Я тебя ненавижу

Только вот нехорошее предчувствие тенью закрадывается в душу, а может, это всего лишь отголосок боли последних месяцев.

Обхватывает моё лицо ладонями, обращая к себе:

– Душу ты мне, Алёна, всю вытрясла. Были бы во мне силы от тебя избавиться, поверь, давно так бы и поступил.

Я следую за ним в гостиную, где были оставлены мои вещи, и замечаю здесь то, на что не обратила внимания вчера, когда только пришла. Самгин прошёл куда-то в другую комнату и вернулся уже в майке и в джинсах, к этому моменту я тоже успела натянуть свои вещи. Почти все. Трусиков я так и не нашла.

На столе в этой комнате много бутылок из-под алкоголя, но не они меня взволновали. Я увидела белый порошок, размазанной дорожкой оставленный на столе. Смотрю и понимаю, что это не сахар рассыпан так. Поднимаю на Клима испуганные глаза. Не хочу верить, что он употребляет наркотики. Только не это. Я не смогу справиться с человеком, у которого зависимость. Мне хватило матери.

– Клим?

Он подходит ко мне, сжимает мою голову пальцами, заставляя смотреть в свои глаза.

– Алёна, это не моё, моих друзей, – он говорит это так, будто слова хочет донести до самого центра сознания, но я не знаю, могу ли верить им.

– Зачем?

– Я не употребляю наркотики, они – да, это их жизнь, не вижу смысла им мешать. Ты мне веришь?

Он не отпускает и не отпустит, пока не услышит от меня нужный ответ. Чувствую эту упёртость в нём. Смотрю внимательно в его глаза, силясь вспомнить, казалось ли мне когда-либо его поведение странным, но ничего такого в памяти не всплывает.

Я люблю его всей душой и хочу ему верить. Пока Клим ни разу меня не обманул, значит, и сейчас не стоит в нём сомневаться.

– Верю, – киваю я. – Может, тебе не стоит с ними больше дружить?

Он целует меня в лоб и прижимает к себе.

– Может, и не стоит, – тихо соглашается, несколько отрешённо.

Мы стоим так некоторое время, пока он не начинает чувствовать, что я расслабляюсь. Берёт за руку, будто я его подружка из третьего «А», которую он в начале учебного года дёргал за косички, а теперь носит рюкзак, стирая этим простым жестом всю тревожность из меня.

Остановились, глядя друг на друга в тихом коридоре погружённой в глубокую ночь гостиницы, пока он не заметил, что я украла его бейсболку. Я и сама не поняла, с каких пор страдаю клептоманией, потому что, пока он не обратил на неё внимание, я понятия не имела, что захватила её с собой.

– Это бартер, я потеряла в твоём номере свои трусики, – оправдываюсь, вертя в руках бейсболку, смотря в полное довольства лицо парня.

– Ты их не потеряла, я их себе забрал, – и демонстрирует свои слова, достав моё белье из заднего кармана джинсов. Пока я, шокированная, оглядывалась, не видит ли кто-нибудь, как он размахивает трусиками, как белым флагом капитуляции, но всё же возвращает их обратно. Не на меня, а в карман.

На красно-синей бейсболке изображён логотип питерского хоккейного клуба с тремя большими буквами «СКА».

– Не знала, Самгин, что ты поклонник хоккея, – перевожу я тему, красная как свекла, оттягивая момент расставания.

– С чего ты это взяла?

– Так на твоей бейсболке логотип хоккейной команды, – показываю на буквы.

– Да? – улыбается своей неотразимой улыбкой, от которой у меня слабеют коленки, – я был уверен, что это всего лишь мои инициалы – Самгин Клим Анатольевич.

Меня это смешит, потому что он точно лукавит, где-то в памяти всплывают его фотографии с хоккеистами этой команды. Я надеваю его бейсболку и смотрю на него из-под её козырька.

– Самгин Клим Анатольевич, я буду надевать твою бейсболку перед каждыми соревнованиями на удачу, и мои победы будут только для тебя.

Он ничего не отвечает, просто целует так, что мне становится горячо и сил нет оторваться от него. Перед уходом снова обнимаю, не желая его отпускать. Так хотелось провести с ним всю ночь, но это было невозможно. Я утешала себя лишь тем, что у нас впереди ещё много ночей, особенно после того, как закончатся соревнования. Стоит только немного потерпеть.

Кажется, никто не заметил моего отсутствия, а мне оставалась ещё пара часов блаженного сна.

Мы стали первыми в командном многоборье, а я принесла России две золотых медали и две серебряных. Тренер был скуп на похвалу, лишь заметил, что я молодец, потому что сумела собраться, став первой на своих коронных снарядах. Я опустила глаза, когда он произносил слова, потому что в моей памяти сразу всплыло, кто и как меня собирал.

Если бы я была смелее, а моё лидерство среди российских гимнасток было бы неоспоримым, то пошла бы ва-банк и открыто, в лицо сказала, что я не тварь дрожащая, а имею право на личную жизнь. Но лучшей я пока не была, у меня есть равные мне по силе и программе конкурентки, я готова была с ними побороться, но не уверена, что без Данилевского у меня что-то получится.

Да, я уставала, да, он меня изматывал, порой казалось, просто издевался, настолько его режим тренировок был жёстким. Помогали массажисты, холодные, почти ледяные ванны и сон.

