«Русская верность, честь и отвага» Джона Элфинстона: Повествование о службе Екатерине II и об Архипелагской экспедиции Российского флота

Пока разоружали суда и одно стали килевать, я отправился в Санкт-Петербург, чтобы подать жалобы на офицеров и на службы, с которыми приходилось иметь дело, а также добыть достаточное количество обшивочных гвоздей (а они используют гвозди размером от двух дюймов до штырей в 7 или 8 [дюймов] или длины в дюймах вдвое большей).

На третье утро после моего приезда в Санкт-Петербург личный секретарь императрицы генерал-майор Стрекалов[245 - Стрекалов Степан Федорович (1728–1805), кабинет-секретарь Екатерины II в 1771–1774. См.: РБС. СПб.; М., 1909. Т. 12. С. 464. Элфинстон называет его Major General Stragaloff.] сделал мне честь, почтив меня визитом, и выразил желание, чтобы я посетил ту часть дворца, на которую он мне укажет. Он велел спросить о нем у любого пажа и сообщил, что Ее императорское величество приказала ему привести меня в ее покои к 10 часам утра и захватить с собой моего секретаря. После представления Ее императорскому величеству, во время которого присутствовал только господин Стрекалов, а императрица была одета в простое домашнее платье[246 - Элфинстон использует выражение in an undress. Хорошо известно, что до полудня императрица занималась делами в домашней одежде – шлафроке и чепце; ее парадный туалет начинался после этого делового утра.], императрица спросила меня, когда, по моему мнению, моя эскадра сможет уйти в плавание. Я ответил, что не думаю, что смогу отплыть в этом году, поскольку столкнулся со множеством отсрочек от государственных служб и особенно от Адмиралтейства, с медлительностью офицеров в исполнении их обязанностей, с нуждой в припасах, так что я стал терять всяческую надежду на скорое плаванье. Мои слова произвели впечатление, императрица внезапно переменилась. Она в ярости повернулась и приказала господину Стрекалову немедленно послать за главным адмиралом Адмиралтейства Мордвиновым[247 - Еще 14 июля адмирал Мордвинов назначался главным по экипировке Архипелагской экспедиции. В Журнале протоколов Адмиралтейств-коллегии записано: «Ея имп. величество поручили адмиралу Мордвинову исправить некоторую комиссию, чего ради оная коллегия имеет по его требованию во всем немедленно удовольствие делать» (РГА ВМФ. Ф. 212. Оп. 4. Д. 57. Л. 163).].

Ее императорское величество затем отметила, что «Святослав» (84-пушечный корабль из эскадры адмирала Спиридова) возвращается назад в Ревель, она выразила удивление, потому что «Святослав» был новым кораблем[248 - Торжественный спуск на воду «Святослава» состоялся только 17/28 мая 1769 г. в присутствии двора и дипломатического корпуса. Супруга британского посла лорда Каткарта записала в свой Журнал: «29 [May 1769] Вчера был совершен торжественный церемониал спуска на воду 80-пушечного корабля в присутствии императрицы, великого князя, всего двора, зарубежных министров и т. д. Происходил церемониал освящения корабля и присвоения ему имени, который совершали несколько священников, которых называют протопопы. <…> бесконечно прекрасная сцена при множестве наблюдателей на берегу и на воде, яркость дня, вид красивых зданий, люди веселы, нарядны, лодки, яхты и проч. и корабль создавали перспективу, которую воображение может только нарисовать… Императрица в капитанской каюте устроила прием, и наш [британский] соотечественник капитан этого корабля Джеймс Лонстратен (James Lonstraeten) и еще 60 человек имели честь припасть к руке императрицы. Я была довольна увидеть моих соотечественников столь полезными. Пушки палили на Адмиралтействе, все было произведено надлежащим образом. Императрица и великий князь не стали в этот раз обедать, как это было три года назад, когда в прошлый раз спускали корабль, но большинство придворных и иностранных министров обедали. Все закончилось к 7 часам вечера…» (NLS. MD. Acc. 12686/5 (Papers of the family of Cathcart). Листы не нумерованы).], и поинтересовалась, не думаю ли я, что такое происходит от его неспособности нести паруса. Я ответил, что слышал до того, как корабль покинул Кронштадт, что то ли по недосмотру, то ли по незнанию на правильную укладку балласта или размещение припасов обращали очень мало внимания. Я объяснил это в наилучшей манере, как мог, чтобы императрица меня поняла, затем поклонился и отступил, но едва я дошел до двери, императрица позвала меня назад и приказала мне не упоминать никому того, что произошло, и что все мои приказы в будущем будут исполняться.

