За пределами трепета

В класс Лили пришла учиться девушка, отец которой пришел к управлению заводом, построенным еще в советское время. Пришел не благодаря профессиональным качествам, а основываясь на связях и ловких увертках. То, что раньше принадлежало народу и равномерно распределялось между рабочими, попало в одни руки, хищные и хваткие. Люди годами не получали зарплату, а сам директор нежился в бесконечных заграничных поездках и скупал недвижимость в столице для членов своей семьи. Понятия чести и совести не обременяли его сердце. Он рвался к управлению в свое время не для того, чтобы размышлять и сомневаться в содеянных беззакониях.

Дочь его, хвастаясь постоянными обновками, каждый день будоражила одноклассников. Вещи были импортные и высокого качества, меняла она их с завидной регулярностью. Это была эпоха хвастовства для нуворишей. Богатство еще не выкристаллизовалось в тихое достоинство старых денег. Кто не знает, как хочется девушке в подростковом возрасте блистать в новом платье? В цвете своей красоты, созревающей и наливающейся силами жизни, так тянет сделать себя еще привлекательнее, ярче, заметнее. Юношеский вызов миру еще не обладает мудростью, он торопится нравиться без раздумий, очаровывать без колебаний. Такова природа розы в цвету, она еще не обладает размышлениями о нагой первооснове духа. Она увлечена тугим блеском лепестков, пленяющим ароматом своей плоти.

Девушки завидовали. Да, почти все пали жертвой очевидного неравенства. Возникли и льстивые прилипалы, пользующиеся потенциальной выгодой отношений в виде заграничных конфет и маленьких подарков. Наряды угнетали их еще больше, чем несправедливость учителей по отношению к разным ученикам. Взрослые словно подхватили эту невидимую эстафету и стали по-разному относиться к школьникам в классе. Дочь директора обладала неоспоримым преимуществом, когда наставники оценивали ее знания. Несомненно, они имели от этого лояльного отношения последующие преференции. Эта вопиющая несправедливость еще больше способствовала к скрытой вражде между подростками. Дружба, возводимая на незапятнанных основах прошлого, начала разлагаться изнутри и преследовать только корыстные интересы. Дети копировали стиль взрослых, извиваясь в причудливых хитросплетениях нового времени. В классе возникла некая змеиная ловкость, с каждым днем обширно расползаясь в неокрепших умах.

Лиля задыхалась в подобной обстановке. Занятия в воскресной школе уже изжили себя, школа закрылась так же стремительно, как и открыла двери в свое время. Девушка одевалась, благодаря пожертвованиям западных фондов, вполне прилично, но, конечно, не могла приблизиться к роскоши своей одноклассницы. Да она и не задумывалась об этом, так как одежда мало интересовала ее в то время. Дух ее мало увлекался самолюбованием в зеркале, Лиля попросту считала себя обычной серой дурнушкой. Она убедила себя в том, что никакой наряд не украсит ее посредственную внешность. Больше девушку смущало то, что одноклассники вдруг стали кружиться вокруг состоятельных планет, восхищаясь их ослепительным совершенством. Она не понимала важности материальных основ, ведь мир книг, в котором она хаотично и увлеченно бродила с раннего возраста, учил полностью противоположным принципам. Вероятно, именно ее равнодушие к выгодным знакомствам привело к тому, что дочка директора стала сама искать ее тихого, вдумчивого общества. Кичливый мир раннего состояния тянулся к неким давно забытым первоосновам. Девушки подружились, благотворно влияя друг на друга своей полярностью и несхожестью. Одноклассница привозила Лиле из Турции восточные сладости, Лиля открывала для нее красоту поэзии. Если Лиля избыточно парила в облаках, подруга приземляла ее и возвращала к реальности. В случае, если материализм в мышлении дочки директора завода зашкаливал, ее одноклассница мягко направляла ее в бесплотный мир красоты. Их дружба не была долгой, она растворилась после школы, но она создавала гармоничный баланс, не отравляясь завистью и презрением. Девушки принимали друг друга, а не внешние признаки различия или статуса. Они были просто людьми, рожденными на общей планете.

