След от солнечной тени

– Да сиди, ладно. На чем мы остановились?

– Ты много куришь, это уже вторая за последние пять минут.

– Тогда я тебе обещаю, что обязательно буду сожалеть об этом перед смертью. Продолжим. Ты читал досье на мальчишку?

– Да, мельком.

– Что скажешь?

– Избиение. Жалко парня.

– В этом я не могу не согласиться.

– Серьезно? Тебе кого-то жаль? – не без иронии проговорил Сэм.

– Не издевайся. И да, мне его жаль. Сейчас то, что я скажу, прозвучит жестоко, но мне нужно это сказать, ибо, не зная этого, ты меня не поймешь.

– Да я и так тебя не совсем понимаю.

– Ко мне попадают тысячи мертвых людей в год. Тысячи. И что хочу сказать: мне не столько жаль младенцев, сколько таких парней как Саймон Андерсен. Ибо парни в его возрасте уже умеют думать, они знают, что это такое – знать, планировать, действовать. У них даже, возможно, есть план на ближайшее будущее, возможно, великое будущее… И тут нелепый случай портит все. Понимаешь? Все, – он щелкнул пальцами, – нить оборвалась. И подумай, что было в его голове, когда он чувствовал удар за ударом? Его избили родители до смерти. Те самые люди, которые были обязаны заботиться и защищать его, пока есть силы, избили собственного ребенка. О чем он думал во время всего этого? Уж не о жестокости родителей, о силе их ударов. А о том, чтобы это прекратилось, о том, сколько всего он уже не сможет сделать. Сэмми, он представлял все это и сожалел. А в твоем возрасте только спустя время осознаешь всю полноту утраты. Это неписанный и в то же время нерушимый закон, который подкреплен чувствами, имеющими разную природу происхождения. Сожаление – самое распространенное и САМОЕ гадкое чувство из всех. Честно. Оно стольких людей сломало и перекроило, что не сосчитать. И если ты думаешь, что перенесешь обидное событие без него, то я тебе скажу – ты глубоко ошибаешься. Вспомни, неужели ты не сожалел, когда твоего пса сбила машина или когда ты расстался с девушкой в институте? Повсюду это ощущение. Знаешь, как оно действует? Хотя мне плевать, я все равно расскажу, я уже вошел во вкус. Так вот, сначала оно кидает в тебя камнем. Да, именно камнем, чтобы ты почувствовал удар и чтобы образовался синяк. А лучше гематома, чтоб наверняка. Затем пропадает на время, давая тебе возможность прийти в норму. А вот после этого оно снова бросает камень, только уже побольше, в то же самое место. Боль от этого намного сильнее, чем в первый раз, рана глубже и серьезнее. И так будет продолжаться до тех пор, пока весь ты не покроешься ссадинами. Но я тебе открою секрет – есть средство против этого. Есть тот самый щит. Нужно лишь возвести вокруг себя стену. Желательно, из кирпича. Красного – печного и огнеупорного. На случай вспышек эмоций. И тогда ни одно чувство не сможет причинить тебе боль. У тебя будет все, что нужно для проживания жизни, но не будет ничего для воспоминаний. Согласись, небольшая цена за целостность и сохранность души и сердца?

«…И пару лет назад я окончательно пропитался ими».

Глава четвертая

Николас

– И ты представляешь, что она ответила?! Ты даже не представляешь! «Джонни, я поехала к Брэду». К Брэду!! Понимаешь?! Она же ясно призналась в измене! Я всю ночь переживал за нее, ведь было уговорено, что она идет с подругами по работе и придет домой не позже 12. А утром она появляется дома, настежь распахивает дверь, вся помятая, пьяная. К тому же… От нее разило мужскими духами… Это так горько осознавать…

Джон, сидя за барной стойкой, хватался за голову, упивался финской водкой, которая осталась еще с его прошлого визита ко мне, и рассказывал историю одновременно похожую и в то же время отличающуюся от предшествующих. А мне оставалось лишь сидеть с невозмутимым лицом напротив него и ждать, пока подтянутся Макс и Рич.

– И что ты собираешься делать в этой ситуации? – спросил я, вспомнив единственную заученную фразу из пособия для чайников по психологическому анализу поведения человека. Мне нужно просто тянуть время. Просто тянуть время…

– Я? Это что она собирается делать! Я и пальцем в доме не пошевелю!

