Тони пожал протянутую руку.
– Не бери в голову. Я пытаюсь смотреть на перенос как на смену одежды. Так проще жить. Не забудь закрыться как следует. Наш медик ходит бесшумно и любит появляться без предупреждения.
– Буду помнить об этом.
Тони Лейтен протиснулся обратно в коридор, ненадолго ему почудилось, будто за поворотом мелькнула гибкая и верткая фигура медика, но Феликс растаял как морок.
Играла тихая музыка.
За перегородкой плескалась вода. Размытый силуэт перемещался по стене из подсвеченного полупрозрачного стекла.
– Вильма?
Ему не ответили. Раздвижная стена снова распахнулась, привычно отзываясь на приближение.
Девушка сидела на краю кафельного резервуара, ее босая нога с розовой пяткой касалась бурлящей поверхности. Это прохладное кипение порождал насос и мириады воздушных пузырьков. Капли воды стекали по загорелым плечам, по глянцевой ткани купальника, но волосы каким-то чудом оставались сухими – коротко остриженные, густые и вьющиеся от природы.
– Долго еще? – хмуро спросила она, подняла голову, и Тони в который раз дрогнул от странной смеси отторжения, влечения и печали.
Со смугло-розового лица девушки на него пронзительно и ясно смотрели хрустальные глаза – слепые и зрячие одновременно. Зрачков, не было совсем, веки двигались не часто, но то, что заменяло Вильме мимику глаз, выглядело более выразительным. Свет, преломляясь на крошечных датчиках, создавал странный эффект тревожного сияния и пронзительной, нечеловеческой глубины.
– Долго еще? – повторила она и усмехнулась – улыбка получилась широкой, «от уха до уха».
Болезненное очарование тут же рассеялось. Голос девушки звучал хрипловато и вызывающе – так было всегда, сколько ни помнил ее Тони. Раньше он любил размышлять, что может видеть Вильма своими датчиками, и насколько этот мир отличается от привычного для него, Кота и других. Потом он это занятие бросил – понял, что ему безнадежно не хватает воображения.
– Ты так и будешь молчать?
– Извини, задумался о другом. Пришел тебе напомнить, что завтра утром ухожу на дело. Ты довольна?
Девушка вынула гладкие ноги из воды и подтянула колени к подбородку. В такой позе она казалась статуей, которой щедрый скульптор пожертвовал бриллианты вместо глаз.
– Нет, – изрекла Вильма. – Я не довольна. Мне не нравится позиция Кота в этом деле – ты говорил с ним по душам?
– Только что. Мне показалось, что он не доверяет Феликсу.
Вильма тряхнула кудрями. Из ее глазниц струились темнота и сияние одновременно.
– Феликс слишком труслив, чтобы вильнуть в сторону, но с самим Котом будь поосторожнее – он тебя недолюбливает.
Девушка ловким, сильным движением поднялась на ноги, не стыдясь, стянула с себя мокрый купальник (черт возьми, зачем тогда было его надевать – подумал Лейтен) и зашвырнула яркую тряпицу в угол.
Потом неспешно вытерлась ладонями и надела белье и комбинезон.
– Когда видишь то, что могу заметить только я, остальное не имеет особого значения.
Тони переварил двусмысленный намек, но ничего не ответил. Она улыбнулась снова – слишком широко, поэтому не очегь красиво.
– Новая оболочка лучше, чем старая, та уже начинала тебя полнить.
– Это не надолго, максимум на две недели, – машинально отозвался Лейтен.
– Иногда мне кажется, будто неподалеку околачивается оживший труп сына этой самой дивы.
Чья-то тень – то ли Кота, то ли Феликса Новаковского, снова мелькнула по ту сторону стеклянной перегородки, но музыка глушила чужие шаги. Монотонное бренчание струн складывалось в изменчивую мелодию и навевало почти приятную тоску.
– Пошли в мою комнату, поболтаем без лишних свидетелей.
На этот раз в коридоре было пусто – ни следа чужого присутствия. Они дошли до внутреннего подъемника, клеть послушно поползла вверх, стена раздвинулась, пропуская. Вильмина комната располагалась у самой поверхности. Сквозь прозрачный непробиваемый купол круглого отсека струился мутный свет пасмурного дня. Никаких признаков мебели, только роскошный толстый ковер ночного цвета, задвинутый в стенную нишу кейс с инструментами и расплющенная оболочка надувного матраса у стены. Лейтен знал, что Вильма избегает рассматривать свое лицо. Пустота ее временного пристанища напоминала ангар для дорогого устройства.
Полуденный пейзаж за стеклом оставался удивительно четким, как картина гиперреалиста – низко нависшая пелена облаков, серо-зеленая поверхность трясины, редкие и невысокие свечи мертвых стволов.
Зубчатая стена леса торчала вдалеке, подпирая унылое небо. Твердый грунт небольшого острова, окаймленного болотом, почти не просматривался – его скрывали выступы конструкции. Странную неподвижность мертвенного пейзажа подчеркивало полное отсутствие птиц и даже мелкого гнуса. Понемногу навалилась осязаемая тишина. Лейтен непроизвольно дотронулся рукой до стекла – ему казалось, что он видит голограмму, хотя пейзаж по ту сторону купола, без сомнения, оставался настоящим.
Крыша отсека торчал над трясиной словно пуп.
– В документах на аренду это место называется «Сонный остров».
– Зачем понадобилось забираться в такую дикую глушь?
– Феликс все твердил, что скопления людей влияют на точность его приборов. Хорошо и то, что это место никак не связано с Эламом.
– С Эламом связано все, великий Элам суть тавро на нашей голой заднице, которое можно смыть разве что кислотой, но и тогда останется шрам от ожога – грубый и безобразный.
– Хватит!
Вильма замолчала, устроилась на ковре и поджала ноги.
– Тебе повезло, – хмуро добавила она. – Тебя трудно поймать. У тебя нет запоминающегося лица.
– Зато у меня нет и твоих талантов.
– Лесть – очень грубое и жестокое орудие, Лейтен. Чего на этот раз ты хочешь?
– Прокрути всю историю заново. Меня интересуют финансовые расчеты.
– Ты и так в курсе.
– Хочу еще раз услышать – от тебя.
– Как скажешь. У нас классическая ситуация – все или ничего. В пассиве десять тысяч кредо, потраченных на незаметный вывоз Константина, пять тысяч за аренду Сонного острова, тридцать тысяч Феликсу Новаковскому за манипуляции и советы, еще двадцать тысяч на оборудование, перевозки и прочие расходы. Круглых восемьдесят тысяч убытков – мы практически опустошили счет нашей дутой компании.
– Что в активе?
– Полмиллиона от заказчика, если ты найдешь архив. Неучтенное число кредо, которое можно получить из семейных денег, некоторое время оставаясь в шкуре близнеца.
– Почему у них такая странная фамилия – Рассвет?
– Не знаю. Наверное, псевдоним.