За пределами трепета

За пределами трепета
Елена Гарбузова

Притча об искушении человека в современном мире. Роман-фантазия о втором пришествии Иисуса Христа. История поколения, оказавшегося на переломе времен и вынужденного искать ответы на многочисленные философские вопросы.

Лиля, главная героиня книги, родилась в советской стране, впитывая идеологию восторженного патриотизма и невинности. Но судьба распорядилась иначе. Спустя всего десять лет происходит развал государства, и обнажаются губительные противоречия нового времени. Наступает эпоха искушений. Девушке суждено пройти испытания недоверием, гордыней и царством тьмы. Каждый соблазн представлен в виде нового героя на ее пути.

Сумеет ли Лилия справиться с давлением Дьявола? Разрушит ли она власть тьмы и снова вернется в царство истины? Книга раскроет загадку пути, ведущего за пределы трепета.

Елена Гарбузова

За пределами трепета

Посмотрите на полевые лилии, как они растут: ни трудятся, ни прядут; но говорю вам, что и Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякая из них (Матф.6:28–29)

Посвящаю моему другу, превратившему ночь в утро.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Лилия

I

Говорят, что первая лилия на Земле проросла из слез Евы, когда та покидала рай. Но, как известно, где находится глубокое раскаяние, там и следует искать обильные слезы. Кто знает, почему Ева с таким отчаянием принимала свой первый свершившийся акт свободной воли? Это остается загадкой для современного мира. Мира, предавшего забвению слово «смирение».

Едва ли Евгения Александровна, мать Лилии, думала о смирении всего человечества, когда назвала свою дочь этим именем. И уж точно она не приносила прощальный дар небесам за ошибки прошлого. Она просто жила в Беларуси всю свою сознательную жизнь и никогда не была за ее пределами. Что самое удивительное, она в этом вовсе и не нуждалась, ни разу не испытав томительной грусти или разочарования от скуки и однообразия окружающего мира. Стабильность, цельность, правильность и систематичность действовали на нее неизменно успокаивающе. Дальние горизонты никогда не влекли призрачным совершенством. Евгения Александровна с неизменной готовностью и упоением довольствовалась необходимым минимумом бытия во времена Советского Союза. Она могла дышать, улыбаться и чувствовать достаточный уровень равенства и свободы. Свобода не угнетала ее как Еву, потому что эта свобода была иного сорта. Независимость Евы возникла в результате падения и явилась как горькое отрезвление и потеря зоны комфорта. Свобода матери Лили была спланированная и цельная, как утренняя гимнастика или пионерская линейка. Евгения Александровна в принципе отметала избыточные терзания разума. Именно поэтому имя дочери не возникло в честь потерянного рая дореволюционной России. Россия в новом переплавленном состоянии Союза Советских Социалистических Республик вполне соответствовала бодрости ее молодых мускулов и непоколебимости убеждений. Мать девочки просто была счастлива. Она просто любила свою страну. Она просто не знала мнимых привилегий прошлого и поэтому не ощущала вкуса нисхождения. Потому что само нисхождение самым неожиданным образом может стать заменой истинному раю для непосвященных и превратиться в спелое счастье.

Первое счастье Лили не было спелым и громким. Робкий луч солнца вкрадчиво проскользнул в сумрак палаты родильного отделения. Смущаясь и съеживаясь, прошел сквозь старую деревянную раму окна, вкрадчиво обогнул щербатую небрежность зеленой стены и плеснул теплым дождем в лицо ребенка, лежавшего на руках Евгении Александровны. На короткий миг матери показалось, что головку ее малышки окружает нежное сияние. Сознание матери еще не вполне восстановилось после пережитых физических страданий, и красота момента спустилась на нее как мистическое откровение. Возможно, первое в ее четкой и рациональной жизни. Евгения Александровна с жадным отчаянием прижала младенца к своей груди и прошептала внезапную молитву человека, который всегда был далек от религий и чудес мира:

– О, мой белоснежный, сияющий цветок. Моя маленькая крепкая девочка. Ты так похожа на лилию в саду моего детства. Как хорошо и тихо там было. Я упивалась летней безмятежностью сада. И воздух был пропитан чистотой, надеждой и свежестью. Ты будешь подобна белому цветку на нашей белой русской земле. Твои волосы будут светлыми как крылья ангела, а лицо прекрасней утренней зари. И ты будешь всегда озарять весь мир своим трепетным сиянием и красотой.

