Я тебя ненавижу

Раздаётся щелчок блокировки двери, тяну на себя ручку, и дверь действительно распахивается. Но я не выхожу. Поднимаю глаза на Самгина-старшего, он следит за мной, наблюдает, выверяет реакцию.

– Идите к чёрту.

Меня никто не останавливает. Я просто покинула салон автомобиля, преодолела путь до крыльца и дрожащими пальцами вставила ключ в дверной замок. Зашла в дом и побежала к окну, выходящему на дорогу. Машины уехали.

Сев за стол в кухне, утопила лицо в ладонях, пытаясь понять, что делать и как жить. Надо рассказать Климу. Или не надо? Что он может с этим сделать? Мне было страшно, и сердце гулко, испуганно билось в груди. Неприятное знакомство тревожило.

Жутко осознавать, что для человека, подобного Самгину-старшему, ничего не стоит меня уничтожить, даже совесть не поколеблется, её у него попросту нет. Поэтому у меня не находилось оснований полагать, что он не претворит слова в жизнь.

Когда на следующий день Клим забрал меня от бабушки, то сразу понял, что со мной что-то не так. После разговора с его отцом я вся была как на иголках, пришлось пить успокоительное, но мысли продолжали разъедать мой мозг, не давая мне уснуть. И сейчас была совсем не в себе после пары часов сна, которые не принесли ни отдыха, ни успокоения.

– Алёна, что происходит? – спрашивает он тревожно, не зная, как ко мне подступиться, когда мы уже сели в автомобиль.

Слышу его вопрос и начинаю задыхаться, мне не хватает воздуха, я совершаю бесполезное судорожное движение ртом, как рыба, выброшенная на берег. Отстёгиваю ремень безопасности и нагибаюсь в его машине к своим коленям, пытаясь дышать, но ничего не получается. Грудь будто тисками сжало, и я никак не могу вздохнуть, расправить лёгкие. С каждой секундой становится всё хуже и страшнее. Самгин тут же останавливает машину и вытаскивает меня на улицу. Я чувствую, что он напуган и растерян, но сама не понимаю, что сейчас со мной происходит.

Прижимает меня к двери своим телом и поднимает голову руками.

– Дыши, Алёна, дыши, – и сам вдыхает, а я смотрю на него не отрывая глаз, пытаясь повторить за ним. Чувствую его тело, его руки на моём лице, и сердце замедляет скачку, пульс постепенно приходит в норму, наконец тугой ком лопается и даёт мне сделать глоток воздуха. Ещё один. И ещё один.

Я успокаиваюсь. Закрываю глаза. Паника поглотила все мои силы, и я ощущаю лишь безмерную усталость.

– Что случилось?

Не знаю, спрашивает ли Клим об этом приступе или вопрос о его причинах.

– Твой отец. Он приезжал вчера со мной поговорить.

Клим тут же меняется в лице.

– Что он тебе сказал?

– Сказал, что если я тебя не оставлю, то он не даст мне участвовать ни в Олимпийских играх, ни в каких-либо других соревнованиях.

Клим так побледнел от этих слов, что мне стало страшно. Он отпустил меня, отступая на шаг назад, но продолжая смотреть на меня. Увидела в его глазах сомнение во мне, в моём ответе его отцу. Должно быть, сейчас он предполагает, что это конец и я здесь для того, чтобы сообщить ему об этом.

– Что ты ему ответила?

Он напряжён и ожидает, что история с Данилевским повторится.

– Чтобы шёл к чертям.

Клим медленно опускает веки и выдыхает воздух через нос. Подхожу к нему, чувствуя потребность его обнять, успокоить, снова почувствовать его тепло.

– Все черти здесь, ад пуст, – произносит он, поглаживая меня по спине.

Тяжело вздыхаю, глубоко понимая, насколько эти слова верны в данной ситуации.

– Я попробую разобраться с этим Алёна, – он отстраняет меня от себя, смотрит в глаза, и я вижу в них решимость, – но я не могу гарантировать, что у меня получится.

Киваю, всё ещё продолжая надеяться на то, что у Самгина-старшего ничего не выйдет и угрозы окажутся пустыми.

В день возвращения Данилевского из Москвы, где проходило совещание с высокими чинами в спортивной гимнастике, вершителям судеб спортсменов, все ожидали, что он официально объявит, кому выпадет шанс побиться за оставшиеся места в сборной России. Тот, кого сейчас назовут, при удачном исходе чемпионата России получит возможность отправиться тренироваться на «Озеро Круглое» в составе сборной команды страны перед Олимпиадой.

Данилевский стремительным шагом направился ко мне и попросил пройти с ним в тренерскую. Мне казалось, что я уже знаю, о чём будет этот разговор.

– Алёна, я не понимаю, что происходит. Они забраковали твою кандидатуру.

Данилевский ходил из угла в угол в тренерской. Я первый раз видела его таким злым, обычная маска сухого безразличия сползла с его лица, обнажая гнев.

– Хотят, чтобы ехала Анастасия, мне очень жаль.

