Радуга на сердце

– Инженер-исследователь в НИИ, зарплата – кот наплакал… – Санька осекся и отвернулся. – Поправь на прошедшее время сам. Семья обычная, жена, дочь взрослая. Не за этим пришел. – Он вытащил из кармана трекер и одним метким движением отправил его через стол прямо в тонкие пальцы Кирилла Заневского, как будто загнал шар в лузу. – Моя находка. Автора не знаю. Пищит как оглашенный. Чем сильнее психуешь, тем громче. Я уловил какую-то систему в звуке, но аудио я никогда не увлекался. А ты, помнится, был меломаном и хакером от бога. Раньше.

Кирька вскинул на Саньку зеленые глаза. В них появился огонек интереса.

– Даришь? – уточнил Буревестник.

– Нет. У тебя какие правила, оплата вперед?

– Платить ты собрался тем, что тебе кот в последний раз наплакал?

Санька внимательно разглядывал потолок, словно пытался найти там ответ на вопрос: какого лешего я перевалил через сороковник и не понял, что просто так ничего не делается? А если и делается, то только со счетом в швейцарском банке.

– Нет, Валько. Нет в моем прайсе такой позиции. Беру интереса ради и практики для, – хрипловатый голос Кирьки стал чуть дальше. Встреча подходила к концу, птица принимала низкий старт. – Я так понял, по срокам тебе не горит, тогда спишемся… Если что-то из этой твоей штуки вытяну.

– Тогда до связи, Буревестник.

Санька оторвался от созерцания потолка и окинул взглядом статную фигуру уже стоящего на ногах Заневского. Бедная его жена: ни днем, ни ночью, наверно покоя ей нет от любовниц… Ха, Кирька-девки-штабелями.

– Только одно… – интерес в глазах Кирьки сменился подозрительным прищуром, как питерское солнце сменяется ветреной хмарью. – Ты где эту штуку взял?

– На крыше одной очень темной башни, в страшную лунную ночь… – Санька, напустивший в свои слова жуткого реверба, не выдержал и расхохотался. – Подарок небес, Буревестник. Поэтому тебе и принес. Давай, до связи. Я буду ждать вестей. И спасибо.

Заневский пожал плечами, сунул трекер в карман и, хлестнув по воздуху полами темно-синего плаща, был таков. А Санька еще долго сидел в медленно пустеющем зале, по капле отпивая остывший кофе, пока не услышал из динамиков над головой флейту и слова:

Thunderbird…

Never have you ever see[11 - Использован текст песни «Thunderbird» группы «Big City Indians»]…

Что ж, теперь и, правда, пора. И если чутье меня не обманывает, я скоро получу вести от тебя, птица.

Глава 5

Следуя каким-то врожденным охотничьим инстинктам, Санька не спешил открывать глаза в тот момент, когда сновидение ускользает из онемевших пальцев, а окружающий мир взрывается почти осязаемым звуком. Слово «взрывается» вдруг вызвало неприятный привкус во рту. И, кажется, не только оно.

– Па-а-ап? – так проникновенно дочь звала только в особых случаях. – Ты это… Вылезай давай из своего логова. Я тебе кофе сделаю пока.

Ну, вот ты и в реальности, Валько. Вылезай из логова во всех смыслах, открывай глаза, наконец, и вспоминай вчерашний день.

Санька осмотрелся. Классика жанра – найди себе место посреди ночи, когда не хочешь ложиться к жене. В активе у тебя одеяло и подушка, в пассиве – в кухне пахнет осточертевшей вареной курицей, в коридоре дикий сквозняк, ванна мала даже для такого коротышки, как ты, детская выполняет непосредственную функцию, а унижаться и ложиться на пол у кровати, на которой жена спокойно спит одна в три часа ночи, ты не хочешь. Остается только балкон, где детский велик Катьки пихается педалью в бок до самого рассвета и пахнет нежильем. Это хорошо еще, что не сгнил деревянный настил, сделанный тобой лет …надцать назад, а то спать тебе, Саламандра, на бетонной плите.

Ну что ж, вылезти из логова – не такая уж и сложная задача. Только подавить истерический смех, когда под проснувшийся вместе с тобой радикулит от холодной майской ночи вспомнишь, что «если вам за сорок, вы очнулись поутру и у вас ничего не болит, значит, вы уже труп».

Дедуктивные выводы показали, что Ангелина Павловна исчезла из квартиры как будто бы на работу. Отсутствовали метки в виде дамской сумочки, туфлей в прихожей и зонтика. С последним жена не расставалась с ранней весны и до первого снега. Санька беззвучно рассмеялся собственным мыслям. Видно, еще не все так плохо, раз я могу сказать, с чем она ушла из дома. Надо у Катьки спросить, уж она-то знает. Зануда внутри попытался посетовать на то, что с матерью у дочки хоть какой-то контакт, а с тобой… Санька резко выдохнул. Ошибаешься. Ох, как ошибаешься. Почувствуй не скорость, а глубину. Катька со мной не на прикладном, а минимум на сетевом уровне.