На следующее утро один из чиновников кабинета привез мне сотню империалов по 10 рублей каждый, [или] 200 фунтов стерлингов в подарок от императрицы.

Поскольку граф Панин всегда меня приглашал отобедать к столу великого князя, я сообщал ему обо всех моих жалобах и о желании не задерживаться в городе, так как я был уверен, что ничего не будет сделано в [Кронштадте] в мое отсутствие. Он говорил, что я смогу отбыть через несколько дней и что на следующий день он пошлет за адмиралом Мордвиновым. Я передал графу список снастей, которые мне были безотлагательно нужны (поскольку на «Не Тронь Меня» ожидали тросы, чтобы соорудить ванты).

На следующий день адмирал Мордвинов обедал у великого князя. После обеда, когда граф, адмирал Мордвинов и я выходили в апартаменты графа Панина[249 - Граф Н. И. Панин как воспитатель великого князя жил при покоях своего воспитанника в Зимнем дворце.], адмирал Мордвинов мне пообещал сделать со своей стороны все возможное и уверил, что все упомянутые мною снасти уже находятся в Кронштадте. Не без труда я покинул графа Панина, у которого уже не было более до меня дел, но после недельного отсутствия я обнаружил, что в Кронштадте сделано было очень мало.

Более всего меня поразили два линейных корабля, которые первыми уже были килеваны. На них не взяли ничего из их провизии, хотя приказы были даны и там не имели никаких иных дел. Несмотря на заверения адмирала Мордвинова, то, в чем он меня убеждал, оказалось неправдой: снасти все так же находились на складах в Санкт-Петербурге.

Уже некоторое время я имел при себе нового переводчика, или секретаря, который понимал оба языка, но был малодостойным человеком. Звали его Ньюман[250 - Подробнее о карьере Джонсона Ньюмана, но без упоминания о службе при Элфинстоне см.: Cross A. Johnson Newman, A Little-known Englishman in Russian Service in the Second Half of the Eighteenth Century // Study Group on Eighteenth-Century Russia Newsletter. 1993. Vol. 21 (режим доступа http://www.sgecr.co.uk/1993-cross.html свободный). Примечательно, что слух о непорядочности Ньюмана ходил за ним и в России, и в Британии. Между тем российскому правительству Ньюман служил исправно и, начав свою карьеру переводчиком Коллегии иностранных дел при контр-адмирале Элфинстоне в 1769 г., он дослужился до чина коллежского советника (1793), выполнял обязанности консула в Лиссабоне и Гулле; помимо дипломатической службы Ньюман занимался и переводами.]. В сезон деловой активности он был занят с английскими купцами, помогал в проверке счетов и учил нескольких детей в [Английской] колонии (factory)[251 - Английская фактория, т. е. иностранная торговая колония в Санкт-Петербурге, располагалась на Галерной улице (в английских источниках весь район нередко назывался Galernoff). О ней подробнее см.: Кросс Э. Британцы в Петербурге: XVIII век / авториз. пер. с англ. Юрия и Надежды Беспятых. СПб.: Дмитрий Буланин, 2005.] читать и писать; тем и зарабатывал на пропитание. Он был в восторге от моего предложения платить ему 100 фунтов стерлингов в год. И поскольку теперь я имел все основания ожидать, что мои распоряжения будут правильно переведены, я выпустил следующий приказ, поняв, что недостаточно общего приказа, сделанного, когда я только принял на себя командование. Обладая достаточными полномочиями от императрицы, я осознал, что только угрозы заставят людей, с которыми я имел дело, худо-бедно исполнять свои обязанности. Не было и речи о том, чтобы они напрягали свои силы, а все, что они знали и о чем пеклись, прикрываясь Морским уставом Петра Великого, – это последовательно противопоставлять статьи Устава моим приказам. Они придирались к каждому приказу, который я выпускал, но следующий приказ просто привел их в ярость[252 - Приказы Элфинстона переводил Джонсон Ньюман, здесь и далее мы приводим перевод по оригиналу: РГА ВМФ. Ф. 189. Оп. 1. Д. 9. Л. 1–1 об.]:

От его высокопревосходительства контр-адмирала Элфинстона, командующего в Кронштадте.

По имянному Ее императорскаго величества приказу, мне сообщенному, которым велено эскадре, мною командованной, в совершенстве привесть с наискорейшею поспешностью и не быть никакого недостатка в должности вас самого[253 - В оригинале приказ был написан отдельно каждому капитану.], офицеров ваших и корабельных ваших служителей, того ради сим вам велено следующее наблюдать под опасением вашим за ослушание, а имянно: быть вам на корабле при должности вашей каждое утро в пять часов или ранее того к смотру офицеров и служителей вашего корабля, а смотр сей учинить вам каждое утро в пять часов, об отсутствующих имянно и чинно мне репортовать, дабы их жалование и провианты зачислены были, как мною показано будет, сверх другаго какого наказания, которое за такое ослушание за благо разсудится наложить, ежели какая остановка учинена будет в поставке каких припасов или провиантов, то о тех офицерах имянно, учинающих такую остановку в службе Ее императорскаго величества, вам немедленно мне отрепортовать, дабы справится, от неимения надлежащих приказов произходит ли та остановка или от инако чего, потом чтоб офицеры те наказаны были за их небрежение по надлежащему; по учинении смотра держать вам корабелных ваших служителей строго при должностях своих даже до полудни, тогда перестать им два часа, потом опять им на работу быть даже до захождения солнца, возкресных и праздничных дней не выключая. Ордер его высокопревосходителства господина контр-адмирала Джона Элфинстона перевел Иностранной коллегии переводчик Джонсон Нуман.

Дан в Кронштадте 20/31 августа 1769 г.

Капитанам кораблей Ее императорского величества, стоящим в Кронштадте.

На следующее утро после объявления этого приказа все капитаны пришли ко мне выразить свое сильное неудовольствие. Объявляя, что невозможно подготовить суда к плаванью до конца навигации этого года, они надеялись, что я смогу смягчить что-то в строгости приказа, что они не могут и подумать служить под таким приказом и должны послать его Императрице. После минутного размышления я осознал, что, если я не смогу настоять на своей власти и хоть немного пойду на попятную, я никогда впоследствии не добьюсь подчинения приказам, пока они их не одобрят, и буду последовательно сталкиваться с такими выражениями протеста. А потому я ответил, что впервые встречаюсь с тем, чтобы нижестоящие офицеры протестовали против приказа командира, что я ожидал, что они их будут исполнять, что я сам не вижу в своем приказе ничего, что могло бы их оскорбить, но раз они угрожают, что пошлют приказ Императрице, я, конечно, сделаю это сам, если они уже этого не сделали.

На этом они оставили меня. На следующий день я отправил следующее письмо его сиятельству графу Панину с копией вышеприведенного приказа[254 - Письмо, переведенное на французский с подписью Элфинстона, см.: РГА ВМФ. Ф. 179. Оп. 1. Д. 148. Л. 391–391 об.]:

Monseigneur,

Вчера после моего прибытия в Кронштадт я к своей досаде нашел на всех кораблях задержку не только в оснащении такелажем, но, что более всего меня удивило: они не погрузили на борт припасы, хотя им был дан на это мой приказ еще седьмого числа сего месяца до того, как я покинул Кронштадт. Это вынудило меня издать каждому капитану повторный приказ, копию которого я имею честь здесь приложить. Я имею все основания сделать так, потому что все мои капитаны (за исключением капитана «Твери», который отсутствует без моего дозволения[255 - Капитаном линейного корабля «Тверь» был Петр Андреевич Игнатьев (ок. 1731 – после 1784). После того как капитан Игнатьев не смог привести корабль «Тверь» в составе эскадры Элфинстона до Копенгагена и вернулся в Ревель, он был отдан под военный суд и вскоре, 3 апреля 1770 г., был исключен из службы (см.: ОМС. Ч. 2. С. 148–150; Феофанов. С. 66).]) очень недовольны формулировками и строгостью приказа и, соответственно, мной. Необходимость столь строгого приказа абсолютно очевидна (особенно там, где выказывается так много упущений) ради службы Ее императорскому величеству, которую я взялся исполнять по мере сил и возможностей. И поскольку Императрица лично удостоила меня чести, дав свои распоряжения, я не премину исполнять все, что в моей власти, дабы обеспечить их выполнение. А потому я должен молить милости Вашего сиятельства оказать мне честь, положив к стопам Ее императорского величества это письмо и приказ. Имею честь оставаться с величайшим уважением самым преданным и обязанным слугой Вашего сиятельства

Д[жон] Э[лфинстон]

Кронштадт 21 августа/1 сентября 1769 г.

Его сиятельству графу Панину.

Несколько дней спустя я имел удовольствие получить следующее послание от его сиятельства графа Панина в ответ на мое:

Сэр,

С превеликим удовольствием я исполнил Ваше желание, представив Ее величеству письмо, посланное Вами 21 августа, а также копию приказа, которая сопровождала письмо. Ее величество считает, что Вам необходимо, сэр, приложить все старания, настойчиво требуя в самых строгих выражениях, каковые, по Вашему мнению, могут быть употреблены, исполнения обязанностей, по Вашему мнению, надобных на благо службы под Вашим началом. Ее величество также повелела мне передать Вам ее высочайшую апробацию [Вашего приказа], что я и делаю этим письмом; а также со своей стороны от всего сердца желаю вскоре увидеть завершенными Ваши приготовления, и что Вы сможете вовремя отплыть ради достижения намеченной цели.

Я горячо желаю, чтобы ничто не было противно Вашему глубочайшему удовлетворению, и всеми силами всегда готов этому содействовать

Граф Н. Панин

Санкт-Петербург. 24 августа/4 сентября 1769 г.

Его превосходительству контр-адмиралу Элфинстону

Вскоре я почувствовал заметные перемены в поведении каждого, с кем вынужден был вести дела: и офицеров, и чиновников всех гражданских департаментов. Офицеры не протестовали против моих устных приказов, и ходили слухи, что их припугнули взысканием, если они тотчас же не станут исполнять моих распоряжений. Подготовка эскадры теперь начала продвигаться. Немало ободренный письмом графа Панина с императорской апробацией моего поведения, я использовал каждую минуту с великим старанием.

Примерно в это же время я получил письмо от его превосходительства графа Чернышева, посла Ее императорского величества при дворе Великобритании. Вместе с письмом был доставлен ящик, в котором находились модели блоков, сконструированных господином Тейлором в Саутгемптоне[256 - Taylor Walter (1734–1803), британский инженер, конструктор деревянных блоков и помп для британского флота. См. о нем.: Dickinson H. W. The Taylors of Southampton: Their Ships’ Blocks, Circular Saw and Ships’ Pumps // Transactions of the Newcomen Society. 1958. Vol. XXIX. P. 169–178.]. Этими блоками я снабдил мою эскадру, когда мы прибыли в Портсмут:

11 августа 1769 г.

