд ли будет больнее, чем мне.

Боль не позволила вспомнить о ней просто так. Виски пронзило ледяной иглой, дыхание перехватило. Я замер, не в силах двинуться дальше. Но беспощадная Тварь, подцепившая меня на крючок, наблюдала за происходящим, она видела дальше, чем я, и знала, когда безопасно напомнить мне о том, кто здесь настоящий хозяин. Ощутимо, но без вреда.

Боль ушла так же внезапно, как и появилась. Я продышался и двинулся вперёд. Очень хотелось думать, что по своей воле.

Женя откидывается на спинку кресла и прикусывает большой палец. Она вроде бы видит эту сцену – всю в рваных и ломаных линиях, лаконичную и насыщенную одновременно. Два или три цвета, не больше. Минимум деталей. А, ну да, и не выбиваться из общего стиля арки.

Хотя стиль Жене наскучил, она бы не прочь что-то поменять.

PоV Гермес…