За пределами трепета

XVII

Спасение принимает разные облики. Иногда средства избавления от мук настоящего имеют фальшивую подоплеку, но самым непостижимым образом, чисты в основе своей. Люди 90-тых, опираясь только на свой собственный инстинкт самосохранения, искали способ защиты от внутренней боли. Они неуклонно гребли к спасительному берегу, теряя остаток терпения и твердости. Никто не требовал гарантий, их попросту не было.

Государство пыталось завуалировать всепоглощающий сумрак нищеты обходными маневрами. Оно предлагало красивый мираж в пустыне отчаяния, который отвлекал и временно убаюкивал. Поток низкопробных сериалов рос с каждым днем, но картинку следовало подкрепить некой спасительной философией. И все новое оказалось давно забытым старым. Так возродилась религия.

«Религия – опиум для народа» – был неизменный лозунг советского времени. Благодаря Карлу Марксу, отрицание христианства превратилось в его гонение. Атеизм стал базисом новой религии – коммунизма. Жесточайшие гонения на служителей разных конфессий, отделение церкви от государства и системы образования, лишение всех форм собственности стали обыденностью. Законодательные инициативы вылились в настоящий кровавый террор и варварское разрушение храмов. Культурная, нравственная и историческая ценность архитектурных святилищ была забыта. Редко кто думал о потаенном шепоте духа, громкие призывы заглушали голос совести.

Почти каждый советский гражданин знал изречение Иосифа Сталина о том, что «Марксизм – истинная религия нового класса». Но редко кто догадывался о том, что вождь, будучи еще совсем юным, обучался не только в Тифлисской духовной семинарии, но и в Александропольском колледже иезуитов. Это учебное заведение было своеобразной кузницей богоборцев, осиным гнездом для поклонников темных оккультных практик. Елена Блаватская, известный религиозный философ теософского направления, тоже проходила там обучение. Сталин был посвящен в адепты Вавилона. Возрождение города, способного уничтожить все прежние церковные каноны, объединить мир в борьбе с навязанными правилами и обрести безграничную власть – эти цели не давали покоя иезуитам на протяжении всей истории существования их ордена. После кровавой борьбы при построении нового государства, унесшей около двадцати миллионов людей, Сталин пытался воссоздать своеобразную сатанинскую матрицу нового эзотерического учения. Тело Ленина на красной площади было размещено в символическом зиккурате, имитирующем символ власти и могущества богов. Темная энергия сердца нового Вавилона направляла страну на своеобразный путь мистического рабства и послушания.

Мужской монашеский орден Римско-католической церкви был упразднен в России еще в начале XIX века. Император Александр I запретил деятельность иезуитов на территории Российской империи, а всех его членов велел выслать за пределы страны. Иезуиты сыграли значительную роль в Контрреформации, активно занимались образованием, наукой и миссионерской деятельностью. Еще в далеком Средневековье они на постоянной основе использовали казуистику, извлекая из нее приемы для трактовки вещей в выгодном для себя свете. Подобная мораль привела к тому, что постепенно слово «иезуит» стало синонимом двуличного, хитрого человека.

После первого раздела Речи Посполитой Екатерина II приютила несколько сотен членов этого ордена, бежавших с польских и литовских территорий, и взяла над ними покровительство. Царица ввела запрет на католическое влияние в пределах собственной страны. Члены ордена тайно вели пропаганду в высшем обществе, вербуя последователей, активно внедрялись в помыслы подрастающего поколения, привлекая обширными знаниями и богатством накопленного интеллектуального опыта. Мистический свет знания всегда будоражил воображение человечества. Желание приоткрыть непознанную сторону жизни, приблизиться к магическим истокам привлекало неисчислимое множество заинтересованных лиц. Все мечтали сорвать плод с древа познания и прозреть.

К сожалению, высокие идеи всегда прикрывали исключительно корыстный контекст. Это была не просто невинная группа людей, призывающая к духовной эволюции человечества и способствующая ее воплощению. Скрытый смысл подводных течений был всегда одинаков – обрести безграничную власть и подмять под себя все ресурсы страны. Сильные мира сего не заботились о спасении человечества, они просто производили очередной передел мира тайными, изысканными тропами. Прикрываясь всеобщим гуманизмом, состраданием к простому люду, они целенаправленно использовало невежественное стадо.