Так редкий осенний проблеск света определил судьбу имени ребенка. Восторженная речь матери, вероятно, так и не была услышана небесами. Евгения Александровна всегда обладала броской и пленительной внешностью. Ее белоснежная копна волос и идеальные пропорции всего тела сформировали высокую самооценку с ранних лет. Женщина всегда выделялась на фоне сверстниц. Мужчины неизменно попадали под влияние ее чар самым естественным способом – просто первый раз увидев ее. Она никогда не прилагала усилий, что понравиться кому-нибудь. Любовь и преклонение людей рядом приходили к ней легко и непринужденно. Возможно, именно эта простота и сформировала ее философию отношения к миру. Она никогда не испытывала страданий от неразделенной любви или дружбы, и ее чувства всегда встречали отклик и одобрение. Лодка ее жизни, спокойная и уравновешенная, плавно скользила по морю жизни без штормов, тревог и волнений. Все восхищались ей и пытались приблизиться к такому явному физическому совершенству. Но именно эта цельная основа жизни сформировала избыточную категоричность суждений по отношению к другим людям. Если человек испытывал сомнения, падал и ошибался, придавленный тяжестью несправедливости, Евгения Александровна редко приходила к нему на помощь. Она предпочитала просто отчитать его и назвать слабым, не понимая милосердия и жалости в целом. Если они и приходили к ней, то в довольно искаженном виде избыточной сентиментальности. И только в случае, если это затрагивало ее личную природу и интересы.

Страдания других людей действовали на нее так же мало, как планеты действуют на Солнце. Они иногда незначительно волновали верхний слой восприятия, но эффект был слишком слабый, чтобы существенно возмущать поток эмоций в самих недрах. Она и не догадывалась о том, что горячая плазма Солнца сама очень чувствительно реагирует на крошечные силы извне. Иногда небольшого импульса бывает достаточно для того, чтобы возмущения начали колебаться. И это колебание в конечном итоге также устанавливает ритм, при котором магнитное поле меняет полярность Солнца. Незнание никогда не избавляло людей от ответственности. Со временем устойчивая полярность Евгении Александровны тоже дала трещину и обратилась в хроническое расстройство. Но в легкомысленную эру поверхностного восприятия и накапливания колебаний она не задумывалась об этом.

Лиля в детстве явилась полным разочарованием для матери, букетом из всех тех качеств, которые были противны Евгении Александровне. Все ожидания по поводу красоты обратились в одно сплошное разочарование. Девочка росла тощей и нескладной. Ее лицо словно было соткано из неправильностей и изъянов. Возможно, только глаза, влажные, темные, полные робкой тайны и любопытства, придавали некоторый шарм ее облику дурнушки. Но для Евгении Александровны этого было слишком мало для признания. Как и было недостаточно заурядного цвета волос ее дочери. Они были просто каштановые, без всех пленительных свойств и исключительности.

Но даже не внешность девочки являлась главным раздражителем для матери. Лиля никогда не обладала твердой и спокойной уверенностью матери. Она с самого детства была рождена с осознанием страданий вокруг и была насквозь пропитана сомнениями. Боль окружающего мира колола ее и рвала на части. Эта же боль служила источником бессонных ночей и постоянных мечтаний. Лиля была наделена слишком обостренной чувствительностью. Она словно родилась без кожи, и судороги раненого мира всегда являлись ее личными судорогами. Мать же дала четкое определение природе своей дочери:

– Она просто самый обычный невротик и с самого детства пьет мою кровь. Ни красоты, ни силы, ни здоровья. Вялая и зажатая до невозможности. А все потому, что я родила ее слишком поздно. Говорили же мне люди, да пока на свои грабли не станешь…

Лиля родилась, когда Евгении Александровне было около тридцати пяти лет. Сын, рожденный до тридцати лет (идеальный возраст для родов каждой советской женщины), был вполне удовлетворителен и по массе тела, и по характеру, и по состоянию физического и ментального здоровья. Да и в целом он был мужчиной. А уж с мужчинами Евгения Александровна всегда умела ладить и находить общий язык. На него мать девочки и решила переключить свою материнскую заботу и любовь. Лиля же осталась в одиночестве. Чему была несказанно рада. Ведь именно одиночество служило неизменным источником ее детского вдохновения. И только в нем она всегда чувствовала себя спокойно и уверенно. Она и не догадывалась о том, что если цветок способен вырасти в полном уединении, без света и полива, он непременно становится сильным.

II

Странная судьба выпала на долю людей, родившихся на территории страны, в которой жила Лиля. Иногда казалось, что когда богини судьбы распределяли муки и истязания при рождении нашей планеты, то отвлеклись, заболтались о вечных проблемах бытия и ненароком просыпали полную чашу испытаний на этот крошечный клочок земли. Просыпали, на миг застыли в немом оцепенении, затем скинули вниз преступную улику, а сами улетели, чтобы скрыться с места нечаянного преступления. Чаша разбилась на тысячи осколков, которые неизменно ранили народ на протяжении всей истории человеческого развития, а пепел страданий серой своей неизбежностью гасил первые пробивающиеся ростки надежды.

