Лунное молоко. Научно-мистический роман

Сон набросил на него свой тёмный плащ и повел за собой в подземный лабиринт Охотничьей пещеры. Чем дальше Юрген двигался по ней, открывая широкие гроты и узкие темные лазы, тем сильнее крепла в нём уверенность, что именно здесь находится самое большое хранилище лунного молока. Он сделал несколько зазубрин на стене пещеры и собирался уже вернуться назад, но пространство видоизменилось.

Юрген оказался среди толпы на берегу Гранд Канала в Венеции.

– Зачем я здесь? Почему столько людей в старинных карнавальных нарядах? – воскликнул он. – Что всё это значит? Что происходит?

– Ежегодная регата, один из любимейших праздников венецианцев, традиция проведения которого уходит вглубь веков и теряется там… – ответило ему подсознание. – Теряется, потому что никто достоверно не скажет, когда прошла первая регата, кто решил её провести и почему?

Венецианцы подобные вопросы не задают. Они просто веселятся в этот день, радуются возможности увидеть парад судов всевозможных форм и размеров, украшенных резьбой, позолотой и символическими скульптурами. Главное место традиционно занимает большая лодка дожа – Бучинторо. За ней движутся не менее помпезные лодки местной знати, а за ними сотни гондол. После парада гондолы участвуют в гонках на расстоянии от Мотта а Кастелло до Санта Кьяры и обратно. Спущенный на воду плот у Ка'Фоскара – финишная точка регаты.

– Сегодня в гонках участвуют лодки с двумя гребцами, а раньше их было от двадцати до пятидесяти. Вот это было зрелище! – сказал человек, стоящий рядом с Юргеном. – Хотели бы вы вернуться в семнадцатый век, синьор?

– У вас есть машина времени? – сострил Юрген.

– Нет, – незнакомей улыбнулся. – Нам она не нужна. Нам с вами нужно всего лишь желание. Скажите: «Да», и время перетёчет из одной чаши в другую. Всё очень-очень просто. Информационное поле земли хранит тайны, накопленную веками, везде, а не только в Охотничьей пещере, из которой вы только что вернулись, синьор Юрген Турнесол.

– Откуда вы меня знаете? – воскликнул Юрген, забыв, что видит сон. Незнакомец рассмеялся:

– Я – архивариус вечности. Выбирайте: да или нет…

– Да, да, да…

Турнесол

Мальчик не любил свою фамилию Турнесол. Она его раздражала. Он мечтал вырасти и поменять её на другую, более благозвучную. Случай заставил его отнестись по другому к смешному слову Турнесол. Они с отцом шли по базару у моста Риальто, искали что-то особенное.

– Турнесол, турнесол, турнесол!!! – закричала рядом толстая торговка.

Отец остановился, повернул голову.

– Синьор, купите турнесол, он приносит счастье, – сказала торговка, протянув ему несколько подсолнухов. – Взгляните, сколько даров внутри каждого цветка. Никто никогда не одарит вас лучше, чем турнесол, уверяю. Это лучший подарок. Лучший…

Отец взял цветы, заплатил даже больше, чем торговка попросила. На её немой вопрос, он ответил:

– Благодарю вас, добрая женщина. Вы помогли мне получить ответ на главный вопрос, мучивший меня, а это стоит денег.

Когда они остались наедине, он обнял Юргена за плечи, спросил:

– Скажи, сынок, ты размышлял над тем, почему мы носим такую смешную фамилию?

– Да, отец, я постоянно об этом думаю, – ответил мальчик.

– И мне этот вопрос не давал покоя много лет. Но никто из родственников не мог объяснить мне, откуда произошла наша смешная на первый взгляд фамилия – Турнесол. Никто не знал, почему нашего прародителя назвали подсолнухом. Я чувствовал, что во всём есть некий смысл, скрыта тайна, но никак не мог понять, какая именно. А сегодня понял.