Один раз зажиточная подруга позвала Лилю к себе домой. Это была роскошная многокомнатная  квартира в центре города. Новые деньги кричали со всех стен масляными портретами в золотых рамах, отражались в огромных хрустальных люстрах, играли на лоске сложного узора паркета, ютились в мягких коврах с толстым ворсом. Шик, чрезмерность, показная роскошь закружили Лилю в своем кричащем вызове. Это была полная противоположность сдержанности замка в Германии. И девушка сразу почувствовала разницу, ее глаз уже не принимал грубую эстетику. Это был момент своеобразного прозрения, головокружения от неприятия китча. Лиля остро ощутила недостаток образования в заново сформированном обществе, его неумеренную гордыню и слепое потребление. Даже шальные украденные деньги не спасали ситуацию, сам взгляд на окружающий мир был пропитан пошлостью и безвкусицей. Тонкая магия искусства захлебнулась в непомерном тщеславии. И Лиля решила действовать решительно, чтобы облагородить мир вокруг собственным разумом. В тот самый миг рвотного рефлекса от перегруженного интерьера она решила стать архитектором.

XXIX

Первая любовь – это чувство, которое люди скорее ищут внутри себя, на ощупь пробираясь сквозь таинственные заросли непривычных желаний. Отношения, показанные на экране, не идут ни в какое сравнение с кротостью первых мгновений, с чистотой и мягкостью теплой волны, поднимающейся при виде любимого человека. Радость эта робкая, она ускользает и наполняет мечтаниями, открывает бессонные глаза по ночам, окутывает жаром нестерпимого любопытства.

Лиля влюбилась сразу, как только он вошел в классную комнату. Это был холеный чернявый практикант из педагогического университета. Учительница химии представила его и объявила, что весь последующий месяц студент будет вести у них уроки. Мужчины в эпоху падения государства имели всегда какой-то серый, выцветший, потрепанный вид. Они старились раньше срока, невзрачность окружала их облаком безразличия. Пагубные привычки, сформированные крайней нуждой и безысходностью, полное отсутствие спорта превращали мужские тела в обрюзгшие обломки потерянной страны. Сила маскулинной природы была вялая, нейтральная, основанная на тотальной отреченности и принятии ударов судьбы. Культура соблазна изжила себя, мода казалось пережитком былых времен. Неудовлетворенные базовые потребности еще в ранней молодости отражались на внешнем облике, мешали расслабленному флирту с противоположным полом. Физическая изможденность со временем приводила к своеобразной апатии, глаза становились угасшими и мутными еще в достаточно молодом возрасте. Покорность року сменила увлечение жизнью.

Молодой учитель был иным. Волосы его были уложены с роскошной небрежностью, классический костюм ладно облегал мускулистое тело. Было заметно, что студент явно не страдал равнодушием к собственной персоне, а, скорее наоборот, чрезвычайно увлечен своим внешним обликом. Классические элементы гардероба были редкостью в то время. Парни ходили в затертых старых джинсах, редко видевших стирку. Свитеры с катышками накидывались на торс лишь с целью прикрыть тело от погодных  капризов. Они были безразмерными или, напротив, натягивались на грудь куцей тетивой. Майки были неизменно потрепанные, обувь редко грешила элегантностью. Культура фешенебельных образов осталась на далеком берегу благополучной жизни. Преподаватель словно вынырнул блестящим угрем из глубин давно забытых времен. Он мало увлекался основным предметом, органическая химия претила ему, казалась невыносимо скучной. Но парень неизменно любил свое отражение в зеркале, лаская влажным удовлетворением каждое встречное зеркало. Родители-бизнесмены буквально заставили его поступить на педагогический факультет только по причинам недобора студентов на курсе и получения заветной корки без излишних усилий. Профессия учителя в те времена не пользовалась особой популярностью. Она попросту не гарантировала достойной жизни в будущем. Экзамены проскочили условной обязанностью, парню в женской среде были изначально рады. С самого начала обучения баловень судьбы возненавидел бесконечный поток сухих формул и лабораторных исследований. Тошнота к предметам постепенно сменилась полным отвращением. Его интересовали только девушки на потоке. Точнее, даже не девушки, а их безграничное разнообразие. Монополия по гендерному признаку, смазливая внешность и полная уверенность в своих силах сделали парня безусловным любимцем студенток. Он раскидывал их как карты, тасовал колоду, крапил и скидывал, как отработанные, изжившие себя прихоти. Молодой покоритель сердец часто цинично сравнивал новую пассию с сигаретой, которую предстоит выкурить. Он пользовался только табаком, вдыхая бодрящий аромат, пепел же оставался за пределами его понимания и сочувствия.

Школа была для молодого сердцееда скорее источником вдохновения, чувственным экспериментом. Он не воспринимал преподавание в образовательном учреждении как профессиональный рост, не собираясь работать учителем в будущем. Трудно думать о дисциплине, когда рядом находится такой пробуждающийся цветник в мини-юбках. Мысли о прелестях розовых щечек и пленительных глазок манили студента куда больше. Он начал свою избирательную охоту.