С большим удовольствием из Вашего письма я узнал о Вашем благополучном прибытии в Санкт-Петербург, за которым последовал прием, благоприятный для Вас и соответствующий моим ожиданиям. Я надеюсь, что все будет сделано для Вашего удовлетворения в дальнейшем, и нет сомнения, что хорошо известные Ваши способности и возможности во всем, чем Вы занимались, подтвердят знаки отличий, которые Вы имели честь получить от нашей всемилостивейшей монархини. Со своей стороны я не упущу ни одной возможности доказать Вам, насколько я предан службе Вам. В приложении Вы найдете накладную на маленький ящичек, который я получил и приказал Вам отправить. Остаюсь с наилучшими пожеланиями, сэр, ваш преданный слуга

Граф Чернышев.

Его превосходительству Контр-адмиралу Элфинстону

Санкт Петербург.

Я всецело был занят спешными делами, но вопреки моей воле от их выполнения меня оторвало получение следующего письма:

Санкт-Петербург, 5/16 сентября 1769 г.

Сэр,

Ее императорское величество только что сообщила мне о своем желании видеть Вас в Царском Селе. Так как я должен поехать туда в тот же день, я с превеликим удовольствием возьму Вас в мою карету. В семь утра я буду Вас ожидать в моих покоях, чтобы нам отправиться вместе. За сим остаюсь с чувствами особого расположения Ваш покорнейший слуга

граф Н. Панин.

PS Я прошу Вас – будьте добры взять с собой своего переводчика.

Его превосходительству контр-адмиралу Элфинстону.

Увидев это письмо, я сразу же отбыл в Санкт-Петербург. Я сопровождал графа Панина в Царское Село, и в девять утра мы прибыли во дворец. Около 11 меня сопроводили в небольшие апартаменты, где я нашел графа Панина, фельдмаршала графа Разумовского[257 - Разумовский Кирилл Григорьевич (1728–1803), граф, генерал-фельдмаршал (с 1764 г.), член Совета при Высочайшем дворе.], графа Григория Орлова[258 - Орлов Григорий Григорьевич (1734–1783), граф (с 1762 г.), генерал-фельдцейхмейстер, генерал-аншеф (с 1765 г.), фаворит Екатерины II (c 1761 по 1772 г.), один из инициаторов посылки российского флота в Архипелаг. Об участии братьев Орловых в разработке проекта экспедиции см.: Смилянская И. М., Велижев М. Б., Смилянская Е. Б. Россия в Средиземноморье. Архипелагская экспедиция Екатерины Великой. М.: Индрик, 2011 (далее – Россия в Средиземноморье). С. 29–74.] и адмирала Мордвинова, которые показали мне чертеж корабля «Святослав» (84-пушечного, который был возвращен в Ревель) и задали несколько вопросов о его состоянии и его возможности отправиться в плаванье. Я ответил, что, по моему личному мнению, судя по размерам корабля, он вполне может нести паруса, но корабль мог бы стать значительно лучше, если бы его ют[259 - Ют, «гют» (от нидерл. hut) – кормовая надстройка судна или кормовая часть верхней палубы.] был опущен и верхняя кормовая каюта (roundhouse) снята. Но главная причина жалоб на то, что судно не может нести парусов, была, по моим представлениям, в том, что на нем не были правильно размещены чугунный балласт (которым корабль был перегружен) и провизия[260 - Элфинстон был вызван в Царское Село и принял участие в заседании Совета при Высочайшем дворе, в отчете об этом заседании 7/18 сентября 1770 г. было записано решение: «снять гют и борты во все шканцы…» (АГС. Т. 1. С. 362). В указе Адмиралтейств-коллегии от 8/19 сентября 1769 г. было, по сути, повторено сформулированное на Совете: «По причине валкости корабля Святослав мы повелеваем Адмиралтейств коллегии снять ют и борты во все шканцы, мачты убавить фута на 4, или как коллегия рассудит, и сие поправление производить наискорейшим образом, дабы оный корабль еще в настоящее нынешнее время в назначенный ему путь отправиться мог» (МИРФ. Ч. 11. С. 392). Подробнее см.: РГА ВМФ. Ф. 212. Оп. 4. Д. 57. Л. 257–259 и др.; Гребенщикова Г. А. Балтийский флот в период правления Екатерины II. Документы, факты, исследования. СПб.: Наука, 2007. С. 214.].

