Age after age

– У вашего «Художника на час»… простите, «Я художник, я так вижу» сервера когда-нибудь падали?

Павел сморгнул. У кого они не падали, троян раздери, но при чём тут…

– Как сказал классик, «не доставайся ж ты никому», – приказал спонсор. – Обнуляйте результаты.

***

– Он… умер, Айзек.

Обмотавшись пледом, Си с ногами забралась в компьютерное кресло и сейчас напоминала Айзеку маленькую птицу, взъерошенную и несчастную. Но «Ошибка 502 – Bad Gateway», украшавшая экран вместо радужного многоцветья «Художника…”, не заслуживала такой скорби, хотя была весьма обидным фактом сейчас, в шаге от победы.

– Поднимут они этот сайт, – отозвался Айзек. – Куда он денется…

Кулёк не развернулся – более того, начал тихонько дрожать. Айзек присвистнул. Не узнаю тебя, радость моя. Раньше ты уже сама шутила бы на тему «нет в мире справедливости, зато есть частные заказы». Боги Сети, помогите мне сгенерить код неотложной помощи, ибо даже искреннего «я в восторге от твоих картин, Си» сейчас явно недоста…

– Плевать на сайт. Плевать на рисунки. Мой лётчик умер. А я… даже… не помню его.

Айзек как стоял, так и осел на пол рядом с креслом. Человеческая смерть была единственным явлением, с которым разум искина, искушённый практически во всех областях знаний, до сих пор был не в силах смириться, поэтому абсурдный сюрреализм формулировки до него дошёл не сразу.

– Твой… кто?

Тонкие цепкие пальцы высунулись из пледа, пролистали в воздухе открытые вкладки браузера.

– Взгляни сам, Айзек. Разрешаю. Сил нет перечитывать…

from: Swift

О птицах.

Привет, Си. Это Андре Соньер. Вероятно, ты не вспомнишь французского лётчика, которого научила чувствовать небо и делать лучшее «зеркало» во всей Академии. Вероятно, ты не помнишь, что была искином боевого истребителя. Всё это Буревестник вынужден был стереть из твоей памяти. Но если тебе кажется, что до Сатурна в твоей жизни было что-то ещё, то это не лаг и не ошибка. Это истина.

Во вложении – архив с твоими воспоминаниями с момента активации до перепрошивки под задачи миссии «Сатурн-2200». Айзеку привет. Для него там тоже кое-что есть. А мне пора. Ключ на старт, исследовательский крейсер «Харон» готов нырнуть в неизвестность по ту сторону чёрной дыры. Это миссия «Амальгама». Это билет в один конец, и я раздаю долги, что ни в коей мере не обязывает тебя их принимать.

С безмерной благодарностью,

Стриж.

Прикреплённые файлы: 1>

– Откуда он знает меня? – осипшим голосом спросил Айзек. – Откуда он вообще столько о нас знает?! С чего ты решила, что этот Стриж умер? Кто такой Буревестник? Что за «Амальгама»? Чёрт возьми, Си, если тебе кто-то угрожает…

– Буревестник – это Кир Заневский, – медленно, словно в кошмарном сне, отозвалась девушка. – Мой разработчик.

– И у меня к нему очень много вопросов, – недобро добавил Айзек.

– У меня не меньше, – выдохнула Си, – Но по прежним контактам он недоступен, а новых у меня нет, и Дэн наверняка не сдаст отца, хоть и назначен нашим куратором. Что до «Амальгамы», то всю команду признали погибшей для этого мира, как только они ушли в гиперпрыжок. Я поискала инфу по проекту. Это случилось, когда мы были на Сатурне. До сих пор не вернулся никто. Но почему, почему это письмо пришло только сейчас?..

– Потому что Андре Соньер выставил таймер отправки на предполагаемое время нашего возвращения, – тяжёлый выдох Айзека был больше похож на стон. – Меня больше интересует вопрос «зачем».

Инженер вытянулся на полу во все свои два метра и прикрыл глаза. Так ему лучше думалось. Си не решалась нарушить хрупкое молчание.

[Совпадение? Ловушка? Вчера ночью кое-кто маялся отсутствием биографии. Сегодня эта биография упала с неба в прямом и переносном смысле этого слова. Нас называли Адамом и Евой неокосмической эры… тьфу, пафос какой. Но если уж держаться библейской метафоры, почему код Си – не производная моего? А что если…]

– Что, если мы – просто… чей-то эксперимент?!

Израсходовав до дна весь запас речевых и логических мощностей, Си потерянно разглядывала своё отражение в гибкой амальгаме потухшего монитора. Айзек, притихший и усталый, подошёл близко-близко, коснулся лбом растрёпанных волос Серебряного самолёта. Длинные белые пряди выпали из его причёски, закрыв лица обоим.

[Останемся ли нужными друг другу, узнав себя прежних?]

– Подключай второй комплект имплантов, Си, – тихий голос Айзека стал единственным ориентиром в океане белого шума, – если уж вкушать от древа познания, то обоим.

Пролог

Бельки.

Для среднестатистического юзера – это как котики, только плавают.