– Действительно. Правильно, нет способа лучше наказать жену за очередную измену, чем отлынивание от обязанностей по дому. Ты гений, Джон. Значит, ты с ней даже не поругался?

– Нет.

– А раздеться-то хоть помог, когда она заявилась домой в таком виде?

– Конечно, да.

– Ты молодец.

Я встал и похлопал слабого Джона по плечу. По его внешнему виду можно было с уверенностью утверждать, что при малейшем соприкосновении с окружающим миром он разобьется вдребезги. Но, к счастью или к сожалению, этого не произошло. Вот смотрю я на него – вроде привлекательный парень, умный, хорошо зарабатывает. И как он докатился до такого в семейной жизни? У них нет детей, и почему он держится за нее? Никто, даже я, не может сказать, что за мысли сейчас у него в голове. Опять же, к счастью, а может, к сожалению.

– Ник?

– Что?

– По-моему, ей лучше было бы, чтобы тогда она осталась с тобой…

– Не начинай снова, Джон.

– Я серьезно.

– Твой мозг сейчас под действием сильного алкогольного вещества, ты в принципе не можешь серьезно говорить. Да и почему это? Значит, когда ты понял, насколько у тебя плохая жена, то сразу ее мне толкаешь? Джон, если бы даже тогда она выбрала меня, то это не изменило бы ее человеческой сущности. Она бы изменяла и мне. Правда, я бы развелся сразу же, но это уже не имеет к нашему разговору никакого отношения. Человеческая сущность очень интересна при детальном ее рассмотрении, друг мой. Казалось бы, в процессе роста и развития человек накапливает ум, опыт, мудрость даже, но это не совсем так. На самом же деле, человек всего лишь пополняет свой ум знаниями до того уровня, на который способен развиться мозг этого человека. У человеческого ума есть свой лимит, я считаю. На настоящий момент мы с тобой знаем ровно столько, сколько нам полагается в данный момент, не более и не менее. И мы не знаем, изучим ли мы завтра что-нибудь новое или нет. Не знаем, достигли ли мы того окончательного уровня или у нас еще есть время. Было бы обидно, если этот лимит уже использован нами. В наши-то неполные 35 лет. И с одной стороны, это хорошо, ибо ты уже знаешь все, что полагается именно тебе. Ты можешь понять, на что способен твой ум, и даже быстро справиться с поставленной задачей. И ты вроде молодец, но в то же время возникает сокрушительное неподвластное чувство, что… – оглянувшись на Джона, я увидел, как он заснул на моей барной стойке. Видимо, я увлекся и совсем забыл, с кем разговариваю.

Тут в дверь постучали, и это оказались долгожданные Макс и Ричард. Увидев пьяного друга, что спит на моей кухне, они переглянулись. Я предложил уложить его на диван, а самим занять его место и отдохнуть. Пока наш дорогой смельчак храпел на моем диване, а парни готовили бутерброды, я спокойно сидел и слушал, как они обсуждают поведение секретарши Рича в постели.

– Ричард, можно тебя спросить о деле, давно меня интересующем? – ненавязчиво начал я, когда друзья присоединились к моему пиву.

– Для тебя, Ники, все что угодно, – ответил Рич, засовывая себе в рот огромный бутерброд с пармской ветчиной и ржаным хлебом и грязными руками поправляя светло-русую прядь волос, что выпала из хвоста.

– Что ты чувствуешь, когда изменяешь Мэри?

– Это сложный вопрос. Спроси конкретней.

– Рич, как ты можешь так прямо об этом говорить? – недоумевал Макс, переводя взгляд с него на меня и обратно. Я лишь пожимал плечами.

– Для меня это совершенно нормальный вопрос. И я не вижу ничего страшного в том, чтобы поговорить об этом.

– Да, к тому же, не забывай, – посмотрел я на Макса, – для него это лишь еще один способ похвалиться успехами на любовном фронте в свои взрослые 35 лет. При этом унизив нас с тобой.

Рич скорчил язвительную гримасу.

– Ну так что тебя конкретно интересует?