Лиля тоже попала под чары ловкого фокусника. Девушка просто цепенела, когда открывалась дверь в класс, и входил Он в своей неизменной вальяжной непогрешимости. Жаркая волна обожания накрывала с головой, туман плотным чадом оседал на возможности трезво мыслить, оценивать и рассуждать. Под ложечкой екало, способность к связной речи полностью утрачивалась. Он был центром мира девичьих утопий.  Всегда стильный и уверенный, студент гордой походкой проплывал к учительскому столу, и все внимание тока крови, ритма сердца тут же устремлялось к нему. Это был магнит, влекущий своим притягательным  совершенством.

Лиля решила действовать, вопреки робости своего характера, невзирая на сопротивление зажатого тела. Она в слепом вдохновении наделила возлюбленного лучшими чертами характера. Девушка слепила объект своего влечения из собственных надежд и фантазий. В ее представлении студент обладал глубокими знаниями по химии, был интеллигентным и мудрым. Красивая оболочка гармонировала в изобретенном образе с силой ума и характера. Он был благородный рыцарь, без изъянов и теней. Чтобы дотянуться до уровня мнимого божества, Лиля штудировала толстые учебники, зубрила сложные очертания формул органической химии. Весна пролетала в угаре нерастраченных чувств. Настольная лампа слепила глаза, заменяя теплый трепет первых лучей солнца. Буйство цветения осталось за пределами оконной рамы. Жизнь вне учителя утратила свой смысл. Идеальный образ заменял собой все летящие краски весны, он сам стал весенним пробуждением, смыслом, возрождением. Жертвовать своим зрением, своим юным временем было так сладко. Томительная истома смешивалась с тоской ожидания. Ведь вечер без субъекта обожания казался вечностью. Даже грусть была утешительной, сочилась медом и терпкой горечью.

Лиля сразу же подняла руку на уроке, надеясь вызвать неподдельный интерес практиканта к своей неприметной персоне блестящим ответом. Она безупречно расчертила витиеватую вязь формулы на доске, расплетая белое безумие. Она словно творила кружево мелом, разворачивала силу своего влюбленного усилия. Студент откинулся на стуле, лениво закинув ногу за ногу, и изумленно наблюдал за старательной ученицей, не допустившей ни единой ошибки. Сам он толком не знал ни одной структуры соединений, связи атомов и вовсе не интересовали его. Он признавал только связи между своим собственным эго и случайной попутчицей. Сверив схему в учебнике с тайным признанием в любви на доске, учитель и вовсе ошалел от безукоризненного совпадения. С испугом и немного пристыженно он поставил девушке самую высокую отметку в журнал и велел садиться. С тех пор он немного опасался ее, невольно сравнивая непогрешимый пыл со своим собственным профессиональным бессилием. Лиля, сама того не ведая, нанесла удар под дых его мужской гордыне, не подкрепленной знанием. Учитель впредь избегал немного сумасшедшей школьницы, предпочитая вызывать к доске других учениц, выбравших правильный путь соблазнения через сексуальную одежду и дерзкое невежество. Прелесть спотыкающейся невинности обладала куда большей силой. Если бы Лиля была порасторопнее и искушеннее в вопросах любви, она бы тоже оголила свои длинные ноги и распустила волосы, вечно стянутые в тугой хвост. Но девушка была чиста, и любовь ее была подобна невесомому шепоту, она никогда не скрывалась за шумными личинами. Влюбленность выставлялась в целомудренной наготе и естественности, все уловки и игры остались за бортом безмолвного признания. Студент же искал грома и молний. Он обращал внимание только на вызывающие явления природы, яркие и возбуждающие интерес.

Время практики закончилось. Лиля утратила последние надежды. Объект любви всегда смотрел сквозь нее, она была невидимым воздухом, за спиной которого сидела одноклассница с предельно соблазнительными формами. Чувства и старания не увенчались успехом, взаимность так и осталась в стране несбывшихся грез. Но она продолжала идеализировать и оправдывать педагога, полностью принимая свое внешнее несоответствие ослепительному светилу. Безусловное одобрение любимого человека внезапно нарушила учительница химии по кличке «Кобыла». Она бодро ворвалась в класс своей грузной походкой тяжеловоза и торжественно объявила:

– Поздравляю вас, дети, отстрелялись. Ушел ваш проходимец. Туда ему и дорога – тупой, как валенок.

Главный секрет реального мира – не  заблудиться в собственных иллюзиях.