Адмиралу Нагаеву, лорду Адмиралтейства[261 - Нагаев Алексей Иванович (1704–1781), русский гидрограф и картограф; адмирал (с 1769 г.). Член Адмиралтейств-коллегии с 1765 г.], было приказано отправить строителя корабля (англичанина)[262 - Строителем корабля «Святослав» был Иван Васильевич Ямес (Ламбе Ямес; около 1700 – 1787), опытный судостроитель, находившийся на русской службе с 1737 г. О нем см.: РБС. СПб., 1913. Т. 25. С. 129.] в Ревель[263 - См. также в постановлениях Адмиралтейств-коллегии о том, что 19/30 августа было получено известие, что «Святослав» пришел в Ревель и принято решение отправить туда Ламбе Ямеса; 21 августа/1 сентября были получены приказания императрицы разобраться, кто и как виноват, и адмирал Нагаев был отправлен в Ревель следить за исправлениями на «Святославе» (РГА ВМФ. Ф. 212. Оп. 4. Д. 57. Л. 194–200). 24 августа/4 сентября 1769 г. последовал собственноручный указ Екатерины артиллерийскому полковнику Михаилу Ивановичу Мордвинову ехать в Ревель и осматривать «Святослав» (Бумаги Императрицы Екатерины II, хранящиеся в Государственном Архиве Министерства Иностранных Дел // СИРИО. СПб.: Тип. Имп. Акад. наук, 1872. Т. 10. С. 356–357), а 3/14 сентября императрица приказала самому Н. И. Панину о «Святославе» советоваться с Элфинстоном» («Все несчастие корабля Святослава от того, что он слишком шаток; естли с Элфинстоном посоветовать, чаю, что его так обить можно, что не шаток будет». Там же. С. 361).], сделать необходимые исправления и подготовить корабль, чтобы он мог присоединиться ко мне у Наргена неподалеку от Ревеля. Позднее я слышал, что с бедным англичанином некоторое время очень плохо обращались, так как капитан-командор Барш повесил все обвинения на него[264 - «Святослав» после обнаружившихся неполадок 11/22 августа вернулся в Ревель, 19/30 августа Ламбе Ямес, срочно прибыв в Ревель, созвал консилиум, и началось исправление корабля. Г. А. Гребенщикова считает, что Барш был ни при чем и попал под горячую руку, когда Екатерина хотела его «повесить» (Гребенщикова Г. А. Балтийский флот. С. 213–215).]. Угрозы и влияние командора заставили его офицеров подписать протест, доказывая, что этому кораблю невозможно продолжать плавание. Но правда заключалась в том, что г-н Барш не имел охоты отправляться, он тяжело страдал еще и потому, что не хотел встречаться с адмиралом Спиридовым, жена которого была замечена в излишней фамильярности с командором[265 - В Адмиралтейств-коллегии по получении известия о выходе «Святослава» из Ревеля 22 октября/3 ноября 1769 г. обсуждали, что перед походом у командора Барша на борту возник конфликт с офицерами «и одного из них, мичмана Сукова, он арестовал» (РГА ВМФ. Ф. 212. Оп. 4. Д. 57. Л. 281–282). О романтических отношениях Барша и Анны Матвеевны Спиридовой (урожд. Нестеровой) из других источников нам неизвестно.].