Интересно, а если детёныш нерпы смотрит на тебя сквозь 300-миллиметровый объектив, можно ли считать, что он взглянул тебе прямо в глаза? Впрочем, будет ещё время подумать об этом – в белую летнюю ночь, когда нерпы приплывут к берегам старой Териберки. А сейчас, в ночь черную, полярную, посреди заснеженных скал, стоило думать о насущном. О северном сиянии, например, которое Ник безуспешно ждал уже семь часов кряду. И согревали его только кофе в термокружке и бельки в мыслях. Много голодных маленьких бельков. Желудок противно подвело, мозг миновал запрет силы воли и быстренько прикинул, что бутерброд был съеден еще в полночь и кофе подходит к концу.

– Ну и когда ж ты засияешь? – тихо вопросил Ник, вглядываясь в темноту за окнами автомобиля.

Но звездное небо в разрыве снеговых туч молчало как партизан на допросе, а сияло вокруг все что угодно – красные огни почти разряженных аккумуляторов, прожектора за поворотом Штокмановской дороги, походная лампа в палатке ПВОшников, – только не заветная аврора. Напряжение продержалось еще десять, двадцать секунд… И схлынуло, оставляя сменщицей свинцовую усталость. Ник нажал на пульте синхронизации код остановки серии. Сейчас камера, выставленная со штативом на все ветра, последним выстрелом добьет Млечный путь, неуклонно катящийся к горизонту, и… Все. Только малость – собрать аппаратуру в багажник, проехать каких-то пять километров по зимнику в условном направлении на Териберку, завалиться в модуль гостиницы и уснуть. Ну хоть таймлапс звездного неба сделал, и то хлеб.

Камера подмигнула тундре и отключилась. Ник сделал слабую попытку вынырнуть из муторного транса, но тело категорически не хотело выходить из машины, обжигаться кожей о ледяной металл штатива и вообще как-то взаимодействовать с ночным Заполярьем. Хотелось просто замереть в объятиях пуховика и уснуть. Не пугал ни низкий заряд аккумулятора, ни истории Сороковой мили. Пусть немецкие певцы, поставленные на репит в имплантах, продолжают вещать свое Schein’, schein’, schein’ mein Stern…[3 - Leichtmatrose Feat. Joachim Witt – Hier Dr?ben Im Graben] Романтика.

«Вот так и замерзают в сотне шагов от лагеря, – тупо ткнулась в затылок констатация факта. – Ну что, Николай Стрижов, самый слепой среди самых лучших фотографов „National Geographic“, итоги подводить будем или где? Давай, вспоминай свой самый лучший кадр…»

«Лучший – это за который премию дают?» – вяло отбился Ник, но память уже запустила слайд-шоу. Ха, а ты всегда так искренне верил, Ник, что твой лучший кадр еще не снят.

Сонные бельки на кромке льда. Deep-sky и щель Кассини. Вылазка ко второму энергоблоку Припяти. Охота на китов – они выбросились на берег прямо под прицелом объектива. Нет, все не то.

Немота вечной мерзлоты вдруг полнится ревом мотора, дрожит палец на спуске и сердце пропускает по три удара сразу. Ты подпускаешь блестящую железную птицу ближе, еще ближе… Лучший кадр – тот, на котором ты забыл вдохнуть. И щелкает скоростной затвор, и смеется один французский летчик. “…la blague a rеussi![4 - шалость удалась! (фр.)]» – прорывается голос через вой учебного истребителя, камера выдает на экран эскиз финального кадра с колеблющимися контурами сопла, а тебе в кои-то веки не нужны ни очки, ни линзы. Проход на малой. Острый блеск крыла, который так похож на блеск глаз пилота. Вит Обье. Вит.

«У меня ночной вылет, но после можем созвониться».

Ракета по имени Ник Стрижов вылетела из остывшей до состояния льда машины с первой космической и трехэтажной матерной. Фамилию он свою оправдал полностью, схватив камеру в охапку и невежливо закинув ее на заднее сиденье. Разлегся тут, понимаете ли, о вечном задумался, тьфу. Шевели теперь булками и крыльями. Пытайся успеть.

Вибрация в запястье настигла его на третьем километре зимника. Входящий вызов – значит, Вит уже начал искать. И это было странно, ведь самое разумное, что можно было подумать сейчас на далекой Барнаульской военно-космической базе, – ну уснул Ник Стрижов, устал бродяга-фотограф, тем более четыре часа утра по Москве… Хм, а ты ведь ему не говорил, между какими меридианами мотыляешься.

Фары выхватывали по левому борту черные голые скалы, боковой ветер ощутимо сносил машину. Увернуться от одной колдобины, чтобы въехать в другую? Да не вопрос.

– Шайн, шайн, шайн майн штерн, – взвыл Ник вместе с захлебнувшимся двигателем и немцами в башке, – или, по-русски выражаясь, гори, гори моя звезда, другой не будет никогда… хир друбен им грабен… Грабен справа, грабен слева… Окей, гугл, напомни, грабен – это окоп или канава? Или один леший куда я сейчас улечу…

Эпичнейший дрифт и проход юзом в опасной близости от угла гостиничного модуля заметили только испуганная Альфуха, местная дворняга, да полыхнувший в небе зеленый занавес Авроры. Ник дал себе всего пару секунд на взгляд через плечо. Шайн, шайн, майн штерн. Я тебя догоню. Обязательно догоню. Потом.

Пятый входящий. Что у тебя случилось, Вит?

Принять звонок. В импланты. Видео-канала не будет, пока грузится весь этот чертов умный дом с колонками-помощниками, а я сдираю трое носков.