Читаю в его глазах вину. Он не произносит слов о том, кто из нас более достойна участвовать в предстоящем чемпионате, а потом представлять Россию в Китае, но мы оба знаем ответ на этот вопрос. Уже сейчас моя программа была сильнее, а выполнение элементов гораздо чище, чем у неё. На тех состязаниях, где мы выступали вдвоём, я всегда выходила вперёд.

– Если хочешь, можешь сегодня не продолжать тренировку.

Видимо, Сергей Архипович не хотел, чтобы я присутствовала, когда он будет объявлять результат поездки. Приговор всё же приведён в исполнение, а я разбита и раздавлена. Климу не удалось переубедить отца.

– Я продолжу.

Мне нужно было выместить ту отрицательную энергию, которая сейчас выработалась. Я тренировалась словно заведённая игрушка в ожидании, когда сядет батарейка. И она села. Села через несколько часов, когда мои ладони были стёрты в кровь, пока я летала между брусьями. А потом, когда зал опустел, просто упала на маты, не понимая, к чему всё это. К чему я здесь, если никто не увидит, на что я способна.

21. Клим

Она делала меня лучше. Когда глядел на неё, на то, как она целеустремлённо борется за свою мечту, мне и самому хотелось делать что-то стоящее, а не зависеть от прихоти Анатолия Самгина. И он видел те изменения, которые происходили со мной. Родитель считал единственно верной моделью жизни ту, которую вёл сам. Был бы он обычным, хотя бы в какой-то степени нормальным отцом, наверное, не желал бы для своего отпрыска повторения собственного криминального пути. Но он – совсем другое дело. Он будто боялся меня отпустить. Выпустить меня из-под собственного контроля значило потерять того, кто когда-нибудь займёт его место.

Отцу казалось, что он создал что-то стоящее, достойное продолжения, но у меня было совершенно иное мнение. Его бизнес – замок из песка, который одним лёгким движением ноги можно снести и сравнять с землей. Завтра в России изменится власть, и он всё потеряет просто потому, что кому-то не угодил или не заплатил.

Всё то, что мне приходилось делать для него, давно претило моей сущности. Сначала я жаждал его одобрения. Похвалы для сироты при живых родителях. Потом, когда понял, что я для него всего лишь бизнес-проект, мне захотелось идти против него, не претворяя его планы в жизнь.

У меня никогда не было проблем с тем, как заработать деньги. Они сами шли мне в руки, какое бы дело со своими друзьями я ни задумал, оно приносило доход, без проблем с законом и собственной совестью. Пока не в масштабах Анатолия Самгина, но достаточно, чтобы жить свободно. Это был мой дар или суперспособность, кто-то талантливо рисует, а я талантливо добывал бабло. Отец даже не знал, чем я занимаюсь, да и ему, до определённого времени, не было это интересно.

Когда он хотел пообщаться со мной, то просто закрывал мой счёт в банке и ждал, когда я к нему вернусь. И я возвращался. Иногда из-за его денег, потому что умел не только зарабатывать, но и тратить на тёлок и друзей. Но чаще из любопытства или, если быть совсем с собой честным, – надежды, глупой веры в то, что я ему интересен. А ещё, наверное, присущей Самгиным жадности, – я ничем не собирался делиться с Валей и его мамашей. Перед тем как приехать в город Н., ещё думал, что меня с отцом что-то связывает, но теперь он сам обрывал все концы.

Я больше не хотел иметь ничего с ним общего и, как только решу вопросы Алёны, закрою с ним счёт.

Никакие разговоры с ним не помогали. Он видел мой гнев из-за того, что посмел приблизиться к моей девушке, и, как манипулятор, как опытный покерист, играл на моих чувствах.

– А что, сын, – совершенно спокойным тоном, идущим супротив моего взвинченного настроения, внушал он, – заодно и посмотришь, будет ли тебя любить эта девчонка после того, как не исполнит свою спортивную мечту и не попадёт на Олимпийские игры, о которых так грезит. Я видел её, видел, как горели её глаза, когда она говорила о них. Думаешь, что сможешь с этим побороться?

Слова отца больно ранили. Я безумно боялся её потерять, и истина в его словах меня пугала. Алёна никогда не сможет забыть, из-за кого она не попала на игры. Сначала авария, теперь мой отец. Что будет с нашими чувствами по прошествии времени, будет ли ей всегда достаточно меня, без блеска побед? Я в этом сомневался. Если бы мог, увёз бы её куда-нибудь, где до нас не добрался бы мой отец, и зарабатывал бы нам на жизнь, но ведь это невозможно. Ей нужно быть в городе Н. со своим тренером.

– Ты можешь отстать от меня, какого хера ты вмешиваешься в наши жизни?

– Ты мой сын, забыл?

– Но я не твой раб.

– Всё, что я делаю, – для тебя и твоего будущего. Когда я буду в Парламенте, для нашей семьи откроются новые двери. Эта девчонка тебе только мешает, твоя задача сейчас контролировать поток товара! Дождись, когда я отсижу мандат, и у тебя будет столько денег, сколько ты захочешь, а сейчас ты мне нужен!