XXX

Новоиспеченная система капитализма не могла обеспечить достойное образование. Остатки былого величия немного спасали в старших классах школы, но университет уже целенаправленно выбрал курс на медленное угасание. Болонская система с ее ощутимыми изъянами уже подбиралась к просвещению, стремилась к ослаблению интеллекта в пределах целой страны. Умный, мыслящий член общества всегда является неудобным элементом общей структуры. Восточная мудрость «хочешь победить врага – воспитай его детей» набирала обороты на постсоветском пространстве с усиленной энергией. Комплексный подход к обучению немного позже был полностью уничтожен, студенты приобретали лишь отрывочные, узкие знания, что негативным образом сказывалось на развитии критического мышления и их способности рассуждать. Они превращались в персону с ограниченным разумом, которая оказывалась недееспособной вне профессиональной деятельности и не обладала широким кругозором.

Время прихода Сталина к власти ознаменовало собой общий подъем народного образования. Вождь планомерно создавал общество знания и созидания. В центре этой политики был не раб капиталистической системы, не потребитель, а человек-творец. Это была мощная альтернатива западному рабовладельческому и паразитарному порядку. Сталин в начале своего правления принял абсолютно обескровленную, выгоревшую страну и восстановил ее практически из горстки праха. Можно сказать, что он произвел не только промышленную, но и культурную революцию, основываясь на этике совести, правды и справедливости. Общество выходило на новый уровень знания. Образование и здравоохранение стали передовыми, доступными простому народу. Знания формировали эру интеллектуального процветания. Трудно сказать, преследовал ли Сталин идею истинного гуманизма или просто упивался властью, но период его правления вывел страну на качественно новый уровень. С ней стали считаться во всем мире.

Конец XX века уничтожил все достижения. Западное правительство, по сути, стало во главе новообразованного государства, ослабило и разорвало его в клочья. Страна рассматривалась исключительно как источник сырьевых ресурсов. Население просто было накипью, придатком побежденной земли. Образование стало рассматриваться как лишняя трата средств и усилий для насекомых, которые в принципе перестали восприниматься людьми. Демиург был уничтожен, раб воспевался. Вместе с общим разрушением величия страны произошло масштабное очернение всех людей, способствовавших ее подъему в прошлом. Так Сталин стал кровавым тираном и диктатором за одно десятилетие. Снимались фильмы, писались разгромные статьи, культивировались мятежные литераторы. Историю переписывали с центростремительным ускорением, пытаясь как можно раньше воспитать детей оппонентов в правильном ключе.

Лиля поступала на архитектурный факультет именно в это оглушительное время хаоса и унижения знаний. Школа с художественным уклоном одарила ее достаточной базой для поступления. Девушка, благодаря врожденному таланту и профессиональной шлифовке ее способностей, вышла из стен среднего образовательного учреждения ярким и блистательным самородком. Она без особых проблем поступила в столичный университет, обогнав соперников в огромном вступительном конкурсе.

Войдя в этот новый, пленительный мир знаний, Лиля питала иллюзорные надежды на просветление собственных мыслей и идей. Жизнь огорчила ее. Лик высшего учебного заведения был пыльный и равнодушный к юным дарованиям. Стены безразлично осклабились с тлетворным зевком былого  достоинства, преподаватели, как заведенные ржавые игрушки, сухо исполняли свои социальные роли. Лекции скорее напоминали замирающий скрип старого механизма перед его окончательной погибелью. Близилась эпоха тестирования вместо экзамена и могущества компьютера против таланта человеческих рук. Цифра уже почти приблизилась к обреченному человечеству, обесточивая его природные инстинкты и врожденный гений. Старая гвардия солдат в преподавательском составе тщетно силилась подставить плечи под стремительно обрушающееся здание образования, но их силы были уже не актуальны.

Если сама система обучения привела только к разочарованию и ослаблению накопленной прежде базы знаний, то однокурсники Лили приятно удивили ее. Она наконец-то обрела настоящих друзей, соратников по разуму и духу. Если школьники всегда интересовались только модными шмотками и противоположным полом, то интересы талантливых подростков, оказавшихся на общем факультете, кардинально отличались. Они постигали мир искусства, высших идей и тонких смыслов, скрытых в истории человечества. Студенты самообразовывались без участия безликих преподавателей, раскапывали скрытые сокровища среди затхлой пыли. Лиля начала жить, заново раскрывшись, щедро обмениваясь мировоззрениями и чувствами. Стеснение, опасавшееся непонимания и неприятия в прежней жизни испарилось. Студенты активно принимали даже самые безумные экспромты, противоречащие мнения. Они разыскивали истину, не гнушаясь чужеродности истоков.

