Августина Лил. Красная нить

Есть такое понятие в геологическом поле, как «выкидушка», лагерь выкидной… это когда из-за долгих подходов, чтобы не терять время зря, берут самое необходимое и делают еще один небольшой лагерь, где-нибудь в дне ходьбы от основного лагеря… дней за пять максимум делают необходимую работу и возвращаются.

Вот такой выкидной лагерь, где готовим по очереди – я и молодой специалист Ольга…

Повара в такое мероприятие не берут, понятное дело.

Маршрут. На вершине горы сидим, обедаем, вонь стоит невыносимая.

– Что это за запах такой противный? – спрашиваю подозрительно, потому что мелькнула мысль; догадываюсь о его происхождении.

– Медведь так воняет.

– И что, так долго запах стоит?

– Почему долго, наверное, недавно был.

Час от часу не легче…

– Ну ладно, я здесь сам доделаю все, а ты в лагерь спускайся, ужин приготовь, скоро все возвращаются…

Скатиться с горы – это не подниматься, на попу села, и вниз по торме – плотный снег, даже летом не тает между горами, и…поехала с ветерком…

Правда, надо вовремя затормозить, а то и в ручей ненароком… лето все-таки, кое-где в проталинах вода быстрым потоком видна…

Так долетела до зарослей травы (деревьев там нет, ни одного!), трава выше моей головы… смотрю, такая широкая дорожка, надо же, утром прошли, а трава не поднялась… иду, радуюсь, когда еще по торме покатаешься с ветерком, солнце… да и вообще – радуюсь жизни.

Опускаю глаза – на тропинке кучка – дымится…А ведь вонь, к которой я уже привыкла, сопровождала меня с самой вершины!..

Понятно теперь, что тропинка не наша утренняя, а совсем свежая, как и кучка медвежья. То-то думаю, что-то широковата тропинка.

Я тихонько свернула, пришлось протаптывать свою, но уж не ропщу.

Позже выяснилось, что мой руководитель решил, что этой тропинкой шла я, и пошел спокойно, ничего не подозревая, конечно, на кучки он не смотрел, этого добра там полно валяется, да к тому моменту уже остыли все кучки. Поднимает голову, а перед ним колышется огромная серая глыба… Медведи, надо сказать, на Памире почему-то грязно-серые, а не бурые… медведь спиной стоял, повернулся посмотреть: кто там. Так и стояли они, смотрели друг на друга… медведь непуганый, наверное, не голодный… а у геологов всегда молоточек на длинной ручке имеется… что делать? Постучал по камню этим самым молоточком, не бежать же сразу… а так постучит, и сдает назад потихоньку, постучит… и шаг назад…

Как потом рассказывал Ильич: «Медведь так и стоял, смотрел, пока не исчез из виду…» Спокойный попался. Но они там все такие.

Дней через десять снова медведи: медведица с медвежонком… провожали уже другую партию геологов на «выкидной», смотрели из лагеря… идут наши геологи по склону, не докричаться уже, и не видят, что впереди на тропе медведица.

Она их первая увидела. Опустилась на тропу пониже. Медвежонок так и шел за ней, смотрел назад, кто это, такие чуда-юда… мать остановилась, он по инерции на нее налетел… стоят, вместе смотрят… экзотика для всех… потом мать носом дитя толкнула, мол, все, сеанс окончен, вперед…

…– Запомните, меня зовут, как Паустовского, только наоборот! – громогласно оповестил меня, с лысой головой и огромной седой бородой, росту непомерного и веселыми озорными глазами, Человечище…

«Вспомнить бы еще, как напрямую зовут…»

Смотрю снизу-у-у вверх, и солнце прыгает зайчиками у него в глазах и улыбке.

– Помните?

– Нет.

– За честность- пять с плюсом!

– Я – не геолог! Геолог, это у меня вон, племянник, я географ, из Ташкента, увязался с молодым специалистом, когда еще на Памир… больше, наверное, не попадем с Вами… Повезло! А здесь я – рабочий у племянника, и, по совместительству, конюх.

…слышу его громкий ответ кому-то:

– А дети в палатке у девчонок в слова играют! Хохочут, слышите?.. Дети, завтра рано вставать, не заигрывайтесь до утра.

«Дети»: два студента и два молодых специалиста, резались в слова, как в карты, двое загадывали, а двое показывали… точно, как в детстве, весело…

…подозрительно на меня смотрит, когда попросилась с ним в пять утра в выходной пойти тропинку для лошадей делать по торме…

– Ну, пойдем…

– …и охота тебе в выходной вставать в такую рань…

Ольга, она явно уже не прыгает молодой козочкой, как я, от радости быть на Памире…

Уж не знаю, что его так напрягло вначале, но, когда мы делали эту самую лошадиную дорожку, он опять стал веселым и озорным громогласным великаном.

– Главное, чтобы торма до завтра не растаяла, а то люди-то ладно, а лошадь жалко…

– А теперь пойдем, арык подделаем немного, он сухой пока, а вода пойдет, люди без воды останутся, я уже проверил, в одном месте разрушилось…

…не лезет больше простокваша, или как она у них называется… и так мало ем, а полную большую миску – это выше моих сил… Константиныч шипит на ухо: ешь, а то обидишь, надо все съесть! Тем более, что ты первая женщина, которую они принимают на мужской половине! Это – почет!.. ешь, говорю!

Это он – на мой просящий взгляд.

Сидим в доме местного чабана. Тот самый арык привел к дому.

Уж как они объясняются, не знаю, у меня задача: съесть, чтобы не обидеть. миссия невыполнима… Константиныч вздыхает, забирает у меня миску, доедает…а точнее, ест практически нетронутую простоквашу, объясняя хозяину жестами, мол, женщины, что с них возьмешь.

… У меня осталась фотография: Константиныч с миской воды, и солнце отражается в воде, а впечатление, что запуталось у него в бороде…

А еще у него была мечта –холодная ночевка в горах. Под веселый смех он рычал: ну, когда же его племянник отпустит своего чернорабочего на холодную ночевку.

– А что такое холодная ночевка? – спрашиваю тихо.

– Как, ты не знаешь, что такое холодная ночевка? – Константиныч глазами ищет моего руководителя, – может, покажешь студенту, что есть холодная ночевка.

Тот машет рукой, мол, романтика вся из меня уже вышла…

– Это звезды на вершине горы… – Константиныч начинает рассказывать, мои глаза начинают загораться…

Ольга спокойно говорит:

– Уже никто и не помнит, когда в последний раз кто так ночевал. Это когда ночуешь в горах, не успеваешь в лагерь вернуться, один спальник у тебя, и всё.

– Да-да, под открытым небом… – начинает Константиныч…