Наш далекий предок выращивал подсолнухи и дарил их людям. Именно дарил, а не продавал, не выменивал. Людей, которые делают добрые дела, считают простаками, глупцами и даже юродивыми. Их высмеивают, им прикрепляют прозвища, которые порой заменяют фамилию. Так, наверняка, произошло и с нашим предком. За свою доброту он стал Турнесолом. А вслед за ним Турнесолами стали все мы. Но, в отличии от основателя нашего рода, который выращивал и дарил подсолнухи, остальные поступили иначе. Они не стали дарить цветы, а дождались появления семян и получили прибыль с их продажи. А уж когда из семян решили отжимать масло, денег стало ещё больше. Небольшой клочок земли превратился в плантацию подсолнухов. Но…

В жизни каждого из нас происходит нечто такое, что заставляет нас всё начать с нуля, – посмотрел на сына. – Таким поворотным событием для наших предков стало нападение Турецкого султана. Цветущие поля подсолнечника погибли под копытами коней и колесами повозок турецкой армии. Ничего не осталось кроме смешной фамилии Турнесол и желания делать добрые дела. Дарить подарки приятнее, чем ждать даров от кого-то. Ты это скоро поймёшь, мой мальчик, – отец улыбнулся. – Эти подсолнухи мы с тобой, дорогой мой Юрген, отнесем художнику Альберено. Он болен. Может быть, наши цветы помогут ему справиться с болезнью, поднимут его настроение.

С визита в дом художника всё и началось. Юрген увидел девочку, сидящую у постели больного, и обомлел. Она показалась ему каким-то неземным созданием, случайно попавшим на землю. Услышав голоса, девочка повернула голову и вспорхнула, именно вспорхнула, со своего стула, полетела к ним навстречу со словами:

– Чудо какое – турнесол! Папа, папочка, взгляни на это чудо! Это то, о чём ты мне говорил. Это – знамение, подарок тебе. Это турнесол, тур-не-сол!!

Её голос был похож на музыку. Её движения были плавными, воздушными, ангельскими. Всё в ней было гармонично, полно изящества и теплоты. Юрген не смел пошевелиться. Стоял соляным столпом и смотрел на девочку во все глаза. Одно слово, одна мысль была чёткой и значимой: ЛЮБЛЮ!

Всё, что происходило потом, не имело значения, было смутным, не интересным. Запомнилось только имя Альбертина Альберено и радость от того, что синьор Турнесол принёс в дом художника надежду на исцеление.

Теперь Юрген каждое утро приходил в дом художника Альберено с букетом подсолнухов. Альбертина встречала его у ворот, вела в комнату отца, а потом сопровождала к выходу. Заговорили они не сразу. Юрген никак не мог найти нужные слова. А потом понял, что важнее всего для Альбертины здоровье отца, которого она любит, поэтому ни о чём другом говорить не нужно.

– По-моему, сегодня синьор Альберено чувствует себя лучше, – сказал Юрген, остановившись у дверей.

– Да, ему лучше, – подтвердила Альбертина. – Завтра собирается консилиум докторов. Но папа не очень-то им верит. Он считает, что судьба человека в руках у Господа. Бог знает, сколько кому отмерено… Божью волю нужно принимать с радостью. Нужно всегда радоваться, Турнесол, и за всё благодарить. Даже за плохое…

– Меня зовут Юрген, – он почувствовал, как краска смущения заливает щёки. – Турнесол – наша фамилия.

– У вас прекрасная фамилия, Юрген, солнечно-подсолнечная, – сказала Альбертина. – Благодарю за всё, что вы для нас делаете. Мне было бы невыносимо трудно побороть уныние, если бы не ваши ежедневные дары, ваши подсолнечные букеты.

– Что вы, мы ничего такого не делаем, – воскликнул Юрген, краснея ещё сильнее. – Это вам спасибо, что так встречаете меня. Если синьору Альберено нужна будет помощь, мы сделаем всё, что в наших силах…

– Я передам ваши слова папе. Благодарю вас, Юрген, за добросердечие. Приходите завтра, – она протянула ему руку. Он неумело ткнулся в неё губами и убежал.

Потом он долго сидел на горбатом мостике, свесив ноги вниз и повторял:

– Тур-не-сол, тур-не-сол… под-сол-нух…

Якобело Альберено умер неожиданно. Казалось, болезнь отступила, уступив место жизненной силе и любви. Художник поднялся с постели, взялся за кисти. Написал несколько прекрасных картин с подсолнухами, получил заказ от знатного вельможи и даже сделал карандашные наброски для будущего семейного портрета заказчика, но закончить полотно в красках не успел. Остановилось сердце. Альберено умер за мольбертом с кистью в руке.

Похороны превратились в бесконечную траурную процессию, перетекающую с земли на воду и обратно. Большие желтые подсолнухи лежали поверх чёрной ткани, прикрывающей гроб художника. Альбертина, одетая в чёрное глухое платье, казалась траурной фигурой, выточенной на носу гондолы. Она впервые не улыбалась, не говорила, не шевелилась. Скорбь сделала её взрослой, придала лицу строгость и отрешенность. Огонёк радости, светящийся изнутри, погас, глаза потускнели, приобрели тёмно-зеленый оттенок, стали похожими на воду в Гранд Канале, по которому двигался траурный кортеж чёрных гондол. Юрген плакал и не стыдился своих слёз. Он не знал, как помочь Альбертине, и от этого скорбь умножилась…

После похорон Альбертина остановилась у ворот дома и, глядя мимо Юргена, сказала чужим, бесцветным голосом:

– Нам придётся покинуть Венецию, потому что теперь нам нечем будет платить за дом.

– Куда вы поедете? – спросил Юрген растерянно. Земля ушла у него из под ног.

– Не знаю… Мне всё равно, – ответила Альбертина, глядя мимо него. – Теперь всё в моей жизни потеряло смысл… Всё…

– Нет, Альбертина, нет! – он схватил её за руки, заговорил с жаром. – Так нельзя. Твой отец не одобрил бы твоего уныния. Он любил жизнь. Он воспевал её красоту. Он стремился показать нам в своих картинах, как прекрасен наш мир, как прекрасна Венеция… Тебе не следует терять свою солнечность и превращаться в чёрную фигуру скорби. Ты не смеешь так поступать. Господь не этого ждёт от тебя…

– Откуда ты знаешь, что от меня ждёт Господь? – спросила она.

– Я много читаю духовной литературы, хожу в Духовную семинарию, – соврал Юрген. – Там нам говорят, что Бог любит всех нас, что у Него свой план для каждого из нас. Нам нужно принимать Божью волю и терпеливо ждать помощи от Бога.

– Ждать в терпении, – повторила Альбертина. Посмотрела на Юргена. – Молись за меня, Турнесол.

– Хорошо, – он кивнул. – Но ты и сама можешь за себя молиться. Ты не должна умирать, Альбертина. Ты должна жить, чтобы сохранить память о своём любимом отце, чтобы передать своим детям всё, чему Якобело Альберено научил тебя…

– Он меня ничему не учил… – проговорила она отрешённо. Вздрогнула. – Нет, он научил меня главному – любви и вере в то, что всё в нашей жизни подчинено воле Творца. Но… – она уткнулась Юргену в грудь и разрыдалась. – Господи, почему всё так несправедливо? Почему? Я не хочу уезжать, не хочу прощаться с Венецией, с тобой, с Рио… Но я должна уехать… Должна, потому что так велит синьора Коронела Альберено – моя мать…

Юрген больше не находил слов для утешения. Горячие слёзы Альбертины проникали через одежду, жгли его сердце. Он плакал вместе с нею, оплакивал свою любовь к этой хрупкой девочке, этому неземному существу, на долю которого выпало столько страданий и мучений… Он не сомневался в том, что его влечение к Альбертине это – настоящая любовь на всю жизнь, и не понимал, как жить дальше без этой девочки, без этих чистых чувств, так неожиданно возникших.