Общежитие в своей бытовой непринужденности еще больше раскрепостило разум. Комнаты были тесные и неуютные, сетки кроватей стояли прямо на кирпичах, так как сами спинки съедали пространство. Металлическое старое основание растягивалось до пола под весом человека и, чтобы избежать подобного конфуза, студенты подкладывали метровые планшеты под самой сеткой. Система планировки объединяла две комнаты в единый блок; коридор, душевая и туалет были общими. Вода часто пропадала в самый неожиданный момент, и только громкие проклятия из душа оповещали о проблеме. Первокурсники жили в максимально стесненных условиях, в комнате, рассчитанной на трех человек, ютились одновременно пять-шесть студентов. Готовили на электроплитках в этих же комнатах, полное отсутствие функционального зонирования наполняло помещение душным чадом. Мест для обучения попросту не существовало. Для этого занятия предназначались условные рабочие комнаты, на постоянной основе занятые старшекурсниками. В принципе, сама система общежития была рассчитана скорее на утрату знания, чем на его приобретение. Кто знает, задумывалось ли это преднамеренно или нет. Выручала библиотека в ближайшем корпусе, она скромно хранила остатки былого рвения.

Последние годы лихих 90-тых еще несли в себе отрывочные фрагменты беззакония. Студенты, даже не достигшие восемнадцатилетнего возраста, всегда знали, в какой комнате можно купить алкоголь, а в какой приобрести коробок марихуаны. Паленое огнестрельное оружие тоже было в открытом доступе за символическую цену. Плотские утехи распространялись довольно широко, но первокурсники, еще не совсем потеряв невинный взгляд на окружающую реальность, стремились пока постигать лишь области наук и искусств. Но они уже с любопытством принюхивались к порочному дыханию большого города.

Сами общежития находились неподалеку от лесного массива. Но это не был знакомый лес из детства Лили. Случайная совокупность зеленых  насаждений словно испускала из собственных недр извращенные испарения похотливых желаний. Онанисты из города приезжали сюда, пользуясь близостью студенческого городка. Молодые тела привлекали развратников всех мастей. Детородные органы торчали прямо из кустов, греховные телодвижения таились за стволами смущенных деревьев. Город начинался прямо в этом лесу. Вся его порочная, ястребиная суть словно ядовитый концентрат настаивалась и выплескивалась волной на непорочное естество новоприбывших студентов. Столица была развитым, цивилизованным пространством, полным безграничных возможностей, но она имела в то же время противоположное, раздражающее значение. Человек мог легко раствориться в этом шумном потоке, утратить свои истоки и погубить незаурядность, отдаваясь на волю уравнивающего течения. По сути, город крал индивидуальность, в лицемерном лозунге призывая к ней. Со временем он стирал утонченную красоту мгновения, притуплял одухотворенное восприятие. Многообразие рождает слепоту, обилие возможностей обесценивает достижение.

Студенты первого курса еще не успели познать обратную сторону цивилизации. Они жадно втягивали в себя воздух возбуждающей новизны. Мир устремлялся к их ногам, сворачивался льстивыми кольцами и стелился плотной пеленой обольщения. Кто бродит в тумане – всегда ожидает встретить первые лучи солнца.

XXXI

Правда и простота деревни редко вызывали сочувствие у большого города. Лучшие светлые души устремлялись в столицу, но чтобы их начали уважать и воспринимать всерьез – надо было прожить в мегаполисе сотни лет. За это время самобытный облик терялся, гениальность улетучивалась. Все таланты и оригинальные проявления приводились к общему знаменателю. Это новое среднее арифметическое было шумное, суетное, пропитанное неосознанной спесью.

Лиля ощутила высокомерие столичных жителей не сразу. Студенты пытались казаться простыми и демократичными, но вскользь оброненные фразы выдавали их с головой. Порой горожане даже забывали, что рядом находится представитель деревни или маленького города. «Баба из села решила захомутать столичного идиота для прописки», «Общежитие – это бордель для колхозных алкашей», «Можно вывезти девушку из деревни, но деревню из девушки никогда» – это был стандартный набор расхожих фраз в то время. Редко кто задумывался о том, что реальность куда более сложная и построена на нюансах, а не на черных и белых тонах. Скрытое презрение не обладало собственным достоинством, оно скорее основывалось на невежестве и ограниченности снобизма. Если житель деревни внезапно проявлял блестящие успехи во время учебы, заслуги его словно не замечались и мгновенно забывались. В случае неудачи и недостатка умений провал воспринимался как предопределенная норма и высмеивался. Сарказм за спиной чужака был привычным явлением. Провинция имела облик голубя, которому перебили лапу. Куры, прежде опасавшиеся вольной птицы, которая сильно отличалась от них, с восторгом необоснованного преимущества бросались к жертве и клевали ее в голову до смерти. Помощь и поддержка не обитали в царстве гордыни.