Сатана не является творцом, но он необычайно искусный имитатор. Создатели нового советского Вавилона тоже не обрекали себя на мучительные поиски. Они взяли оккультную пятиконечную звезду, как печать власти над миром, и использовали ее в новой интерпретации, объединяя доверчивые души. Образ Венеры или утренней звезды, тесно связанной с Люцифером, полностью соответствовал идее падшего ангела, отколовшегося от общей системы мятежника. Еще в древности пентаграмма звезды трактовалась двояко. С одной стороны она оберегала от внешнего зла и служила своеобразным амулетом. Но с другой – была могущественным знаком власти над всем земным миром, мистическим закабалением всего сущего тайными владыками. Сила ее распространялась еще с древних шумерских цивилизаций.

Серп и молот как знак победы над пространством и временем вместо привычного значения простых орудий труда, яблоневые сады Москвы, так горячо любимые Сталиным, и их райское, мятежное значение приобретения знания украдкой и вопреки – все горело символизмом, скрытым от непосвященных. Так и осталось загадкой, что на самом деле преследовала советская власть: идею создания совершенного, свободного общества или тайное грехопадение через объединение ослепшего разума.

Однако приверженность традициям оказалась в народе слишком сильна. Даже молодое поколение советских граждан, тщательно воспитанное в идеологической среде строителей новой религии, оказалось подвержено соблазнам «опиума». Сквозь стальное неприятие тонких христианских смыслов прорастали тщедушные ростки православия. Алексей Леонидович был крещеным человеком. Его бабушка еще в младенчестве способствовала тихому таинству в ближайшей к деревне церкви. Она же, узнав, что Евгения Александровна была атеисткой, рожденной в семье врачей, бодро отрицающих религию, печально вздохнула и молвила:

– Дитятко мое, покрестись, Христа ради. Ведь защиты у тебя нет, открыта ты всем злым ветрам. Не ровен час – дьявол тебя погубит. Сними все грехи с души и обретешь покой.

Мать Лили лишь равнодушно отмахнулась от такого робкого совета. Ее круглый мир катился по склону жизни так гладко и целенаправленно, что избыточные терзания о духе скорее казались помехой. Колея была ровная, ритм колес завораживал. Кто нуждается в знании, порождающем скорбь? А ведь именно нетипичные размышления порождают уныние. Советская же власть же призывала к действию, а не к пыткам разума.

90-те годы изменили все. Евгения Александровна почувствовала, что земля под ногами рушится. Ее привычная гармония дала трещину, стабильность иссякла. Женщина нуждалась в надежной опоре. И та пришла в моде того времени – религии. Именно в моде, ведь православие стало трендом. Люди приходили туда, не только исходя из болезненного ощущения надлома внутри, они пытались популяризировать свою привычную активность. Влиться в массы по инерции прошлого. Индивидуализм больно ранил своим непривычным холодом, нуждался в броне  причастности к общей идее. Храм служил спасительным прибежищем для растерянных душ.

Лиля стояла ранним июньским утром возле деревянной церкви и терпеливо ожидала своей очереди для крещения. Ветер заигрывал с концами платка на голове, на шее непривычной тяжестью покоился стальной крест. Сменился символ подвески, но вес предмета остался прежним. Ключи уже не отпирали двери, само здание прошлого было разрушено до основания. Мама с Колей находились рядом, слившись с шумным гулом людей, ожидающих таинства. Время томительно тянулось под небом, затянутым перистыми облаками. Редкие капли срывались с высоты и  оседали на щеках почти невесомой влажной пылью. Утро хмурилось, сомневалось в истинной вере пришедших, оплакивало равнодушие случайной моды.

