Радуга на сердце

«Плоха та жена, что не спешит с работы домой! – на этот раз в эфир ворвался совсем посторонний голос, принадлежащий какой-то набожной олдскульной бабульке, которую Линь на днях перевела через дорогу. – Мужа любить надо, после свадьбы жена ему принадлежит, потому и фамилию должна менять… А детишки-то есть у вас? Как нет, три года вместе – и до сих пор нет?! Плохо, очень плохо…»

«Ага, бабка, и это ты ещё не в курсе, что в паспорте я оставила свою прежнюю фамилию, – злорадно подумала Линь. – Тебя бы инфаркт хватил от такой моей дерзости…»

Ах, да к чёрту все эти хождения вокруг да около. Просто признайся себе, девчонка, что не хочешь ты детей от человека, который когда-то (те самые три года назад) сказал, что любит тебя, а сейчас уже ясно, что и делаешь ты всё неправильно, и говоришь не то, и чувствуешь не так, а нет, впрочем, иногда (!) ты принимаешь верные решения, особенно когда он залегает по вечерам на диване с планшетом, а ты мечешься меж плитой, стиральной машиной, утюгом и собственно мужем, успевая приготовить, убрать, обнять, за единый вечер спланировать маршрут путешествия, выслушать рассуждения по поводу «не очень логично» или «зачем так суетиться?», через минуту получить одобрение, да и то лишь после своего фирменного «Не нравится – сам выбирай до морковкиных заговен и делай всё сам», снова обнять, а в ответ получить дружеского тычка пальцем в живот да фразу: «Ну не злись ты, кисы должны быть милыми».

А хочешь ты детей от другого человека (падайте в обморок, мама и бабка, предавай меня анафеме, Святая Церковь). Того, у которого глаза с добрым, чуть усталым прищуром, синие-синие, как северное небо. Того, кто не сбежал прочь, увидев тебя в гневе. Того, кто не стал первым делом читать нотации, увидев, что ты ошиблась. Того, кто протянул тебе руку тогда, когда ты меньше всего этого заслуживала и потому больше всего в этом нуждалась. Того, чёрт подери, кто по нелепой прихоти Времени годится тебе в отцы, так что самое время идти каяться в греховных сновидениях, в которых грозовая ночь, ветер, река и звёзды, разметавшиеся волосы, в которых ты подходишь к нему сзади, протягиваешь тонкие пальцы к обнажённой спине и шепчешь короткое «Разряд»…

Будь ты неладно, чёртово Время, что не отмотать тебя назад, когда если хоть не у него, так у меня не было ещё штампа в паспорте и невидимых оков на шее. Да не выкрутить так, чтоб и миру мир, и двоим любовь…

Рвется из груди синица, которой уже и так обрезали крылья, машет своими обрубками, хочет стать журавлем для горячих рук того, что смог тебя принять настоящей, и не может, не может пробить эту реберную клетку, застревает между прутьев со слабым стоном…

И на едином горьком выдохе Линь добивает стихотворение.

«Боги, пошлите мне смерть при грозе!

Вспышка, слепящий разряд – вот и всё.

Буду смотреть на небесную брешь,

Лёжа в траве и не чувствуя дождь»[10 - Анна Закревская «Мантра бездорожья»].

***

«Север» на Невском встретил Саньку дорогим запахом шафрана и почти полным залом. Строго говоря, «Север» на Невском был Котом Шредингера, потому что Санька смог на память назвать еще четыре филиала старинной кондитерской, открытых на проспекте. Но для тех, кто прожил хотя бы с десяток лет в Петербурге, был только один тот самый «Север». Напротив Гостиного двора, ступеньки вниз и прозрачная стеклянная дверь.

На старомодных механических часах, плотно обхвативших запястье, стрелки сошлись в едином порыве на без двадцати восемь. Слишком рано пришел, ну да ладно, есть время подготовиться. Санька пристроился в конец очереди, распределив остатки сил после сумасшедшего дня на три задачи в порядке сложности: выбор чего-нибудь выпить-поесть, ибо обедал он сегодня только психологией, – десять процентов, удержаться на ногах и сохранять приличный для петербуржца вид человека в криогенной камере – еще двадцать, а остальное – на попытки построить предстоящую беседу. Ха, беседа беседой, а еще надо узнать тебя, Кирилл Заневский. «Я забиваю столик в углу». Дальний под кондиционером еще пустует, а в остальных сидят те, кто по определению быть тобой не может. Каким ты стал за эти, страшно сказать, сколько лет, если меня самого уже родная мать с трудом бы узна…

– Привет, Валько, – тихий, с легкой хрипотцой голос прозвучал над ухом как набат в средневековой Москве.