Камергер двора вышел сообщить мне, что мне оказана честь быть приглашенным отобедать с императрицей[266 - В камер-фурьерском журнале 1769 г. за 6/17 сентября отмечается, что прибывший из Санкт-Петербурга в этот день генералитет был пожалован к руке, а обед был накрыт на 43 персоны (КФЖ 1769. С. 179–180).]. Меня посадили между генерал-лейтенантом обер-гофмаршалом графом Сиверсом[267 - Сиверс Карл Ефимович (1710 – 1774), из остзейских немцев, граф, генерал-майор, обер-гофмаршал российского двора.] и бароном Черкасовым[268 - Александр Иванович или Иван Иванович, бароны; оба брата Черкасовы владели английским, так как обучались в Кембридже. Хотя Иван Иванович с 1777 г. был членом Адмиралтейств-коллегии, здесь, скорее всего, речь идет о его старшем брате Александре Ивановиче Черкасове (1728–1788), с 1763 г. действительном камергере и президенте Медицинской коллегии.], они оба говорили по-английски и могли переводить любой вопрос, который императрица составит мне честь задать, что она и делала несколько раз, особенно о климате в Квебеке[269 - Тема Квебека стала актуальной для обсуждения после того, как британские силы захватили город Квебек в 1759 г. Битва при Квебеке была решающей во Франко-индейской войне (как называли Семилетнюю войну в колониях). Монреаль сдался в 1760 г., и с ним французская колония в Канаде перешла в британские руки. Парижский договор 1763 г. закрепил британское владычество на территории Новой Франции. См.: Stacey C. P. Quebec, 1759: The siege and the battle. Toronto: Macmillan, 1959; Baugh D. A. The Global Seven Years War 1754–1763. London: Routledge, 2014. Элфинстон участвовал в военных действиях Британии в Квебеке на р. Св. Лаврентия в 1760 г. на корабле «Richmond».]. Она послала мне тарелку винограда из Астрахани и другую с самым вкусным арбузом, какой я в жизни пробовал. Виноград был богат вкусом и ароматен, как тот, что выращивается на греческих островах Архипелага.

Я не ожидал найти столько простоты и свободы за столом столь великого суверена. Ее императорское величество восседала как хозяйка частного семейства со своими фрейлинами и с теми, кого приказала пригласить, всего за столом были, наверное, 22 человека, и императрица говорила почти со всеми за столом с величайшей приветливостью и живостью. Разные блюда подавались на английский, немецкий или французский вкус (taste)[270 - Ср., например, с описанием обеда в Царском Селе у графа де Сегюра в 1785 г. (Россия XVIII в. глазами иностранцев / подг. текста, вступ. статья и коммент. Ю. А. Лимонова. Л.: Лениздат, 1989. С. 361–363); баронессы Димсдейл (An English Lady at the Court of Catherine the Great: The Journal of Baroness Elizabeth Dimsdale, 1781 / ed., with an introduction and notes, by A. G. Cross. Cambridge: Crest, 1989) и др.].

За одну-две минуты до того, как императрице подали воду, наступила глубокая тишина, и я увидел, что все положили свои салфетки на стол. В момент, когда камергер поднес воду императрице, все вдруг встали и стояли, пока императрица ополаскивала руки и рот. После этого каждый произнес молитву и перекрестился, мы все поклонились, и императрица ушла. Фрейлины и остальные, кто присутствовал за столом, удалились в большие покои, где для их развлечения стояли биллиардные, карточные столы и столы для игры в кости, всем был предложен кофе, а также чай. Никто из сопровождавших императрицу не носил оружия, не было и стражи, и, если она проходила через какие-либо покои, все знали, что они не должны обращать на это внимания, отвечая поклонами или другими знаками почтения. Никто не прибывает в этот дворец, если за ним не посылают, даже его императорское высочество великий князь. Императрица обычно здесь проводит шесть недель и много гуляет.

Из биллиардной и других комнат я проследовал за обществом в те апартаменты, где был утром, и в это время граф Панин, едва переводя дыхание, подошел ко мне сообщить, что императрица просит меня к себе и чтобы я захватил своего переводчика. С императрицей был только генерал-майор Стрекалов. Первый вопрос, который мне был задан, – сможет ли, по моему мнению, эскадра отплыть в этом году. Я ответил, что, если все будет продвигаться так, как на момент моего отъезда из Кронштадта, я бы мог сказать, что ко Дню Коронации[271 - Государственный праздник, отмечавшийся в правление Екатерины II в честь ее коронации 22 сентября/1 октября.] мы отправимся в путь. Ее величество, кажется, была весьма этим довольна, но сказала: «Возможно, в это время уже может пригнать ветром лед». Я ответил, что, если я буду готов, тот же ветер, который может принести лед вниз по Неве, будет мне попутным и что я не вижу никакой опасности плавания с первым льдом. Этим императрица была так удовлетворена, что от радости захлопала в ладоши.