Лиля запомнила непрерывный поток согнутых спин рядом, долгое отсутствие батюшки по причине болезни, его неуверенную замену хилым, трясущимся дьячком, золотистые оклады икон, округлую массивность купели. Священник суетливо путался в словах, и свеча в его руках вихрилась взволнованным пламенем. Крещение самой девочки и ее брата прошло неприметно, но Евгения Александровна в момент ритуала вдруг услышала неожиданную фразу:

– Дочь моя, снимай колготки для миропомазания.

Строгая, почти целомудренная аккуратность наряда всегда была сильной стороной женщины. Ни одной неровной строчки, ни единого взъерошенного волоска. Приказ служителя церкви в таком людном месте смутил ее, выбил из колеи, застал врасплох. Тесное пространство церкви ограничивало движения, любопытные взгляды рядом превратили ее в неловкую юную девушку на первом свидании. Вся непоколебимость исчезла. Она не просто снимала дрожащими руками нижнее белье – она обнажала душу. Как мы не чувствуем пульс времени, хотя он и оглушает вселенную, так незримо для телесного взора и духовное возрождение.

XVIII

Каникулы вновь вступали в свои нерушимые права. В воздухе стояло какое-то странное цветочное благоухание с примесью молочной, отчетливо летней томности. Яркая нежность шиповника сменилась чем-то непривычным, окутавшим россыпью белоснежных соцветий на незнакомом кустарнике. Лиля вдохнула чарующее дуновение ветра и спросила мать:

– Мам, что это за белый куст? Тот, который так приятно пахнет? Я никогда его раньше не видела.

Евгения Александровна равнодушно бросила взгляд на сияющий дым насаждений и тихо процедила:

– Понятия не имею, Лиля. Я тебе не ботаник-профессионал. Вот рядом куст с розовыми цветами – точно шиповник. А это что-то странное. Может, волчья ягода какая. Не лезь к цветам – они могут быть ядовитыми. Ты уже один раз довела меня почти до кондрашки своим экстравагантным поеданием растений. Надеюсь, что это не повторится. Еще дуба дашь со своими дегустационными изысками.

Девочка затихла, припомнив недавний печальный опыт с красными сальвиями. Лиля с друзьями пробовала на зуб все подряд. Отсутствие реальных сладостей порождало неизменные поиски аналога. Тягучая смола с деревьев, битум с ближайшей стройки служили достойным заменителем недоступной жвачки. Лепестки сальвии и вовсе оказались сахаристым чудом в самой глубине своих алых лепестков. Сочная сладость затаенного белого кончика напоминала вкус почти забытых конфет. Дети примечали красные цветы на каждой клумбе, рыскали в тенистых палисадниках в поисках природного манящего леденца. В конечном итоге лихорадочные трапезы закончились тошнотой и головокружением. Уже в кабинете врача родители Лили выяснили, что сальвия является психоактивным галлюциногеном. Она даже называлась цветком предсказателей. Концентрация ядовитого вещества в организме была невелика, и девочка скоро поправилась, но с тех пор мать неустанно журила ее, и выходка детей служила постоянным предметом для шуток в семье.

– Ты посмотри на себя! Только закончила начальную школу, а уже идешь по пути маститых наркош! На сладенькое потянуло? Ты совсем испортилась, Лиля, вот что я тебе скажу. Сначала вместе с пацанами разбиваешь тачкой соседнюю машину, заигравшись в «такси-такси-вези-вези», а сейчас еще и торчком хочешь стать. Любопытство тебя погубит в один прекрасный день. Что за поколение растет, ни стыда – ни совести! Мальчики мечтают стали бандитами и бизнесменами, девочки – моделями и путанами. Мир перевернулся. Одна надежда на воскресную школу. Я надеюсь, здесь тебя приведут в чувство.

Хоть Евгения Александровна и подтрунивала над своим ребенком, бравировала нервным оптимизмом на грани отчаяния, но в глубине душе она ощущала тайную печаль. Мать понимала, что не может так легко, как прежде, купить своему ребенку даже простых конфет. Вспоминалась недавняя ярмарка в городе. Баранки и сушки висели нарядными цепями над прилавками, круглясь своей румяной привлекательностью. Дети не смели попросить родителей о простом лакомстве, они уже понимали, что безденежье страны обрекает на вежливую скромность. Слезы матери после работы стали ранящей обыденностью. Евгения Александровна открыла кошелек, с грустью оглядела свои скудные запасы и купила одну маленькую сушку, а после разломала ее и протянула детям половинки. Нервный спазм свел ее горло и, не выдержав, женщина разрыдалась, уткнувшись лицом в ладони. Праздник был безнадежно испорчен.

