Трехлапая зубастая Черепаха
с черной хвостатой Звезды
На зыбучем песке ископаемого страха
твои живые следы
Они – рисунком улыбки
полной хищных зубов
Младенцем в пещерной зыбке
орет от страха любовь
Мне страшно но чтобы не сойти с ума
иду по следу твоему туда где тьма
Трехлапая Черепаха
пожрет жемчужную Звезду
Вот топор вот плаха
я голову кладу
Я – без панциря я – нагая
тело хватайте кости клыки
Жизнь – это просто стрела тугая
посмертно в нерожденные входящая зрачки
***
…Это только гул сердца, не больше. Группа крови? Кардиограмма? Струенье горячих токов? Прапамять, осевшая трилистниками тайных аминокислот в хитрых спиралях наследственных кодов? Темный гул. Грозный гул. Слепой гул. Сгущение мрака, не больше. Не бойся. Не бойся, это не сон. И ты даже не человек теперь. Вот она – на замшелом пещерном амазоните – крестовидная голограмма твоей голой души. И ты не убережешься сейчас от копья, летящего в тебя. Оно – без промаха. О, тебе уже рассказывали сказок без счета про смещение времен! Ты тонко улыбался – до той поры, пока сам не очутился перед густоискрящимся черным прогалом.
Гул идет, поднимается, ширится, затопляя тебя. Ты кричишь – только воздух миров клубится близ немого рта. Ты распахиваешь глаза – взрыв за взрывом слоятся, сливаясь в безумные радужные фосфены. Ты жаждешь пасть на колени – Время поднимает тебя под мышки, дышит в лицо, смеется: не склоняйся передо Мною, властвуй, цари.
И ты понимаешь – не сознаньем, а кровью, – что Древний Час, Нынешний Час и Грядущий Час – уже не твое достоянье. Что архантроп – не предок твой, не родоначальник, не полузверь, лижущий след твоей пятки, а Вершина, к коей ты – идешь и вернешься.
Черный гул настигает, красно клубится, сыплет тысячью искр.
Не бойся.
ВЕРНИСЬ.
Ход Звезд
Там – внизу – и крик – и боль – и лед.
Там – внизу – все рвется и дрожит!
Там – внизу – всему придет черед.
…В небесах – Великий Звездный Ход.
В небесах – безмолвно Свет поет.
Временем никто не дорожит.
Там – внизу – сраженье: чья взяла?!
Чьи-то очи – сомкнуты навек!
…В небесах – катят небесные тела
По орбитам. Их заносит звездный снег.
Их заносит горько вечный снег…
***
…Страшно перевоплощенье. Крутит суставы тоска. Тяжко перекрещенье двух ипостасей. А если – не двух? А если – множество живых – прежде – тогда – всегда бегущих по пустым просторам дикой планеты – вселяется в помраченное вселенской любовью тело?
Кто разделил Бытие на тело и душу? Вот камень – у него есть душа: он гордый кристалл. Вот черепаха – у нее есть душа: ее медленное время тянется медовою лентой. Вот мы двое – вот твоя рука, вот моя рука: о, как крепко пожатье, как беспощадно, как неостановимо.
Озираюсь. Холод простора пронзает! Не знакомые глазу папоротники дрожат на утреннем морозе. Ощупываю глазами длинные красные косы, круглые валунные плечи. Ты! Обнимаю взором низкий лоб, скулы – панцирем броненосца, зрачки – два наконечника ледяных копий, летящих навылет. Ты!
Я – сразу в двоих?!
Перевоплощенье страшно.
Небытие – страшней.
Сплетайтесь, лианы. Схлестывайтесь, ласты и клювы. Сливайтесь горячею смолою, шеи. И вы, первые руки! – не разжимайтесь.
Я приму участие в твоем пире, Земля, продевшая кровавую серьгу месяца в белую мочку снежной горы.
Промискуитет
…Да, ты моя. Да, мой ты – берегами
Обеих ног я обхвачу реку.
Нагая жизнь! Тебя пронзает пламя:
Открыт живот безумному быку.
Мой мир! Ты мой. Тебя сожму в объятьях —
Да так, что хрустнет мерзлый позвонок.
Пещерные нечесаные братья!
Вы живы. Перегной у ваших ног —
Да это я… да я это, предлюди,
Архантропы звериные мои —
Несомая на плоскогорном блюде
Закланною косулею любви!
Я вас люблю.
Пусть рты позажимают —
В гневливых ахах – те, кто жив одним
Либо одной! – люблю и обнимаю,
Провижу чрез пещерный смрадный дым,
Архантропы, и волосы и плечи,
И ноги ваши – бревна! и глаза
Раскосые, кровавые, как свечи,
И зубы ваши – чисто бирюза,
Сверкают над растерзанною тушей! —
А вы идете, тяжело дыша,
Ко мне, ко мне, – мои тела и души!
О, я на вас на всех – одна душа!
Одна жена я вам! Ну что ж, хватайте,
Терзайте и свежуйте впопыхах,
И на огнище жертвенном сжигайте,
Чтоб Звездный Купол бабьей казнью пах!