Небо

А я сижу над серою рекою,
Над волчьей, вьюжно воющей землей,
Благословляя тонкою рукою
Всех, кто плывет в земной ладье со мною
И в лунной, поднебесной, – надо мной.

МИЛОСЕРДИЕ. ХЕНДРИКЬЕ

Ах, комната, в сутеми пыльной – одна
Жемчужина в винном стакане…
Ты мать без крестин, без венца ты жена, —
Иди, потрудися руками.
Сапог-коловрат с ноги грубой стащи,
А коль повезет, и рубаху,
А коли в лицо – каблуком, – не взыщи:
Синяк не страшнее, чем плаха!
Под мышки схвати да в постель ували, —
О, краской да маслами тянет
Льняными… олифой… в горсти у земли
Мужик твой качаться устанет!..
Он так уже зол на всю галиматью —
На сборищ всесветных болтанья,
И в морду б всадил от души… на скамью
Отправился б – на покаянье!

Художник ли, каторжник – все тут одно,
В стране этой. Все тут едино.
А в банке, на кухне, – из яблок вино,
Что припасено на годину…
И вот, пока царь твой, насытясь, храпит
В безумьи, в измоте палачьем,
Твой лик над посудою медной стоит
Луною в затоне рыбачьем…
И варево варишь, бросая зерно
В казан: ох, а пот – несоленый
Слизнула с губы задрожавшей… а вот —
Он сладкий – в чаду запаленном!
Часы проблекочут, в литавры мороз
Ударит, звеня рукавицей, —
Да, чищеный мир снова грязью зарос!
Глаза твои – порх! – две синицы —
По мраку резных деревянных шкафов
(Молчат, как органы в костелах,
От мессы до мессы!..), по рвани ковров,
Где лебеди, милые селам…

И в спальню проворною мышкою – шасть!
Смотри ж, как взлелеяло пламя,
Мятежного мира полярная пасть —
Ребенка, что плакал меж вами.
Поправь одеяло сопящему всласть.
Подуй на златой лоб ребячий.
Не скоро ничком в наст блескучий упасть
От голода, жизни собачьей.
Согнув кочергой позвоночник тугой,
Лбом-яблоком льня к половице,
Трудом упивалась, какого деньгой
Не купишь! Лишь – лептой вдовицы…

«Ах, ты, мой мужик, мой художник большой,
Где холст твой, великий и страшный?!
Ни света в зрачках, ни гроша за душой —
Пустой, как осенняя пашня…
Эх, мой дурачок! Ты меня напиши —
Щеку, что перловицей светит,
Глаза, что сияют сильнее души,
Да красные руки, что ветер
Все исцеловал!.. шею, что исхлестал
Буран, – мех-то вытертый, лысый…
Да, мы богачи! Царь ты Сарданапал,
Царица я Савская в лисах!
Не старую мать, не отца, не детей,
Не ветер – пошто в щели дуешь?!.. —
Я благословляю щетину кистей,
Которыми небо целуешь!»

И так до утра ты песком чаны трешь,
Цепляешь слепой пятернею,
А мир полунощный на лик твой похож,
Крещеный золой и землею!

Корявые впадины… Ямины тьмы…
Прорехи и прорези горя…
Лишь очи – на дне одичалой сумы —
Два мощных сапфира, два моря.

И так прожигаешь глазами – и твердь,
И стразы мороза на стеклах,
Что, хвост поджимая, дворнягою – смерть
За мышьим сараем издохла.

И – шаг ты шагаешь к окну: о, к бельму
Январскому, к зимней сурепке,
И – глаз тех огонь не видать никому,
А если зажмуриться крепко…

И сплавлены веки! И вдоль по щекам —
Рекою – разливом – ручьями:
«Родных я вовек никому не отдам —
Молох ли, Архангел – перстами