Крыльцо старого кирпичного домика, утопающего в цветочном дыме, испуганно заскрипело под ногами матери. Окна были невелики, толщина отсыревших стен таила защитную уверенность. Время словно застыло в этом чисто выбеленном, внутреннем пространстве с рядами раскладывающихся стульев. Постепенно зал наполнялся пришедшими детьми. Кого-то в первый раз привели родители. Таких новичков выдавал растерянный вид и неуклюжесть движений. Некоторые дети спокойно и уверенно заходили в огромную дверь, занимая свободные места, и сонно зевали в своих неуютных твердых гнездышках. Родители легкомысленно отправились по своим взрослым делам, и, спустя несколько минут, в помещение зашел приятный седой мужчина средних лет. Откашлявшись в скудную бородку и сияя голубыми глазами, он поприветствовал присутствующих детей и начал свою речь:

– Милые дети, вы находитесь в месте, где, я надеюсь, с Божьей помощью, мы посеем в вас зерна добра, мудрости и прилежания. Наша православная школа растолкует вам Евангелие, научит молитвам, которые всегда помогут вам на жизненном пути. Сейчас очень сложное время перелома в стране. Нарушены заповеди, сбиты курсы и ориентиры. Многие люди используют бранные слова, творят дела, которые искренне огорчают нашего создателя. Наркомания и разврат становятся современной моралью. Наша школа будет служить вам островком спасения в бушующем океане, тихой пристанью для души.

Когда вы заходили в школу, то могли заметить цветущие кустарники рядом. Присмотритесь к ним внимательно, они не так просты, как кажутся на первый взгляд. Шиповник – это терновый венец Иисуса Христа, а из такой белоснежной в начале лета бузины, возможно, был сделан крест, на котором его распяли. Бузина – очень опасное, колдовское растение, символизирующее грехопадение и нижний мир. Даже растения поют нам о греховности сущего, окружающего нас, о его несовершенстве. Надо прикладывать много усилий, чтобы обрести спасение и выйти на правильную дорогу.

Душа каждого ребенка – чистое полотно для живописи. Мы же будем художниками вашего сердца, поможем вам выйти на тропу милосердия и справедливости. Будьте прилежными и чистыми, как и завещано в Священном писании. Ведь каждого отрока можно узнать по занятиям его, чисто или правильно его поведение. Будьте богоугодны в деяниях своих: почитайте родителей, творите, храните невинность голубиную. Ведь Иисус наказал нам всю жизнь пребывать в прозрачном состоянии детства. Сохраняйте свой чистый свет и берегите его. В добрый путь!

Лиля поначалу с недоверием относилась к словам этого седовласого и щуплого человека. Она уже научилась смотреть на мир с подозрением, обжегшись на раскаленном песке двусмысленности. Цинизм, выросший на зараженной лицемерием почве, не позволял сердцу принять все открыто и радостно как прежде. Невинность была практически утрачена в тумане раскрепощающих лозунгов современности. Но постепенно душа ее вновь открылась навстречу истокам. Ведь невинность была изначальным состоянием рода человеческого.