– Мне интересно, какие чувства ты испытываешь, когда держишь в объятиях не свою жену, с которой у тебя ребенок, осмелюсь напомнить, а… секретаршу, к примеру? Вот ты видишь ее глаза, гладишь ее волосы, целуешь шею, четко ли ты осознаешь измену и то, кому изменяешь? Понимаешь ли, что рушишь свою семью? Значит ли хоть что-нибудь для тебя это слово – «семья»? И что для тебя понятие «измена»? – я перевел взгляд на Макса, ожидая его реакцию.

***

Сам Ричард даже не задумывался над этими вопросами, на которые ждали ответа его друзья и причем немедленно. Он не мог позволить поставить себя в неловкую ситуацию. Впервые за долгое время его завела в тупик простая беседа в кругу друзей. Обычно он не зацикливается на разговорах с ними, но эти вопросы, заданные невзначай и в такой непринужденной и обыденной форме, заставили его хорошенько подумать. А, может, Николас прекрасно знал об этом и специально решил уколоть его? Но это не меняет сложившуюся ситуацию, ему нужно ответить на вопросы. И чем быстрее, тем лучше…

***

– Начнем по порядку: мне нравятся женщины, особенно, когда их много. У каждой из них свой аромат, свои привычки, свои предпочтения. Конечно, я осознаю измену, и мне даже иногда стыдно перед женой за то, что я творю с другими женщинами в постели. Но, как говорится, «не пойман – не вор». Мэри не догадывается об этом, ей не нужны переживания. У нас хорошая семья, этого ей достаточно. Начнутся скандалы, подозрения, волны раздражения, которые будут все чаще и чаще нахлестывать… Нам не нужно это, у нас же сын… – Ричард и сам сразу не понял, какое большое значение придал последней фразе. Казалось, впервые он произнес ее с каким-то странным чувством. Чувство ответственности? Или же тягости?

– Я, конечно, не совсем удовлетворен ответом. Ну, значит, ты сказал только то, что нам следует знать, – заключил я, разводя руками.

– А зачем тогда тебе нужна семья, раз любишь баб? – Макс находился в состоянии тихой злобы. – Зачем делал ребенка? Ведь ты наверняка уже тогда начал изменять. Бедная Мэри! Она старается для такого морального урода, как ты. Готовит, стирает, убирает, Джордж на ней… Ты говорил, она пожертвовала карьерой ради него и сохранения семейного очага в доме. Но у тебя ни капли благодарности, – злостно прошипел Макс. – Даже такая жена, как у Джона, все ему рассказала. Ну или пыталась, по крайней мере. А у тебя кишка тонка во всем признаться. Ты просто боишься. Но чего ты боишься больше? Того, что Мэри и Джордж откажутся от тебя, что твоя опора уйдет из-под ног, женщина, что всегда была рядом и поддерживала тебя, в ком ты черпал силы, чтобы прожить еще один гребаный день своей жалкой жизни, уйдет и не обернется больше? Или того, что тебе всю жизнь придется ложиться в постель лишь с одной женщиной, не испытывая удовольствия, а лишь унылое однообразие?! – громыхал в пьяной ярости Макс. С каждым его словом гнев усиливался, и глаза становились все безжалостней, в то время как Ричард сидел абсолютно обескураженный, нервно крутя кольцо на безымянной пальце. И капли пота чуть выступали на его сморщенном от эмоций лбу.

Я сидел и лишь наблюдал за сценой. Я не ставил перед собой задачу участвовать в беседе, а только надавил на Макса, чтобы тот в свою очередь взбесился из-за отсутствия морали в поступках Рича. Потому что если бы это говорил я, Ричард не стал бы и слушать. А так я вбил кол между ними и сейчас наблюдаю, как Ричард все сильнее и сильнее сжирает себя изнутри своими же мыслями, а Макс продолжает тираду про мораль. Только сейчас я вижу не совсем тот результат, что планировал. Сначала я хотел размазать Ричарда и полюбоваться, но теперь, видя, как он растерян от потока режущих слов, мне его становится жаль. А я не люблю то состояние, при котором жалею человека. Особенно такого, как Ричард. Сколько себя помню, он всегда был во всеоружии, чтобы найти единственно точный ответ на мой очередной колкий вопрос или фразу. Но сейчас он бессилен, и самое страшное… Я вижу его таким.

***

Ричард