Света появилась на архитектурном факультете вопреки всем обстоятельствам и предначертаниям. Это была огромная, непомерно высокая девушка с плотным костяком и силой воина. Даже облик ее разнился от привычной хрупкой рафинированности городской жительницы. Она не вписывалась ни в какие рамки и, естественно, возмущала инородностью. Что самое поразительное, Света никогда не пыталась спрятаться и уйти в себя, стать незаметной или скрыться. Девушка  принимала свою богатырскую мощь с открытым забралом, словно вызывая жизнь на откровенный разговор.

Она выросла в неблагополучной семье. Отец бросил жену, когда ребенок еще не начал разговаривать, Света совсем не помнила родителя. Мужчина был типичный ходок налево и, воспользовавшись доверчивостью забитой матери, вырвал кусок лакомого счастья и скрылся в неизвестном направлении. Покинутая страдалица, тихая и вдумчивая деревенская жительница, и раньше не могла похвастаться силой характера, а после измены и вовсе потеряла смысл жизни, потянулась к спасительной бутылке. Дома всегда было грязно, неуютно. Тощие животные сидели прямо на столе, разбитые в пьяном угаре стекла без лишних усилий заменялись мутным целлофаном. Полиэтиленовая пленка не спасала от холода зимой и только портила вид из окна летом, но эти обстоятельства мало заботили обреченную волю матери. Она опустилась на самое дно дымно-серого безразличия. Попытки Светы создать уют в собственном жилье закончились плачевно, мать до синяков избила ее поленом и приказала учить уроки вместо приобретения замашек уборщицы. Спала девочка на старом сыром матрасе, вата серыми сбившимися комками торчала из прохудившейся обивки. Животные справляли нужду прямо в доме, в том числе и на видавшее виды ложе. Света тщетно пыталась отмыть зловонный запах, миазмы заскорузлого отчаяния словно въелись в само дыхание дома. Еды практически не было. Случайный кусок хлеба, картофель из заросшего пыреем огорода, кислое недозревшее яблоко. Света хватала случайные дары жизни жадно, часто мучилась муками голода и резями в животе от несбалансированного питания. Сердобольная соседка-повариха, работавшая в детском саду, сжалилась над несчастным ребенком и приносила ей тайком от матери то несъеденную малышами котлету, то тарелку борща. Она забирала оставшуюся еду с работы для собак, но голодные глаза соседской девочки в просветах покосившегося забора взывали к милосердию. Света хватала все, не веря своему счастью. С тех пор хороший аппетит всегда был ее отличительным признаком. Она никогда не могла насытиться, словно жадно вбирая в себя все то, что ей не досталось в детстве.

Училась Света вполне сносно, словно вступив в бой с покорностью среды, откуда она вышла. Врожденный дар и смекалка, оригинальность разума заставляли ее побеждать в самых каверзных ситуациях, отвечать на сложные вопросы, следуя лишь инстинктивному наитию. Она шокировала учителей уникальностью ответов, нестандартными решениями. Словно сам дух деревни, чистый и глубокий, подсказывал школьнице выход из положения. Света была дитя природы, без примеси мудрствования и лукавства.

Детство закончилось рано, уже в старших классах школы. Начались будни аграрного колледжа. Грубость сотоварок, похотливость простых рабочих не сломили исконную невинность Светы. Она была как величественный монумент, который поливал кислотный дождь и с яростью обжигало солнце, но он все равно оставался цельным и нерушимым. Хваткие ухаживания и сальные шуточки вокруг стекали с каменного изваяния и не оставляли следов. Света росла, крепла и уже содержала семью случайными подработками. Она штукатурила стены вне занятий вместо влюбчивых утех юности, натирая руки до кровавых мозолей, наращивая мускулатуру. Девушка всегда  любила шершавую прохладу стен, податливость отделочного материала. Самые большие выбоины и раковины бетона превращались в зеркальную гладь с помощью ее умелых рук. Здания покорили ее, срослись с ее могущественным, крепким телом. Она чувствовала себя дома скорее на стройке, чем в затхлом унынии собственного крова.

