Зима в ноябре

Тимофей погостил всего пару часов – расстроенный ссорой с женой, всё жаловался на Анну, сетовал на её мнительность и страхи. Тоська слушала его невнимательно – неясное предчувствие щемило сердце, не давало расслабиться, побуждало завернуть брата обратно домой. И когда с неба полетели первые снежинки, она почти вытолкала его за порог, велела бежать с изнанки.

– Что-то грядёт! Я чувствую силу и злость. Чувствую гнев Мары!

– С чего ей гневаться? – попытался возразить Тимофей, но в этот миг над поляной роем пронеслись поползухи, потрясая мешками без дна щедро ссыпали вниз белую крупу. Тоська едва успела набросить на брата непрогляд.

– Видал? А ты споришь! Поспешай-торопись! Непрогляд долго не продержится!

– Но для чего она их прислала? – Тимофей зачарованно уставился вслед поползухам.

– Спроси у жены! Думаю, дело в ней!

– В Анне? – опешил Тимофей и, забыв попрощаться, бросился бежать через лес.

– Ишь, припустил! – досадливо передёрнулась Тоська. – Как только про Аньку сказала, так сразу… Больше и просить не пришлось!

Мысли о невестке до сих пор вызывали колючую ревность. Но сейчас она не дала ей разгореться, послала вдогонку за братом обережную заклятку, поплевала вслед, чтобы миновала его встреча с неприкаянными, чтобы не увязались за ним удельницы, а кошемары не перестряли дорогу…

Обмакнув в воду палец, Тоська провела невидимый круг и осторожно подула в серединку. И опять замелькали снежные мушки, словно и не было в целом свете никого кроме них.

Тоська смотрела и смотрела, пока грудь не ожгло холодом – лунница, давний подарок Анны, сделалась словно кусочек льда!

Затрепетал воздух, и из пустоты проявилась зыбкая фигура, приморозила комнату, загасила огонь в печи.

Многорукая да ужасная с виду, зависла Мара перед Тоськой. Свела к переносице темные брови, потребовала, чтобы вернула брата назад, удержала возле себя на изнанке.

– А ты сама… сама не можешь его вернуть? – вопрос вырвался сам собой. Тоська хоть и робела перед Марой, не смогла удержаться от лёгкой подколки.

– Хочешь, чтобы сама? Могу! – Мара склонилась вперёд, жуткий лик оказался совсем близко. – Но не пожалеешь ли после?

– Зачем его возвращать? – новый вопрос дался Тоське с усилием.

– Анна не пара ему! Больше не пара! Их нужно разлучить навсегда!

– Не ты ли благословила их?

– Прикуси-ка язык! Не доросла ещё, чтобы мне перечить! Слушай да исполняй, что велю! Поняла?

Нужно было кивнуть. Или сползти на колени. Прижаться лбом к стылому полу, молить о милости и снисхождении. Да только упрямство не позволяло Тоське покориться, удерживало на месте, мешало выполнить волю лесной хозяйки.

– Что же молчишь? Онемела от страха? – белые, будто стеклянные глаза прожигали Тоську насквозь.

– Я… думаю… – с трудом просипела Тоська в ответ. – Что… ты… хочешь мне… поручить?

– Сначала клятва! Потом задание! – усмехнулась Мара. Сузив глаза, прошипела хищно. – Клянись мне! Ну же, клянись!!

Словно тяжёлая гиря, потянула лунница Тоську книзу, ноги сделались ватными и чужими, подогнулись сами собой.

– Ты же была добра ко мне! – не хотела сдаваться Тоська. – В прошлый раз отпустила в деревню, позволила вернуться к своим.

– Что было, то снегом перемело! Лето сменила зима! – Мара вдруг изогнулась змеёй, заскользила мимо Тоськи кругом. – Клянись мне в верности и повиновении! Клянись не водиться с людьми! Клянись не видеться больше с подругами. Не бывать в деревне. Никогда! Никогда!!

– Что… мне… будет за это?.. – вцепившись в шею, Тоська пыталась оттянуть душившую цепочку.

– Ты смеешь ещё торговаться? – голос Мары взвился под потолок. – Изволь же! Я приближу тебя к себе! Приобщу к тайным практикам! Научу, как жить долго! Вечно!

– А… взамен? Что… нужно будет сделать… взамен?

– Да пустяк же. Пустяк! Извести Анну! Приглядывать за её дочкой!

– Ты забрала Ладу себе??

– Анна вынудила меня! Глупыми поступками заставила это сделать! Девчонка больше не вернётся к людям. Останется при мне навсегда!

– Но там же мать… – Тоська отчаянно пыталась дышать.

– Не зли меня! Я жду ответ! Согласишься – тебе же лучше. Откажешь – зачахнешь пленницей в этой дыре.

– А Лада? Что будет с ней?

– Отдам поползухам. Мне некогда присматривать за человеческим дитятей. Я жду ответа! Решайся, Таисия! Не зли меня!

Тоська корчилась на полу. Дышать было всё тяжелее, в глазах мельтешил бесконечный снег. Цепочка с лунницей-подвесом затягивалась на шее в безжалостную петлю.

«Отдам поползухам! Отдам поползухам! Отдам поползухам!» – молотом отдавалось в висках.

И когда воздуха совсем не осталось, Тоська всё же успела шепнуть:

– Я согласна! Согласна…

***

Тимофей заблудился в метели – белая мгла укрыла под собой лес. Ветер толкал его в спину, гнал куда-то вперёд без дороги. И не было больше сил сопротивляться ему – ледяная пустота расцвела внутри, заполнила каждую клеточку, заморозила горячую кровь.

Зазвенели тихие колокольцы, завели незнакомый напев. В снежном вихре пронеслись поползухи, яростно встряхнули мешки, обрушили на Тимофея снежный водопад.

Он так и остался стоять неподвижно, оцепенел безмолвным снеговиком. Не слышал больше пения колоколец, не чувствовал, как улеглась метель, не видел, как знакомая приземистая фигурка поковыляла к нему от деревьев, опасливо озираясь.

– Тимка! Отзовиси, ты тута? – дворовый тихонько постучал по снежной корке. – Хоть ворохниси чуток, пошли мне какой-нибудь знак!

Поскуливая и причитая, кот просеменил вокруг снеговика, безуспешно попробовал завалить того набок.

– Что ж это деетси, что приключаетси! До Тоськи пути перекрыло. Матрёшка в Ермолаево пироги жуёт. Один я тутачки маюси, с холодухи да голодухи терзаюси!

Сделав ещё пару кругов, дворовый решительно встряхнулся и выпустил кривые когти.

– Пипец котёнку! – проорав любимую присказку, зацарапал спрессованный снег, пытаясь добраться до Тимофеева лица.

– Закурить не найдётся? – хрипато спросили позади.