Подвернувшееся в коридоре зеркало отразило помятую заросшую физиономию. Да, пить надо определенно меньше или больше. А помня день вчерашний, скорее уж больше.

– Катя, я сейчас… – Санька бочком попятился к ванной. – Побреюсь хоть что ли…

– Кофе на столе, пап, – Катька фыркнула. – И это не означает, что ты должен быть при полном параде. Иди сюда. Тебе что-нибудь покрепче туда налить?

Покрепче, значит. Санька еще раз скосил глаза на свое отражение. Зазеркальный недобитый ангел-хранитель повторил движение. Нет, я вчера не пил.

– Я так похож на страдающего похмельем? – уточнил Санька.

– Нет, – хихикнула Катька, звеня посудой, – но, пап, ты сам говорил, что разница между тем, кто завязал, и тем, кто еще не начал, – невелика.

Все-то ты помнишь, дочка. В меня памятью пошла, сочувствую твоему Сереже.

Через несколько минут чашка с «этой гадостью», как называла кофе дочь, примирила Саньку с существованием планеты Земля и его самого на ней. Катька сидела рядом, потягивая любимый шиповник с медом и молчала. Рискнув поднять глаза, Санька ошеломленно замер. Боги Сети, какая у меня взрослая дочь…

– Замри! – прошипел Санька, охлопывая себя в поисках смартфона. Закон подлости: как только нужно запечатлеть хороший кадр, ничего фотографирующего под рукой.

– Импланты, – одними губами произнесла Катька, застывшая в лучах утреннего солнца.

Пару секунд они смотрели друг другу в глаза. А потом Катька забыла вдохнуть, увидев на лице отца ту самую улыбку из ее детства, добрую, открытую, от которой собирается в морщинки кожа под веками, кажется, что лучатся сами глаза и на короткое мгновение из них исчезает пара лишних прожитых жизней.

«Я был прав, – подумал Санька, активируя импланты. – Если мы даже не будем видеться несколько лет, то все равно на синхронизацию потребуется пара минут. Глубина, глубина…»

Флеш-карты под рукой, конечно, не было, встроенной в глаз камеры тоже, но файлы воспоминаний никто не отменял. В голове упрямо крутилась фраза «запомни меня таким», а импланты уже ловили электрические импульсы мозга, в которые превращался стоп-кадр под веками.

Теплый утренний свет в три четверти, чуть ассиметричные черты лица – одна бровь дугой, другая прямым птичьим крылом, нежно-голубые глаза цвета апрельского неба под выгоревшими ресницами и абрис верхней губы, рождающий ассоциации с профессиональным луком. И багетом ко всему мамина копна каштановых кудряшек, отливающих на солнце медью…

Не нужны фотоэффекты и фильтры. Я вижу тебя, родная, словно вдруг зрение мое скатилось в миопию сильной степени, помогая мозгу вычленить главное и не впадать в губительный для любви анализ деталей. Каждая черта – как касание кисти Создателя к чистому холсту…

Save <Kate.mem>

– Ты невозможно красива, Катерина, – выдохнул Санька, открывая глаза и ловя волну слова-до-мысли, проговорил. – Нарисую тебя… Такой.

– Пап…

Санька улыбнулся и протянул руку дочери. Ладошка с тонким серебряным колечком потянулась навстречу. Выходишь замуж скоро, дочка. Спешишь, хотя, может, так и нужно.

– Будет подарок тебе на свадьбу, – добавил Санька.

Катька тихонько вздохнула.

– Как вы быстро сдались… Без боя, – она дернула плечом. – Уже все разговоры о свадьбе только.

– А я должен отговаривать?

Санька был искренне удивлен. Вот непутевая семья, все не как у людей. Там на мозги капают и в загс на аркане, а тут претензии, что родители согласны. Но какая-то заноза в словах дочери тревожила.

Катька молча рассматривала содержимое кружки. Ладно, дочка, ты упорно стараешься быть похожей на мать и цеплять на себя маску тибетской гармонии с миром, но мы оба знаем, что это мимикрия с целью выжить. Мне-то что, я давно уже не скрываю истинного себя в пределах этих стен, а ты якобы спасаешь нервы. Якобы спасаешь, именно. Потому что ты в меня. И просто выжигаешь себя изнутри, когда никто не может видеть твоего лица.

Санька поморщился в ответ на собственные мысли. Ладно. Два варианта: или ждать, пока тебя прорвет, или взорвать эту плотину самому. Взорвать. Черт подери, почему меня преследует это слово?..

– А ты вообще Сергея любишь?

Осколки бетона самообладания. Пламя душевного пожара. Паника озвученных вслух мыслей.