Мысль стать архитектором посетила ее не случайно. Она любила величие камня, тепло дерева, арматурную мощь бетона. Но вместе с тем ей не хватало красоты и разнообразия. Пытливый ум искал то, что объединит все элементы ее чувства в одно целое, раскроет потенциальные возможности врожденного гения. Она пришла к зодчеству на ощупь и благодаря практике, сухая теория никогда не питала ее цели. Света скопила немного денег и поехала на подготовительные курсы в Минск. Там обучали академическому рисованию, рассказывали об основах композиции и начертательной геометрии. Талантливой девушке хватило всего пары недель. На вступительном экзамене по рисунку она удивила всю приемную комиссию, начав построение гипсовой головы с глаза. Преподаватель подскочил к ней и, засмеявшись, принялся мягко убеждать:

– Милая барышня, но позвольте, позвольте…гммм… голову начинают от общего и двигаются к деталям, а у Вас все наоборот.  Вы просто не попадете в пространство листа и провалите экзамен.

Света лишь повела мощными плечами, вскинула на преподавателя взгляд ясных глаз и самоуверенно провозгласила:

– Вся исконная красота находится в глазах человека. Они никогда не лгут. Глаз – это не декоративная деталь, как Вы утверждаете, а главная первопричина. Я начинаю с зеницы ока, это единственный правильный путь.

Педагог был ошарашен. Но еще больше его удивил финальный результат. Света справилась, получила высший балл и с легкостью влетела в университет, оставив далеко за собой более покорных студентов со стандартным мышлением.

На потоке ее остерегались, тайно смеялись за могучей спиной, ехидно оскорбляли, прикрывая собственное подлое бессилие. Одежда у Светы была всегда неряшливая, ответы прямые и грубые. Непривычная правда болезненно била по криводушной интеллигентности, вдавливала в землю как сваю. Не смотря на рост великана, лицо и тело девушки были кинематографично прекрасны. Лик напоминал об итальянском кинематографе былых времен. Крупные черты, выдающаяся лепка скул, бездонные глаза притягивали к себе внимание противоположного пола. Соблазнительное тело плавилось в роскоши телодвижений, манило зрелой округлостью. Никто из парней не рассматривал Свету как потенциальную девушку, все находили ее неотесанной, громоподобной деревенщиной. Редкое сердце в городе способно рассмотреть истинное величие простоты. Но как случайная компаньонка для утех она их вполне устраивала и возбуждала. И вместе  с искушенными столичными жительницами они задумали коварный план: пригласить гордую недотрогу на дачу, напоить и дальше воспользоваться ситуацией. Люди мало отличаются от животных в первородных инстинктах, только они редко руководствуются очевидными законами выживания, а больше предпочитают тихую подлость. План был выполнен с коварным блеском, неопытная жертва тут же поддалась очарованию совратителя в состоянии непривычного алкогольного опьянения. Наивная доверчивость сыграла со Светой злую шутку. Парень получил желаемое и тут же удалился к общему столу, не особо интересуясь состоянием оставленной  девушки. Он словно сходил по малой нужде или выпил чашку чая. Мишень для издевок испуганно застыла в комнате, недоумевая, что произошло, протрезвев в предчувствии непоправимой беды. Она быстро накинула одежду дрожащими руками и приоткрыла дверь в общее помещение. Раздался взрыв пьяного хохота и голос ее недавнего любовника громко и надсадно кричал, булькая от удовольствия:

– Эта колхозная громила даже не сопротивлялась. Она еще и целка. Даже в общаге никто не клюнул на такого слона, не хотел рисковать. Конечно, ведь там и кроватей нормальных нет, еще развалятся под этой тушей.

Свет померк среди дня, так же, как и сама Света. Тьма человеческого зла окружила девушку, загасила фитиль ее внутренней свечи. Она медленно умирала от человеческой жестокости. Вырвалась опрометью из комнаты, затем распахнула наружную дверь и убежала от этого удушающего смрада гнусности и предательства. Люди в комнате продолжали смеяться вслед, бросая в спину оскорбления вместо камней. Ближайшая электричка, к счастью, увезла ее довольно скоро. Света бросилась к лесу возле общежития, не имея внутренних сил для возвращения в многолюдную комнату. Она села на пень, закрыла лицо руками и горько заплакала, не имея возможности противостоять нахлынувшему отчаянию от непредвиденной черствости знакомых. Там ее и нашла Лиля, возвращавшаяся из магазина.

– Что случилось, Света? Что с тобой? Кто тебя огорчил?– Лиля испуганно прикоснулась к плечу задыхающейся однокурсницы. – Чем я могу тебе помочь?

