Апостолы Революции. Книга первая. Лицедеи

Он мерил комнату широкими шагами, запустив ладонь в волосы. Агент все так же сидел, развалившись в кресле и подперев щеку рукой. Его задумчивый взгляд был устремлен на темный прямоугольник окна, за которым виднелись освещенные окна дома напротив.

– Тебе знаком этот почерк? – спросил он наконец.

– Нет, – покачал головой Сен-Жюст. – Если бы я хоть раз увидел его, то непременно запомнил бы. Постой! – он резко обернулся. – Ты полагаешь, что это кто-то из моего окружения? Кто-то, кого я знаю и кто знает меня? Тогда что ему помешало прийти в Комитет и разобрачить меня? К чему это письмо? К чему такой риск?!

– Разоблачить тебя ему помешал банальный, глупый и вполне обоснованный страх. Твоя репутация безупречна. И совершенно очевидно, что члены Комитета не бросятся обыскивать твой секретер, услышав столь абсурдное обвинение из уст… – он запнулся. – Что до анонимного письма, то тут риск минимален.

Сен-Жюст недоверчиво покачал головой.

– Ошибаешься, риск велик. И состоит он в том, что случится то, что случилось: письмо попадет ко мне.

– Один шанс против десяти, – отмахнулся гость.

– Нет, – поправил его Сен-Жюст, – один шанс против пяти. На данный момент только шесть членов Комитета, считая меня, реально участвуют в работе правительства.

– Вот как? – в голосе агента послышалось удивление и, как показалось Сен-Жюсту, разочарование. – Понятно…

Наступила пауза, в течение которой собеседники, погруженные каждый в свои мысли, избегали встречаться взглядами друг с другом.

– Ты сможешь найти автора? – спросил Сен-Жюст, нарушив молчание. – Достаточно будет только имени. Потом я займусь им сам.

– Постараюсь, но на это нужно время… много времени… – в голосе агента прозвучало сомнение, доселе ему незнакомое.

– Сколько? – нетерпеливо спросил депутат.

– Месяц или больше, не могу точно сказать. Мы даже не знаем, кого ищем.

– У меня нет месяца. Нет даже недели.

Шпион молчал, не спуская глаз с оконного проема и освещенного окна за ним.

– Только одному человеку может быть известно, что камней у агента Барера уже нет, – медленно проговорил он, делая ударение на каждом слове. – Это сам Барер. Возможно, он все-таки узнал, что в Англию отправился совсем не тот человек…

Сен-Жюст опустился в кресло напротив собеседника.

– Ты хочешь сказать, что за этим письмом стоит Барер? Исключено. Сейчас мы играем на одной стороне, ему это хорошо известно.

– Как, возможно, – на этом слове шпион сделал короткую паузу, – ему известно и то, что по твоему приказу он потерял своего лучшего агента. Вы играете на одной стороне, говоришь? Допустим. Тогда какого черта ты уже второй день держишь в Консьержери эту Элеонору Плесси? Кстати, стоит поторопиться вытрясти из нее интересующие тебя сведения, пока кто-нибудь из ее покровителей не обнаружил место ее заключения. Если она почувствует, что освобождение близко, то и рта не раскроет.

– Ты прав, – пробормотал Сен-Жюст, взглянув на каминные часы, показывавшие без десяти минут семь, и поднялся. – До заседания Комитета еще два часа. Я успею переговорить с ней. Стоило бы, конечно, дать ей еще один день на размышления, но, к сожалению, времени у меня, действительно, мало. Да, и еще… – он резко обернулся к собеседнику: – Если это Барер, мне нужны доказательства.

– Они у тебя будут, – пообещал шпион, направляясь к выходу. – Что ты намерен делать с камнями? Надо бы избавиться от них, пока не поздно.

– Дались тебе эти камни! – с раздражением воскликнул Сен-Жюст. – Хочешь получить еще один за работу? Слушай, а что если я тебе отсыплю их все, авансом, на несколько лет вперед?

– Ты не будешь в безопасности до тех пор, пока не избавишься от них, – шпион пропустил издевку мимо ушей. – И судя по тому, что они все еще у тебя, ты не знаешь, что с ними делать, а решать надо быстро, очень быстро.

– Знаю, знаю, – пробормотал Сен-Жюст. – Я найду, как их пристроить. Без твоей помощи, – добавил он после секундной паузы.

– Напрасно ты мне не доверяешь, – усмехнулся гость. – Если бы я хотел использовать драгоценности против тебя, я уже сделал бы это.

– Вот именно, – сухо отозвался Сен-Жюст, словно нанес пощечину. – И я все еще не уверен, что это не так.