Девочке и в этот раз повезло. Школа не являлась одной из случайных сект, так щедро расплодившихся в то страшное время, она действительно представляла Русскую православную церковь. В те годы возникло немало общин языческого толка, порой даже близких к сатанизму, поскольку в основе их мировоззрения было неприятие христианства. Население, ощущавшее болезненный духовный голод, доверчиво ринулось в многочисленные капканы оккультных организаций, теряло имущество, рассудок, жизнь. Но Лилю хранило само небо. Несмотря на небрежность случайного выбора школы, постоянную занятость и усталость родителей, их нежелание вникнуть в истинную суть заведения. Возвращение к состоянию праведности проходило сквозь богословские дисциплины, творчество, таинства церкви, архитектуру храмов, притчи, песни, основы психологии и философии и, конечно, спасительные молитвы. Воскресная школа мягкой рукой направляла неокрепший детский дух в радостный путь познания и доброты. Что-то иррациональное было в этих встречах, стирающее изъяны окружающего мира снаружи. Это действительно был независимый остров. Обитель спасения для неокрепшего сердца изменила судьбу Лили. Духовные наставники обнаружили у нее талант к рисованию. Это послужило причиной того, что родители девочки отдали ее в художественную школу.

XIX

Художественная школа являлась своеобразным пережитком давно утраченного времени. Она лежала на берегу жизни как красивая раковина, почти незаметная под безобразными водорослями и слоем тины. Память лучшей версии страны была глубоко и надежно спрятана в ее недрах. И только случайные фрагменты прошлого напоминали о чем-то уже почти недоступном. В блестящем потоке мишуры трудно было различить прежнее величие. Дух медленно стагнировал, к нему уже прикасались корыстные мотивы и медленно пятнали, забывая о тонкой неприступности.

Все изменилось. Прежняя свобода начальной школы отошла на задний план. Дни были забиты муштрой, строгими правилами, полным отсутствием времени для досуга. Школа хранила в себе идею давно забытого института благородных девиц, позиционируя себя хранителем культурных и нравственных идей. И если, благодаря учителям, которые еще не до конца забыли профессиональные основы советских стандартов, первая миссия учебного заведения неукоснительно выполнялась, то со вторым целеполаганием начинали формироваться проблемы. Облик морали, надтреснутый и искривленный, стремительно деградировал в тумане новых течений. Гуманность изжила себя, постепенно приходило время капиталистических канонов. Учителя не были исключением. Они начинали видеть детей скорее как инструмент для достижения своих личных целей. Благодаря ученикам, преподаватели старательно карабкались по карьерной лестнице и зарабатывали деньги через серые схемы продаж работ школьников. Наставники выживали в эпоху отсутствия выплат за рабочее время всеми мыслимыми и немыслимыми путями. Кто мог судить человека, которому нечем было кормить семью?

Нравственные барьеры стремительно рушились, гуманные основы человечества исчезали. Это не могло не отразиться на характере детей, старательно копировавших взрослое окружение. Подростки теряли ориентиры в мире язвительной растерянности, коррупционных ядовитых испарений, смещения смыслов. Вечно подозревающий индивидуализм хищнически обосновался в самой системе образования, он стал базисом и кумиром. Корыстные мотивы последовательно расхищали соучастие и доброту. Дети превращались в затаившихся единоличников, отвергающих авторитеты в окружающем среде. Существовал только один идеал – мир запада с его непререкаемыми рекламными призывами. Материя подмяла дух, капитализм набирал обороты, формируя культуру потребления всего сущего: товаров, руководителей, одноклассников. Земля под ногами учеников старательно насыщалась порочными идеями, переполнялась мутными водами. Это зараженное удобрение давало лицемерные ростки, которые не гнушались предательством близких друзей в угоду своим собственным эгоистическим интересам. Лизоблюды окружали преподавательский состав в поисках личных выгод, культура сообщничества была почти полностью утеряна. Угождать, чтобы выгадать момент случайного торжества – вот что стало истинным мерилом успеха и процветания.

Несмотря на то, что основы чести и благородства рассыпались под гнетом современных реалий, мир образования остался неукоснительно требовательным в своем алчном сухом остатке. Чтобы получить прибыль – надо сделать образцового солдата, покоряющего мир своими талантами. Такого простого принципа придерживалась администрация школы, после побед потирая руки, мявшие хрустящие купюры. Выгода ставилась даже выше безучастной апатии. Можно было вовсе не напрягаться и пустить образование на самотек, предоставляя ученикам достаточную свободу. Проверки в то темное время не утруждали себя достаточным рвением. Но преподаватели живо смекнули, что усердие всегда принесит золотые плоды. Ученики побеждали в олимпиадах, художественных выставках, участвовали в зарубежных ярмарках с экстравагантным флером жертв Чернобыля. Все это приносило дополнительный доход в карман учителей. И они не могли этим не пользоваться. Профессиональная этика пришла на службу продажному блеску в глазах. Но ученики мало что потеряли при таком печальном раскладе. Самая черная ночь таит в себе первую искру рассвета. Дети скорее бесконечно выгадали в натужном натиске образования, этой бесконечной стихии накопительного безумия верхушки системы.

Обширные знания в сфере искусства и практические навыки в рисунке и живописи, достойное обучение иностранным языкам, прививание любви к классической литературе и музыке и еще неисчислимое множество предметов, предельно далеких от окружающей действительности за стенами школы, со стремительной яростью обрушились на юные умы, забирая весь остаток свободного расписания дня. Деградация образования, когда меркантильность побеждает профессионализм, еще не была достигнута. Система хранила величественные остатки советского прошлого. Учителя были наполнены знанием и щедро разливали его, поражая восприимчивые молодые натуры. Таланты распускались как цветы после дождя, обретая полновесную значимость. И, безусловно, приносили ощутимые доходы.

День был наполнен до отказа огромным количеством основных уроков, дополнительными часами внеклассных занятий, общественной трудовой деятельностью. Администрация школы скрупулезно экономила на работниках хозяйственного отдела, дети сами убирали классы, общие коридоры и рекреации после обучения, пололи и расчищали палисадники возле школы, подавали обед в столовой.

Столовая представляла собой неуютное гулкое помещение с известковой побелкой стен сверху и масляной панелью мрачного синего цвета внизу. Лиля, съежившись от омерзения, вытаскивала из алюминиевой кастрюли с надписью «ветошь» слизкую плоть тряпки, чтобы протереть столы после основной трапезы. Столешницы с длинными скамьями бравировали шумной всеобщностью. Наиболее скромным ученикам мест для сидения не хватало, и они усаживались на край выщербленного подоконника, тщетно пытаясь принять правильную позу для употребления еды сомнительного свойства и происхождения. Хотя меню никогда не славилось разнообразием, поварихи умудрялись испортить даже самые простые блюда. Часто их творения получались недоваренными или превратившимися в один сплошной слипшийся ком неопределенного цвета, пресными или пересоленными. Сложно сказать, что служило причиной подобного кулинарного провала. Возможно, это было полное пренебрежение самих работников столовой или примитивное воровство ингредиентов в самом начале готовки. Повара старались выжить за небольшую зарплату, и их халатное отношение к работе и лень распространялись на несчастных детей. В придачу к неудобоваримому качеству еды, блюда часто подавались уже в холодном виде, малопригодном к употреблению. Молочный суп в большинстве случаев подгорал и находился в тарелках уже холодный, с противной пенкой. Макароны разваривались в отвратительное месиво. Печенка была пережаренной и твердой как резина. Манная каша и кисель изготавливались с тошнотворными комками. Рыбные котлеты хранили в себе всю вонь несвежей рыбы и тесно дружили с хлебным мякишем. Запах сомнительной еды распространялся уже на входе в столовую, отбивая напрочь все остатки молодого, растущего аппетита. Это не смущало работниц столовой. Они мало заботились о том, чтобы дети правильно и вкусно питались. Скорее повара ненавидели эти шумные, многоголосые налеты саранчи, приносящей хаос в настоявшийся пар столовой. Круглые лица женщин, раздающих еду, плавно круглились в клубах чадящих испарений, поражая своей непримиримой ожесточенностью. Кто заботился о том, чтобы юные силы восстановились? Дети были не избалованы в то голодное время и старательно пытались впихнуть в себя средство для восстановления собственных физических возможностей, потому что факт наличия ужина дома был, увы, не гарантирован. Назвать это едой было довольно сложно. Это скорее был препарат для укрепления сил, и, если закрыть глаза, можно было на миг представить, что обед вполне съедобен. Даже голодные дети относили почти полные тарелки к мусорным бакам. Бесплатный сыр для детей в радиационной зоне не обладал вкусом настоящей пищи.

Здание школы было очень старым. Деревянные полы рассохлись и скрипели. Неисчислимое количество слоев масляной краски уже не спасало. Было принято решение настелить светлый линолеум по центру мест общего пользования для эстетического и функционального усовершенствования пространства. Бюджетных средств катастрофически не хватало, финансовые возможности родителей были еще более жалкие. В конечном итоге линолеум лег на пол узкой невнятной полосой, не спасая ситуацию. Более того, этот бессмысленный кусок настила обрек детей на постоянную работу по его очистке от следов обуви. По непонятной причине каждый неосторожный след школьников оставлял черные шрамы на теле напольного покрытия. Ученики были вынуждены после уроков вооружаться лезвиями, и скрести пол для воссоздания первоначальной белизны. Нелепый акт выполнялся под неусыпным контролем классных руководителей. Этот процесс занимал довольно длительное время и крал у школьников такие редкие часы свободного времени. Сомнительная красота интерьера морально и физически душила детей, бессмысленность их усердия становилась очевидной уже на следующий день.

Дети мстили взрослым вне зоны видимости. Уборка класса превращалась в водную вакханалию. Один ученик выплескивал ведро воды, как на палубе корабля, а второй молниеносно развозил грязь и воду тряпкой по всему помещению, не особо вникая в тонкости наведения порядка. Мокрая швабра после стремительного пробега устремлялась в недоступную высь и протирала скорбное лицо на портрете Пушкина, настороженно скрестившего руки на груди. Вся грязь мирская непосильным бременем восторжествовала над уровнем культурного развития.

Лиля усердно училась, вопреки внешним смыслам, невзирая на очевидность всех утопающих надежд на возрождение культуры. Все грело и направляло ее на этом пути: красота живописных полотен и архитектуры на уроках истории искусств, магия краски, сияющим торжеством растекающейся по пространству листа, сияние нравственного, духовного богатства в русской классической литературе. Искусство охраняло ее от иллюзорных привилегий внешнего хаоса, спасало и  поднимало над общим уровнем развития. Оно выводило из лабиринта двусмысленности того времени, позволяло найти истину.

Девочка погрузилась в неизведанный океан творчества. Сначала искусство было заключено в привычной, но такой значимой простоте природы, теперь оно переместилось в область абстрактных знаков и символов. Значение его переливалось, пульсировало, питало дух. Но неуклонно отстраняло от внешнего мира, замыкая в своей собственной башне из слоновой кости, укрепленной контрфорсами религиозных установок. Друзья были забыты, призыв рекламы стал невесомым. Высшее наслаждение творца смыло песчаные замки кричащей цивилизации.

XX

Физическому воспитанию школьников в советское время уделялось достаточное внимание. Считалось, что культура спорта помогает взрослеть, становиться лидером и действовать в команде на благо общества. Она также формировала уверенность в себе через испытания и трудности тела. В момент перелома страны сильная личность уже не требовалась. Больше ценилась бесплатная рабочая сила и покупательская способность. Эта философия упадка и увядания незамедлительно отразилась на системе образования. Уроки физкультуры стали лишь привычным придатком в общей схеме воспитания молодежи.

Спортивный зал в школе Лили был достаточно просторным и функциональным. Но основное пространство для физической активности открывалось при входе в отдельную часть здания не сразу. Оно пролегало через узкий капкан темного коридора с тесными раздевалками с одной стороны и тренерской с обратной. Света там практически никогда не было. Зато царила душная теснота, пропитанная миазмами и пылью. В этом скованном чреве без воздуха и присутствия солнца въедливой ноткой резвились алкогольные испарения. Они служили постоянными гостями коридора, его охранниками, ловко и беспринципно прорываясь из логова преподавателей.