Необычное человеческое участие еще больше  распалило боль в груди. Слезы хлынули жарким потоком, грудь вздымалась с громкими всхлипами. Перед Лилей словно сидел обиженный маленький ребенок, впервые столкнувшийся с беспощадностью окружающего мира. Она обняла этого ребенка, словно он был продолжением самой себя родом из детства, и мягко заставила рассказать о проблеме.

–Ты понимаешь, я ведь не виновата. Я всегда мечтала о большой ответной любви, хранила себя с самого детства. Надо мной смеялись, меня попрекали, унижали. Говорили, что глупо ценить то, смысл чего уже давно утерян. Ты ведь не знаешь, как меня донимали на стройке, за грудь лапали постоянно, прижимали к стене. Но я искала только честного чувства, своего возлюбленного. И тут такое…как мне жить после этого? Как смотреть в глаза однокурсникам? И даже не это самое главное…как видеть собственное отражение в зеркале? Это непереносимо. Просто падение, крах всех надежд, насмешка жизни. За что жизнь так меня ненавидит? Я – вечный объект для презрения. Неизменный козел отпущения. Отец меня бросил, мать ненавидела всю жизнь, била и издевалась. Я думала, что хоть здесь, в сфере искусства, обрету свое счастье, подлинную свободу. И вновь разочарование, и опять обман. Это бесконечный, замкнутый круг унижений. Я просто проклята, проклята.

– Не надо, милая, пожалуйста, не стоит так не любить себя. Бог создал тебя такой прекрасной, невинной, открытой миру. Он одарил тебя гораздо больше твоих мучителей. Да, они имели благополучное детство, не ведали забот и горя, учились в лучших школах. Но разве это помогло им? Они сгубили главное человеческое достоинство – доброе сердце. Только добродетельный разум наполнен и велик, без любви даже самый блестящий мозг – просто центральный отдел нервной системы, заполнение черепной коробки. Это не ты утратила честь сегодня, они потеряли ее и даже не поняли этого. Ты же осталась чиста. По крайней мере, в моих глазах.

Так началась их дружба. Более странного союза сложно было представить. Тихая и деликатная Лиля обрела абсолютную гармонию с кипящей энергией Светы. Более того, эта энергия воздействовала на нее благотворно, питала ее, открывала дверь в реальный мир, которого она застенчиво сторонилась прежде в силу своего кроткого характера. Девушки даже поселились в общей комнате, настолько они сроднились и сблизились.

Света после несчастного случая обрела некую надрывную озлобленность в отношении противоположного пола. Она словно мстила всем мужчинам за утраченные иллюзии. Даже входя в общежитие, она резко отвечала парню на вахте на запрос о студенческом билете «Есть!». И когда тот робко интересовался, Что есть, то бодро вскрикивала без тени стеснения: «На жопе шерсть!». Подобное  обращение преследовало практически всех парней. Света пользовалась могучей хваткой своих крепких рук и исполинским ростом. Она хватала низкорослых студентов за шкирку, развлекалась, кружа их в воздухе, опускала спинами на лед. Девушку забавляла мужская нелепая беспомощность, они немного напоминали ей неуклюжих жужжащих жуков на панцире. Позже Света придумала новое развлечение: привлекая незнакомых мужчин на приличных иномарках, она садилась в салон с компанией своих подруг, пользовалась щедростью ухажера, ужиная в лучших ресторанах,  выпытывала у него подробности личной жизни, а после начинала прилюдно стыдить за аморальное прелюбодеяние с молоденькими студентками. Неудавшийся любовник внутри чертыхался, но боялся озвучить свое негодование. Гигантский рост Светы, огромная ватага щебечущих девушек и боязнь скандала всегда останавливали взрыв возмущения, и проделки никогда не бывали наказаны.

Света обладала фонтанирующим естеством, страх был чужд ее натуре, море всегда оказывалось по колено. Жизнь вокруг нее взрывалась фейерверками, выпуская в небо несчетное количество сияющих огней. Она не дышала, а дымилась драконьим жаром. Не шла, а танцевала в диком обнажении страсти. Скука ее удручала, разрушала изнутри. Душа Светы требовала впредь только праздника, сияния, восторгов от безумств. Огни ночного города неуклонно манили изголодавшееся сердце. Она брала с собой Лилю в непредсказуемое приключение почти каждую ночь, и чуть припудренное розовым лоском небо города вспенивалось искрящимся бурлеском.

Света всегда знала места, где можно понаблюдать жриц любви в их экстравагантном оперении и подключиться к гневной перепалке. Бывало, что машина с клиентом останавливалась прямо возле студенток, из нее выскакивал плюгавый мужичок с признаками очевидного полового зуда и сбивчиво пришепетывал беззубым ртом: