Age after age

– …которые составят фонд компетенций колонизаторов новой волны, – разродился, наконец, ведущий, и эта фраза была много страшнее в своём многозначительном пафосе, чем выдуманная Витом Обье.

К середине дня «колонизаторы» более или менее сознательно разделились на малые группы. К концу дня разработали стратегию обучения. Более или менее сознательную.

– У меня так последний раз башка трещала год назад, на ролёвке по литературному салону девятнадцатого века, – ткнувшись лбом в приборную панель тренажёра, сообщил 3-D архитектор, щуплый паренёк с гибкими пальцами. – Когда, во-первых, ты своей ролью прогружен по самую маковку, а ещё и за других думать надо, чтоб они своими интригами твои планы не поломали…

– Ну, тут хотя бы про интриги можно забыть, – отозвался из кресла пилота связист. – В одной упряжке-то едем. Точнее, летим. Вит, каковы наши шансы не раздолбать корабль при посадке?

Пилот навалился на спинку кресла всем своим тощим весом. Врать ему не хотелось, обнадёживать сверх меры – тоже, а осознавать себя заменимым было вообще невыносимо.

– Для начала нужно правильно поднять его в воздух, парни. Вот над этим и будем работать.

***

С диоптриями или без – дорога до гнезда-норы все равно заняла больше двух часов. И это еще против шерсти, так сказать, и не по самой длинной хорде первопрестольной. Станции подземки вместе с лицами попутчиков сливались в один сплошной копипаст – менялись лишь цвета светодиодного канта на платформах и прядей в чужих макушках. Ник покачивался в такт вагону и смотрел на свое отражение в полированном пластике дверей. Ни кричащего неона в прическе, ни выбритых висков, ни встроенной гарнитуры на верхней челюсти. Вырос за МКАДом, а все, что за институтское время успел нарастить в понты – растерял на севере и Камчатке. Вот и плывет сейчас в пластиковой белизне мышь серая, полевая, с выгоревшими золотыми волосами и глазами синими, дикими, в черном скучном пальто и джинсах… Деревенщина, что тут скажешь. Провинция. Как, бывало, подмахнут на первом курсе, что импланты по социальной квоте ставил, так и хотелось по морде дать. Бывало, что и получали.

Конец флешбекам положил сам метрополитен, еще немного пожевавший парня толпой на эскалаторе и выплюнувший в ранние февральские сумерки. Пара шагов от пещеры до неба… Через пять минут трезвон входящих вошел в резонанс с нестерпимо ярким светом лифта общежития – импланты обновили все, что можно (и нельзя) и подгрузили соцсети. Больше пяти десятков непрочитанных сообщений от Вита Обье ударили по нервам. Нет-нет, это все ментальный перегруз или как там Дэн предупреждал, метро, много людей, лучше бы на такси… И вовсе я не боюсь сейчас получить от Вита по первое число, совсем не боюсь. Боги, кого я обманываю.

Наконец, и тридцатый этаж. Скрипнули половицы коридора, пискнул дверной замок, распознав пальцы фотографа. Общага жила своей жизнью – гремела музыка, кто-то зубрил наизусть, спотыкаясь через фразу, гудели роботы-уборщики. Но, слава звукоизоляции, все это оставалось там, за бортом норы.

Ник прикрыл за собой дверь и втянул носом воздух. Какая ты к чертям птица, Стрижов, если всю жизнь аки зверь? Знакомый одеколон. Резкий, а, значит, совсем недавний, кофе. И какая-то странная смесь из запаха белья, порошка и мыла. Дом.

– Вит? – шёпотом спросил тишину фотограф.

От двери было видно только края спальных капсул, да и те едва освещались тусклым прямоугольником окна. Ну не врубать же всю иллюминацию, в самом деле. Но что-то там серебрится. Определенно. Совершенно точно.

Притянутый как железная стружка – магнитом, как сталкер – хабаром, Ник сделал пару шагов и замер.

Пилот первого класса Вит Обье беспробудно спал. Спал не в своей капсуле, не на своем матрасе и подгребя под бок не свой плед. Но больше всего добило Ника другое. Вит спал прямо в форме, которая совершенно сбивала с толку и рождала в башке примерно такой обмен репликами: «А это точно он? – А кто еще это мог бы быть?» Черный, чернее темноты в углах комнаты, материал формы ухитрился сохранять парадную непомятость и, словно скафандр, хранил в себе тощее тело пилота. Серебряный кант струился по погонам и обшлагам, сплетаясь в тусклые крылья над сердцем. «Хороший прицел для снайпера», – вдруг подумал Ник, стараясь уйти от реальности.

Он впервые видел друга таким. И вот так, с сотней процентов фотографической точности. Как там Дэн сказал – любимых разлюбите, родных не узнаете? Неужели дело только в зрении?.. «Челку, челку обрезали!» – мысленно завопил Ник-летние-каникулы-на-Волхове, без дополнительных диоптрий помнивший это черное крыло почти по плечо. Еще бы, подкрасться, пока Ястреб дрыхнет, и косички ему заплести, – за милую душу, только потом фиг убежишь от расплаты. Сейчас же эта челка едва дотянула бы до уха. Печаль. Даже не поплетешь особо ничего…

А взгляд Ника уже скользил дальше по комнате, непривычно цепляясь за элементы уюта, то есть бардака. Ну ладно, свое барахло фотографическое я потом на антресоль закину. Носки опять же, но это, видимо, основа мироздания. Крошки на столе, который суть спальная капсула, чайные круги, серая домашняя пыль на кружке… Не, с таким зрением будет как в том анекдоте, что начав с одной крошки, можно нечаянно сделать генеральную уборку. Ну хоть стол прибрать, что ли.