Сам учитель физкультуры Михалыч, как по-свойски звали его дети, был мужичонкой хилой комплекции, да и росточком мал. Но глазки его всегда горели скользким, мутноватым блеском проворства. Спортивная судьба его по молодости не сложилась, планы на карьеру рухнули, и мужчина, махнув рукой, подался в школу тренером. После развала страны запас его жизненных сил и вовсе иссяк. Михалыч редко задумывался о спортивной форме, все больше погружаясь в стеклянное величие горлышка бутылки. Дети редко видели его в трезвом состоянии. Он вечно был под мухой и тепленький. Гордо расправляя тощую грудь под неизменной майкой-алкоголичкой, он влажно улыбался и мягко вещал заплетающимся языком: «Детки, ступайте вы домой с Богом. На кой хрен вам сегодня занятия? Погода прекрасная, идите гулять. Только тихо, никому ни слова. Не шестерить!». Прекрасная погода случалась даже в самую суровую зиму. Но так как уроки физкультуры обычно стояли последними в расписании школьного дня, ученики редко спорили, радостно вскидывали сумки на плечи и устремлялись к выходу. Михалыч стоял в проеме и благословлял их расползшимся от благолепия лицом, загадочно крутя почти оторванную пуговку на куртке. В эти моменты он напоминал поддавшую Мону Лизу.

Но случались моменты ожесточенной борьбы с алкогольной зависимостью. Происходили они не по собственной воле физрука, а благодаря отсутствию финансов. В эти дни тренер срывался на детях, пытаясь восполнить пробел в их спортивном образовании за все долгие месяцы. Он заставлял их прыгать через козла, крутиться на брусьях, лезть на канаты, бежать на длительные дистанции. Затеи были бесконечные и изобретательные. Словно Михалыч хотел за один единственный урок сделать всех подопечных олимпийскими чемпионами. В руках тренера в эти скорбные дни появлялась увесистая связка ключей и, если ученик выполнял задание ненадлежащим образом, то вся сила металла обрушивалась на его пятую точку с разлету. Учителя мало заботили синяки, оставшиеся на теле школьников. Он вскидывал тонкие бровки в морщинистую мятежность лба и орал хриплым голоском: «Всех отпердолю, лоботрясы! Работать, сукины дети! Совсем распоясались, распустил я вас! Подняли жопы, и бежать, мать вашу за ногу!». Далее сквернословие и вовсе принимало удручающие масштабы. Михалыч кричал, надрывался, брызгал слюной в бессильной злобе. Но злился он не на детей, а скорее на свое незадавшееся утро без присутствия верной подруги – бутылки беленькой. Школьники понимали боль мужчины своим прозревшим подростковым разумом. Знали они и то, что в глубине души Михалыч – все равно добрый мужик и в конечном итоге простит все нарушения, неудавшиеся сдачи нормативов, промахи. Так и случалось. В конце урока физрук открывал журнал и неизменно выводил всем жирные пятерки, ласково приговаривая: «Ну все, дембельнулись, жертвы аборта. Расслабьтесь, пионеры вы мои лагерные».

Лиля росла. Тело ее приобретало вытянутую, неуклюжую нелепость. Девочка была немного похожа на жеребенка на дрожащих ножках. Пытаясь спрятаться от внешнего мира в прибежище уединения, она словно запирала свое тело на прочные засовы и не позволяла ему распрямиться в полную силу. Свобода мышц и движений застыла в неприкосновенности робкого цветка. Лиля спряталась в травах, затаилась, не смея поднять к солнцу скромный бутон своего естества. Неожиданно жизнь сама грубо вмешалась в ее пробуждающуюся природу. На урок физкультуры нагрянул тренер из школы олимпийского резерва, присматривая юные дарования. Он заметил не по годам вытянувшегося подростка, потер руки и сказал: «Высокая. Будет толк». Никто не разбирался в притязаниях самой Лили, ее затаенных желаниях. Мать, услышавшая интересное предложение, тут же согласилась. Интерес к этой рекомендации скорее испытывала она сама. Женщина всегда блистала в спорте, обладая всеми необходимыми талантами для этого: ладностью, ловкостью, силой командного духа. Дочь не нравилась ей своей нескладностью и робостью; замкнутая  и нелюдимая девочка попросту удручала Евгению Александровну. Слабые попытки протеста закончились тем, что Лилю определили на постоянные тренировки по баскетболу.