Небо

обветшалый, в разводах пурги!..
Где, гора моя, меч ты мой узкий
в небесах смоляных, где – ни зги?!..

Узел зол и страстей не развяжет
мне никто на краю забытья,
лишь Сибирь-Богородица скажет:
«Утоли вся печали твоя…»

И молюсь, лик горе подымая,
лик в морщинах подъявши горе —
я, бастылка, я, пижма немая,
я, багульник в пурге, в серебре,

в шубе латаной, козьей и драной,
на равнине, где воет метель:
дай мне, Господи, да без обмана
во горах ледяную постель,

чтоб уснула я сладко и строго
в междузвездной пуржистой пыли —
под присмотром Охотника-Бога,
близ объятья небес и земли,

чтоб забыла – при свете Вершины —
в ослепительной сини стальной —
как рыдал надо мною мужчина,
как ребенок угас предо мной,

как бросала в отчаянье матерь
мне тряпье для скитальной сумы,
чтоб раскинулась звездная скатерть
от Елабуги до Колымы,

и спала б я в роскошном просторе,
позабытая миром моим,
и горела б, как шапка на воре,
золотая Гора Серафим.

МОЛИТВА О ЛЕГКОЙ СМЕРТИ

…Вороны – маком на крестах
рассыпанным: на золотых!
Прищепки Солнца – на холстах
тех площадей, где грязи жмых,
Застиранных слепым дождем,
избеленных известкой вьюг, —
Огромный чан, кипящий дом,
и запах варева вокруг
Людского! Зеркало-сугроб,
Царицы ты Небесной лик
Нам отрази! – меж кепок, роб,
чтоб на морозе счастья крик
Слепящим голубем – в сапфир,
в густой, полдневный синий мед!
…Тебя люблю, подлунный мир.
Тем паче – зная: всяк умрет.

Да, Господи, я, уперев в морозный щит – да две ноги —
Средь грозных, в куржаке, дерев, среди хурмы и кураги
На промороженных лотках,
средь псов – в сосульки сбилась шерсть! —
Стою, как будто бы в веках
не умереть мне, а процвесть!
Процарствовать! – на сундуке вокзала – стоя сапогом
Сафьянной радуги, в руке зажав зимы слежалый ком,
Вобравший запах стуж и саж,
слезящийся лучом ручья, —
О Господи, из скольких чаш Благословенная – Твоя!

Ее придет пора испить. Ладонью губы утереть.
Ее придет пора разбить – на Солнце прямо посмотреть.
Под выхлестом широким встать —
что синий лебедь! синий флаг! —
Ветров январских: умирать —
неведомо, незнамо как.

И здесь, в виду повозок-крыш,
сараев (Царских тех возков
С гербами голубей!..) – услышь
молитву уст, провал зрачков:
Я не боюсь о жизни петь,
и даже – в глотке – со свинцом
Расплавленным… – но даруй смерть
мне легкую – седым венцом!

Да, мир для певчей птицы – клеть.
Безмерна площадь, холодна.
О, даруй легкую мне смерть
стаканом зимнего вина.
Стаканом синего вина в январском горьком хрустале —
И я спою Тебе – одна —
на всей Земле, по всей Земле!

Облепят ли морщины пчел – гудящих и казнящих лет;
Иль будет снеговой престол парчою младости согрет;
Белеса ли, сорвется прядь
в ночь – тяжек лисий малахай!.. —
Вот здесь желала бы стоять, вдыхая снежный каравай,
Метельной соли на зубах да звезд соленых слыша скрип,