Санька невольно дернулся и оглянулся. Рядом стоял Кирька. Да, можно было особо не волноваться, время не внесло особых изменений в его внешность. Разве что стал еще выше ростом. Или это я клонюсь к земле? Санька протянул сокурснику руку.

– Привет, Зане…

– Мне двойной эспрессо и штрудель с вишней, – бросил Кирька, едва коснувшись пальцами Санькиной руки, и летящей походкой рванул к свободному углу.

Санька опешил. Вот это скорость… Ну, Заневский, ты что, еще не бросил свой транскод, раз и в реальной жизни носишься как угорелый? Впрочем, аналитик в Саньке быстро заткнулся под каблуком циника, который уже мысленно прикинул счет за двоих. Да, Валько, вот тебе и свидание по полной программе. Какого ты тогда без цветов приперся? Еще б и колечко сразу, черт побери.

– Молодой человек, что вы будете брать? – голос за противоположным краем витрины заставил Саньку очнуться.

– Это вы мне? – тупо переспросил он.

Вышколенная девочка в фирменном коричневом переднике позволила себе подкатить глаза к потолку. А что, собственно, такого? Я на «молодого человека» уже эн-лет не откликаюсь. Как в старом фильме: «Who is молодой? I am не молодой. I am старый! Вот, видишь, седина прет, и душа надорвана!»

– Двойной эспрессо, штрудель с вишней… – Санька замялся, все, что он хотел взять себе, вылетело из головы, – э-э-э… торт… «Театральный» и… кофе по-ирландски.

– Кофе по-ирландски у нас без алкоголя, – сообщила девушка, слегка встревожившись. – С сладким сиропом…

Санька махнул рукой. Похоже, что у меня крупными буквами на лбу написано, что я хочу напиться, а не судьба.

Оплатив счет, Санька взял полный поднос и медленно двинулся в угол к Заневскому, который с отсутствующим видом разглядывал люстры со светодиодной подсветкой. Узкий проход, выдвинутые стулья, и люди, люди, люди… Балансируя с подносом как канатоходец, Санька, наконец, поставил заказ перед Кирькой и облегченно выдохнул. «Ну хоть какая-то польза от стенда, могу донести важные вещи, не разбив», – мелькнуло в голове Валько, пока Буревестник быстро сортировал содержимое подноса на «мое» и «боги сети, что это еще за гадость».

– Ты ж вроде кофе не пил, – выдал Кирька, с подозрением глядя на бывшего сокурсника.

– От такой жизни… – начал было Санька и осекся.

Вот весь ты в этом, Александр Валько. Сколько раз уже зарекался открывать первому встречному дверь в душу. Долбанное это твое доверие к людям, наивная уверенность, что все вокруг хорошие и светлые… Или ты просто мазохист прожжённый, нравится получать потом под дых от тех, кто не достоин и толики твоего огня?

Кирька неуловимым движением схватил с подноса ленту чека.

– Эй… Ты это…

– Хочу знать, чем себя травят отличники по жизни, – хмыкнул Кирька. – Кофе по-ирландски? И что, там, правда, виски?

– Нет, – поморщился Санька. – Сироп какой-то.

– Фальшивка. Как почти все в этом мире, – подтвердил Буревестник, но вдруг улыбнулся. – Кроме этого штруделя. Я точно знаю, что здесь есть вишня.

Молчание длилось несколько минут. Санька сосредоточенно размешивал кофе, периодически вздрагивая от звона ложки о фарфоровую стенку кружки и тщетно пытаясь придумать начало для разговора. А за спиной невидимый глазу бог толпы создавал круговорот из тел, тарелок и запахов. «Север» за столько лет своего существования стал цокольным продолжением Невского проспекта, жизнь здесь не замирала ни на минуту.

– Да-а-а, – протянул вдруг Кирька, – фига се ты изменился, Валько.