Некоторые даже считают, что период расцвета Великого Княжества Литовского, столь любовно воспеваемый всеми историками и писателями родины Лили, всего лишь надуманная и утопичная иллюзия людей, пытающихся ухватиться за любую спасительную соломинку. Людей, твердо верящих, что существовал золотой век развития Беларуси, когда официальным языком служил именно их родной и такой гонимый всей последующей историей язык. Настолько нереальным казался тот факт, что Беларусь могла быть цельным государством, величественным, независимым, сильным. С людьми, гордившимися своими корнями, уважавшими свою культуру. Людьми, которыми могли в любой момент отстоять свой патриотичный взгляд и свободу духа.

Но недолгим был век подъема и национальной гордости. Соседние государства, алчущие новых территорий и завоеваний, змеиными бросками жалили со всех сторон. Обессилена была страна, мощь ее была на исходе. Прекрасна сила мысли, утонченной прелестью своей восхищает высокий уровень культуры, но агрессия силы не разбирает красоты. Слишком тонкое плетение, едва различимое, не рассчитанное на широкий круг почитателей. У большинства же людей в том далеком прошлом были куда более примитивные устремления и желания. В слепом порыве отчаяния гордая страна кинулась к своему ближайшему союзнику – Королевству Польскому. Была подписана спасительная на первый взгляд Уния, объединившая соседние государства в Речь Посполитую. В реальности же этот шаг не только не принес белорусскому краю долгожданное спасение, но вверг в пучину кровопролитных войн и эпидемий. Померкло было величие городов. Они лежали в развалинах, и стон обреченности покрывал некогда мирные и светлые края. Земля истекала кровью, она словно плакала, как обезумевшая мать, теряющая свое величие и вместе с ним горячо любимых детей. Люди все ниже пригибались к земле и все чаще закрывались в себе, стремясь поглубже запрятать остатки своих взглядов и устремлений. Уползти, затаиться, забыться. Только бы не трогали, только бы оставили в покое. Многие сломленные роком страдальцы пытались в разочаровании скрыться за пределами проклятой земли, чтобы зализать на чужой стороне свои раны, чтобы вырвать все связывавшие их с этой неуютной страной воспоминания из своего измученного сердца. Но еще не покрылась прахом связь времен, свежа была память о гордых и славных предках. И даже в беспросветной тьме находились люди с чистыми душами и непобедимой волей. Они словно несли знамя всепобеждающей независимости и силы. Но даже их порывы вели не в стремительное небо, а неизбежно рассекались острым мечом судьбы.

В конце XVIII распалась Речь Посполитая и после долгих и мучительных разделов, отнявших часть жизни многих людей (а у некоторых и саму жизнь), Беларусь была присоединена к Российской империи. Была произведена попытка разбора шляхты, в итоге которой многие из дворянской знати лишились своих титулов. Оглушенные, сломленные очередным ударом люди были накалены до предела. Казалось, если кинуть горящую спичку в эту иссушенную несправедливостью почву, она запылает всепожирающим огнем мщения. И нашлась спичка. Даже не спичка, а настоящий факел, указавший свет многим уставшим от безысходности людям. Кастусь Калиновский скорее не человек, а легенда на территории Беларуси, словно спасительная звезда появился на небосклоне в последующий век. Пришел, чтобы зажечь отчаявшихся и повести за собой в такой рискованный и умытый кровью путь. Поднять тысячи и даже десятки тысяч затаившихся людей – это было сродни неожиданному волшебству. Что удивительно, не был Калиновский отменным оратором, скорее даже наоборот. Секрет его успеха крылся в удивительной простоте. Простоте высшей, зачастую недоступной большинству людей на Земле. Той единственной бесценной простоте, основы которой стоят на трех китах: доброте, справедливости и моральной чистоте.

И запылал костер. И чем благороднее были цели, тем ощутимее жертвы. В пожаре революционных восстаний являлись миру люди, готовые пожертвовать своей жизнью ради цельности и независимости своей страны, ради такого утопического и искромсанного в наш век слова «честь». Но все попытки были обречены на провал. Если бы благородство, идеализм и чистоту души можно было перековать в оружие массового поражения, победа бунтарей была бы очевидна. Но это все лишь тень реальности, ее бесплотный призрак. Калиновский был пойман, сурово осужден и повешен. И словно вечный ветер свободы донес и выжег в сердцах людей его предсмертные строки, посвященные своей любимой девушке и всему народу Беларуси:

Марыська чарнаброва, галубка мая,

Дзе ж падзелася шчасце i ясна доля твая?

Усе прайшло, прайшло, як бы не бывала,

Адна страшна горыч у грудзях застала.