Критично рассматривая себя в зеркале, замечала, насколько видно под тонкой белой кожей сечение мышц, венки, проступающие над выделяющимися мышцами пресса. Руки в спокойном состоянии почти походили на обычные девичьи, но стоило напрячь бицепс, создавалось впечатление, что могу участвовать в армреслинге. Ноги тоже не отставали, я была гармонично развита, и перегибов, как порой бывает в моём виде спорта, когда плечи шире бёдер, не было. Таисия Андреевна всегда считала, что такое моё женское строение, с фигурой, подобной песочным часам, выгодно отличает меня от многих других гимнасток. Я нравилась судьям и красиво выходила на таблоидах. После того как в одном популярном спортивном журнале напечатали мою фотографию, на которой меня сняли с распущенными волосами в ореоле бликов солнца, создавших впечатление, что рыжие пряди горят, меня стали называть не иначе как «огненной девочкой».

Выступая на чемпионате Европы, я видела плакаты со своим новым прозвищем и пожеланиями побед, слышала бурную реакцию болельщиков во время награждения и получала колоссальный заряд энергии. Боль в мышцах и суставах уже не казалась такой острой, а усталость невыносимой.

Данилевскому тоже нравилось, что я получаю большой отклик у любителей спортивной гимнастики. Я знала, что, если удачно выступлю на России, попаду в сборную на Олимпиаду, то мне могут предложить рекламные контракты и, возможно, даже удастся купить бабушке желанный дом.

Клим держал меня в неведении о своих планах на мой счёт. Когда была возможность в период чемпионата Европы, я сбегала к нему в номер, и мы просто занимались сексом. У меня не было сил на разговоры, а у него – желания.

Иногда после тяжёлого соревновательного дня, когда я была вымотана и опустошена морально, мне просто хотелось находиться с ним рядом, дышать им, а Клим ни на чём не настаивал. Никогда не спала слаще и крепче, чем в его объятиях.

Я настолько распоясалась, что мне даже было всё равно, что скажет моя соседка по номеру, хотя она, естественно, заметила мои постоянные ночные вылазки. Но, должно быть, в этот раз мне крупно повезло, потому что кроме её любопытных взглядов ко мне ничего не прилетало.

Наутро после того, как лишилась девственности, пыталась найти, что же могло во мне измениться, но ничего кроме блеска в глазах я не обнаружила. А по прошествии времени пришла к окончательному выводу, что начавшаяся сексуальная жизнь никак не выдавала себя. У меня не выросла грудь размера «С» и окружность попы не стала граничить с окружностью Земли, как бы этим ни пугали. В общем, несмотря на то, что с начала пубертатного периода тренеры настаивали на половом воздержании, грозя негативным выбросом гормонов, как попкорн меня не разбомбило.

Как ни странно, но прав был именно Клим. Секс с ним расслаблял моё тело и мозг, очищая от лишних мыслей и отголосков спортивной усталости.

Мы отдыхали после близости в том же номере гостиницы, но почему-то на толстом восточном ковре вместо кровати, даже не помня, как там оказались. Я, лёжа на нём, соединяла указательным пальцем маленькие родинки на его груди и торсе, пока он ленивым, сытым взглядом следил за моими движениями.

– Ты знаешь, что ты мой космос? – спрашиваю его, разглядев очередное созвездие.

– Неужели? – произносит он с сомнением.

– Угу, – прикусываю губу, веселясь, – смотри, это «ковш» Большой Медведицы.

Поднимаюсь, оседлав его, чтобы продемонстрировать найденное сочетание, уходящее к низу его живота, и целую каждую родинку на нём.

Рядом с ним я была переполнена счастьем, оно горячим тёплым светом наполняло меня, пробиваясь свечением под кожей и бликами в глазах. Счастьем, которое казалось таким хрупким, что стоило дунуть на него, как оно разлетится подобно одуванчикам на ветру.

Я не знала, что будет с нами дальше, он не говорил, вернётся ли в город Н., и у меня всё также было катастрофически мало времени на личную жизнь. В день вылета из Парижа я порывалась задать ему вопрос о том, как мы дальше будем видеться и будем ли вообще, но мне вдруг стало страшно, что он захочет убить меня словом, ответив, что он пресытился и всё закончится здесь.

После того как покинула его спальню, в тот день мы больше не виделись. Перелёт до Москвы, где Данилевский остался по своим делам, а мне предстояла дорога на поезде. Всё ждала, когда появится Самгин, как в тот раз на вокзале, когда я сбежала от него. И тревожно было с каждой минутой, приближавшей меня к отправлению поезда. Он не пришёл. Я вдруг пришла к выводу, что это всё, конец, что всё начавшееся во Франции там и закончилось. Он попробовал меня, и я ему больше не интересна.

Проревела всю ночь в подушку, благо в моём купе никого не было и свидетелей у моей слабости не оказалось. Вышла ранним утром из поезда, щурясь от лучей весеннего солнца и ёжась от холодного ветра, везя за собой потяжелевший от наград чемодан. Кто-то дёрнул за него, хотела возмущенно зыркнуть на хама и встретилась с веселящимся взглядом Самгина.

Разглядывает меня, изменившись в лице, пока мимо нас по перрону проходят люди.

– Почему глаза красные?