Санька вздрогнул и поднял на Буревестника синие глаза. Хакер ты, Кирька. Рассматривал меня сейчас, значит, из-под своих длиннющих ресниц, анализировал и выдал вслух результат. Рассказать бы тебе, птица, как все на самом деле изменилось у меня, на худой конец просто бы промолчать, но тон беседы задан, а поэтому только и остается, что на каждый выпад выдавать симметрию.

– Что, лишние килограммы исчезли? – Санька криво усмехнулся.

– Нет, не только… – ответил Кирька негромко, глядя собеседнику прямо в глаза. – Так по поводу чего тебе сокофейник потребовался? Я не фея, но отфеячить могу.

«Людей с таким чувством юмора надо убивать», – подумал Санька. Воображение, которому сегодняшний дурдом на работе и почти полная луна за горизонтом дали карт-бланш, мигом подкинуло картинку с датой создания этак двадцать лет назад. Растрепанный и малость потасканный уже Кирилл Заневский, вот такой же тощий и хрупкий, как сейчас, привязан к чему-то кованому, а рядом с ним на выбор разложены все известные на тот момент Саньке приспособления, чтобы подарить зарвавшемуся хакеру такое счастье, что он забудет, как выпендриваться и строить из себя супергероя. Очень надолго забудет, если не насовсем. На автопилоте Санька добавил еще пару деталей в этот набор – зря, что ли, столько лет прошло, – а потом вдруг понял, до чего докатился. Да-а, Саламандра, эк тебя сегодня. А ведь трезвый.

– Ну, во-первых, поблагодарить за ответы на психологические тесты по профотбору, – сказал Санька, молясь всем богам, чтобы этот дохляк напротив не умел ко всему прочему еще и читать мысли. – Тест, я, конечно, завалил, но без твоих ответов, наверно, все было бы еще хуже.

– Раз завалил – чего благодаришь? – уточнил Кирька, по-прежнему не отводя взгляда. – И почему завалил, если не секрет? Там вроде все просто… Играй себе в пай-кодера, отвечай то, что хотят слышать. Или для отличника как закон божий: «Врать нехорошо, мама а-та-та сделает»?

«Ну и кто тут у нас привязанный и испытывает счастье?» – уточнил зануда из самого темного закоулка сознания, куда не достигало пламя взбесившейся Саламандры.

– Иногда надо быть честным с самим собой, Бур-ревестник, – рыкнул Санька, безжалостно разрубая свой кусок торта ложкой пополам.

Кирька тихо присвистнул, скосив глаза на растерзанный бисквит. Под маской чуть насмешливой невозмутимости проступило выражение вселенской усталости. А, я понял. Да, хакер, некоторые с годами не меняются. И хоть ты и ведешь беседу, задавая тон и темп этой симфонии старой вражды, я еще успею проверить, каким остался ты.

– Вот и был бы честным с самим собой, – скривил губы Кирька и одним махом допил свой ядерный кофе. – Зачем с психологами-то было откровенничать? А, впрочем, не мое дело. Еще что?

Санька молча сверлил взглядом аскетичное бледное лицо напротив, пробивая своим пламенем упавшую со лба Буревестника черную прядь. Тоже мне, защита. Нацепил бы тогда уж очки свои темные, хакер, вон они у тебя за ворот футболки заткнуты.

– Говори, Ящерка. Я не знаю, как проходят встречи старых… – Кирька сделал театральную паузу и вальяжно развалился на кожаном диванчике, – друзей. Но я с восхищением выслушаю историю твоих жизненных успехов и даже не поморщусь, когда ты покажешь на телефоне фотки счастливой семейной жизни… Что там у тебя, отличник? Большая корпорация, офигенная зарплата, счет в швейцарском банке, – Кирька прикрыл глаза, – хотя эту инфу лучше не говори, знаешь, у меня плохая репутация. Да и вообще… Блин, надо было раньше встретиться, я б щас вспомнил, как ты мне фотки голопопой новорожденной дочки показывал. Молодые родители как свидетели христовы, везде с такими фотками достанут.

«А про дочь он откуда узнал?» – тупо подумал Санька, отставая от Кирькиного полета фантазии минимум на пару фраз.

«Земля слухами полнится», – прокомментировал зануда внутри.