Калi за нашу праyду Бог нас стаy карацi

Ды y прадвечнага суду вялеy прападацi,

То мы прападзем марна, но праyды не кiнем,

Хутчэй неба i шчасце, як праyду, абмiнем…

Бывай здаровы, мужыцкi народзе,

Жывi y шчасцi, жывi y свабодзе

І часам спамянi пра Яську свайго,

Што загiнуy за праyду для дабра твайго.

А калi слова пяройдзе у дзела,

Тады за праyду станавiся смела,

Бо адно з праyдай у грамадзе згодна

Дажджэш, народзе, старасцi свабодна.

Такова была легенда об этом человеке. Лиля, обладая детской доверчивостью и восприимчивостью, сразу поверила в эту легенду. Она еще не знала, что жизнь всегда пишет историю как черновик, а время оформляет ее в чистые страницы. А чистые страницы – это всегда достояние тех, кто владеет миром в определенный период времени. Когда Лиля очнулась от детских грез своего детства, она осознала, что герои – это не те люди, которые описаны в исторических книгах. Герои почти всегда безмолвны и гибнут в полном забвении. Беззвучный подвиг-удел избранных. Но если средства массовой информации описывают отдельных личностей как национальных героев или превращают их в святых в переломный момент существования страны – это значит лишь одно: эти герои служат манящим символом для нового подчинения народа. Подчинения через революцию. Подчинения через протест. Подчинения через утрату настоящей истории и забывчивость новых поколений.

В первую очередь Калиновский через восстание и крестьянскую революцию хотел добиться отделения Беларуси от Российской империи. А дальше, скорее всего, воссоздания Речи Посполитой в виде какой-то федерации, в которой нашлось бы место Литве и Беларуси. В принципе, он действовал в интересах Польши. Кто знает, заглядывал ли он так далеко или просто ставил перед собой цель последующего отделения своей страны от России. Если он не заглядывал дальше обособления, то он был недальновидным политиком, забывшим весь ход предыдущей истории. Если он знал итог присоединения к Польше, то все страдания революционеров, их кровь, пыл и утрата жизней были абсолютно лишены смысла. Потому что вели их по замкнутому кругу нового порабощения.

Лиле еще многое предстояло открыть. Но в раннюю пору детства ее разум не был отягощен обманом двойных стандартов. Девочка с безусловным вниманием впитывала в себя все знания, которыми жизнь щедро делилась с ней. Она была подобна диким цветам в поле, и ветер бытия постоянно наполнял ее душу новыми идеями, эмоциями и смыслами. Лиля радостно смотрела на мир сквозь незамутненное стекло. Она просто испытывала счастье быть, верить и мечтать.

III

Одиночество Лили объяснялось не только разочарованием матери. Роль отца в воспитании ребенка тоже была довольно условной. Это не было роковым стечением обстоятельств или редкостью в то время. Модель семьи в Советском Союзе являла собой примерно одинаковый шаблон качеств родителей: заботливая мать, успевавшая разрываться между основной работой, бытом и воспитанием детей и отец, который являлся сокровищем и достижением по умолчанию и избавлялся от мелкой суетности семейных проблем.

Евгения Александровна с ее красотой, смелым взглядом на мир и отсутствием сомнений примерно до двадцати пяти лет купалась в выборе поклонников и обожании. Она не испытывала тревог  даже по поводу своего возраста, который на тот момент уже казался избыточным для начала вступления в брак. Но внезапно все подруги оказались связанными семейными узами, а мать с каждым днем все больше попрекала ее за легкомысленность и перебор женихов. Устойчивая привычка быть на голову выше всех сыграла немаловажную роль в ее решении. Она подумала, что именно теперь  пришло удобное время, и с присущим ей спокойствием и уверенностью  выбрала себе партнера для жизни. Выбрала не потому, что отчаянно любила этого человека или предельно восхищалась им. Он просто отвечал ее целям и потребностям в определенный период времени. Мужчина был из хорошей интеллигентной семьи, обладал спокойным характером и проявлял к Евгении Александровне неизменный и ровный интерес, не отвлекаясь на другие соблазны. Чувство его было довольно вяло и безынициативно, оно словно плавало в еще не застывшем студне, напрасно силясь обрести цельную форму. Но его привлекла не только внешняя красота будущей жены, но и ее властная сила, которой ему так часто не доставало в жизни самому.

Алексей Леонидович Смирнов вполне оправдывал свою фамилию и безропотно принял узы брака, как и положено примерному члену общества в то время. Манеры его были консервативны и приличны, предложение поступило в сдержанной форме и в положенный срок. Евгения Александровна не обращала внимания на его неказистую и неправильную внешность. Внешний облик человека для нее имел значение только как отражение в зеркале или повод для сравнения в свою пользу. Лилю изначально она видела как продолжение самой себя, боковой побег дерева, который по умолчанию должен быть совершенным. Как только она убедилась в его неказистости и кривизне, побег тут же стал инородным телом в ее глазах.