Шпион покачал головой с осуждающей грустью и вышел, бросив на прощанье:

– Я найду автора. Возможно, тогда ты поверишь мне.

– Барер… Барер… Барер… – шептал Сен-Жюст, расхаживая по гостиной с бокалом красного вина в руке. – Допустим, он узнал об убийстве агента. Допустим, установил, кем был нанесен удар, хотя не вижу, как ему это удалось. Допустим, он знал, что у убитого были драгоценности. Допустим, узнал, что из его кармана они перекочевали в мой. Допустим… Все эти допущения делают версию практически равной нулю. Ну да ладно, допустим, Барер знает обо всем. Но зачем ему разбивать мою репутацию сейчас, когда перед нами стоит сложнейшая задача по уничтожению оппозиционных Комитету фракций? Зачем ослаблять союзника? Зачем вонзать нож мне в спину в тот переломный момент, когда решается судьба Комитетов, а вместе с ней и его собственная судьба? Он умен, достаточно умен, во всяком случае, чтобы понимать, насколько высоки ставки в игре, которую мы затеяли. Пусть ищейка рыщет в поисках доказательств, вряд ли ей удастся что-то отыскать.

Покидая через двадцать минут отель «Соединенные Штаты», Сен-Жюст нисколько не сомневался в непричастности Барера к злополучному письму.

4 вантоза II года республики (22 февраля 1794 г.)

Появление члена всесильного Комитета общественного спасения на пороге главной политической тюрьмы республики, да еще в столь поздний час, не могло остаться незамеченным. Для вечерних и ночных допросов заключенных обычно вызывали в особняк Брион во дворе Карусель, где располагался Комитет общей безопасности. Сами члены правительственных Комитетов переступали порог Консьержери только днем, заранее предупредив консьержа, с кем именно из заключенных они желают переговорить. Приход Сен-Жюста не столько удивил, сколько напугал привратника, который собрался немедленно отыскать начальника.

– Не стоит беспокоить гражданина Бо понапрасну, – остановил его Сен-Жюст. – Мне необходимо задать пару вопросов заключенному, только и всего.

– О, конечно, конечно, – заторопился привратник и тут же побежал к дежурному тюремщику. Через пару минут тот уже шел по узким коридорам, гремя связкой ключей.

Перед Сен-Жюстом распахнулась деревянная дверь, перехваченная в нескольких местах железными скобами. Из темноты комнаты дунуло холодом. Сен-Жюст замешкался на пороге.

– Пусть принесут свечи и растопят камин, – приказал он.

Пока тюремщик отдавал соответствующие распоряжения, он ждал в коридоре.

Когда, наконец, канделябры, расставленные на столе и камине, осветили комнату неровным светом, Сен-Жюст прошел к столу и достал из портфеля несколько чистых листов бумаги. Перо и чернильница на столе уже были. Разведя огонь в камине, тюремщик в нерешительности остановился у дверей, ожидая дальнейших распоряжений.

– Приведите гражданку Плесси, – приказал Сен-Жюст, стягивая перчатки и подставляя руки к огню.

Там же, у камина, Элеонора его и застала. Она вошла, кутаясь в выцветшую шерстяную шаль, проеденную молью.

Услышав ее шаги, Сен-Жюст обернулся и сделал тюремщику знак удалиться.

– Ну, вот и вы, – проговорила Элеонора, лишь только они остались одни. – Я уже отчаялась увидеть вас сегодня.

– Садитесь, – проговорил он вместо приветствия.

Она осталась стоять.

– Здесь так холодно, – снова заговорила она плаксивым голосом. – А у меня совсем нет теплых вещей, да и попросить их не у кого. Ко мне никого не пускают, я даже не могу вызвать свою камеристку, чтобы она принесла одежду.

– Откуда у вас это? – поморщившись, спросил Сен-Жюст и взглядом указал на тряпку сомнительной свежести, укрывавшую ее плечи.

– Жена тюремщика дала мне свою шаль, – ответила Элеонора. – Вернее, обменяла на пряжки моих туфель. У меня ведь больше ничего нет. Обмен, конечно, неравен, но от холода в камере пряжки защитить не могут, – горько усмехнулась она.

Сен-Жюст промолчал, поглощенный изучением женщины, стоявшей перед ним. Сутки, проведенные в тюрьме, изменили ее. Светло-каштановые волосы хаотично разметались по плечам; самоуверенная улыбка уступила место усталой грусти. Ее глаза больше не горели вызовом, а взгляд был, скорее, настороженным, чем дерзким. Правда, пропали темные круги под глазами.

– Вы неплохо спали, как я погляжу, – эти слова вырвались у него сами собой.