Затем разговор зашел о «Святославе». Мне сказали, что будут отправлены приказы, дабы корабль присоединился ко мне; было также выражено пожелание, чтобы я об этом корабле особенно позаботился и что этот корабль нельзя оставить (судя по тому, что произошло, весь успех экспедиции сводился к тому, войдет в нее «Святослав» или нет). Если бы императрица не желала столь сильно того, о чем она могла просто приказать, я бы не стал беспокоиться об этом корабле, поскольку я до этого с сожалением говорил графу Панину, что этот корабль задержит мое плавание. Как я полагаю, это и стало причиной, почему императрица высказала свое пожелание столь особенным образом.

Пока мы беседовали, дважды заходил фаворит граф [Григорий] Григорьевич Орлов, он подходил к окну, но каждый раз не задерживался ни на минуту. Я был с императрицей около 20 минут, и когда вышел, весь двор был в приемной в ожидании императрицы. Пока я шел через толпу, придворные, казалось, смотрели на меня с величайшим уважением за честь, которой я удостоился во время столь частной аудиенции; они кланялись, когда я проходил мимо.

Я вернулся с графом Паниным во дворец в Санкт-Петербург в апартаменты великого князя, который обнял графа с такой любовью, как будто тот был ему отцом, и я верю, что и граф испытывал к нему отцовские чувства. Очень редко бывает, чтобы они расставались на целый день[272 - О роли графа Н. И. Панина в воспитании вел. князя Павла Петровича в биографиях Павла I написано немало, прежде всего на основании: Панин Н. И. Всеподданнейшее предъявление слабого понятия и мнения о воспитании его императорского высочества, государя великого князя Павла Петровича. Записка графа Н. И. Панина. 1760 г. / Сообщ. Т. А. Сосновский // Русская старина, 1882. Т. 35. № 11. С. 313–320; Порошин С. А. Записки, служащие к истории Его Императорского Высочества благоверного государя цесаревича и великого князя Павла Петровича [подгот. текста, сост., вступ. ст., коммент., именной указ. Н. Ю. Бахаревой, В. А. Семенова]. М.: Кучково поле, 2015.].

На следующий день я прибыл в Кронштадт и расстроился, когда мне сказали, что такелаж, по поводу которого адмирал Мордвинов уверял, что он уже отправлен, все еще не прибыл. Я также нашел паруса в великом беспорядке: мне пришлось поменять паруса для всей эскадры, но когда их прислали на суда, многие пришлось вернуть на берег для замены. Люди, которых принудили шить паруса, были прежде крестьянами, никогда до того не видевшими ни корабля, ни паруса, а их заставляли работать каждый день по 20 часов[273 - Жалобы Элфинстона на плохое качество такелажа рассматривались в Адмиралтейств-коллегии неоднократно (см., например: РГА ВМФ. Ф. 212. Оп. 4. Д. 57. Л. 203–205 и др). Через год, когда снаряжалась третья эскадра, ее командующий контр-адмирал И. Арф, датчанин, также ругал не только плотников, но и парусных мастеров: «У нас есть люди, долженствующие заменять плотников и почти ничего не умеющие делать <…> так же как и парусных мастеров, потому что находящиеся на кораблях не в состоянии ни скроить, ни сшить паруса, будучи обучены лишь портняжному делу» (МИРФ. Ч. 11. С. 765). О ситуации в мастерских Кронштадта весьма критически писал адмирал Ноулс, немало потрудившийся в 1771–1774 гг., чтобы усовершенствовать службы главной российской морской базы (см., например: Clendenning Ph. H. Admiral Sir Charles Knowles and Russia, 1771–1774 // Mariner’s Mirror. 1975. Vol. 61. No. 1. P. 39–49).].