Две тысячи журавлей

Оно, конечно, не хорошо причинять боль своим близким, но когда мужчина дорог сердцу молодой красавицы – это очень для него приятно. Я слышал, как взрослые говорят. Кстати, став известным и богатым, я мог бы найти хорошего и доброго мужа для Асахикари! Может, её захотел бы сделать своей наложницей сам император! Она прекрасна, милая моя Асахикари! И она стала бы одной из жён императора и, может быть, родила бы ему наследника. Да, она заслуживает самой лучшей доли и потому…

– Скоро солнце сядет, – прервал мои мечтания Сироиси.

Я угрюмо покосился на яркий жгучий шар, который скользил к земле, точнее к разным расплывчатым пятнам. Говорят, что закат прекрасен, но я никогда не видел его. И моей любимой Асахикари я могу любоваться, только сидя возле неё.

– Так что бы ты выбрал? – не отставал любопытный старик.

Ответил, не раздумывая:

– Мне хватит возможности увидеть мир, пусть даже на один день!

– Только на один?

– Хотя бы так.

– Странный ты мальчик.

Отчего-то глаза мои закрылись, я бессильно упал на песок. И не то мне приснилось, не то мой знакомый и в правду ласково сказал:

– Юуки, ты самый милый из всех моих…

Утром отец нашёл меня на берегу, долго тряс и ругал. Когда я недовольно открыл глаза, то обомлел: разноцветные пятна, большие и малые, прежде окружавшие меня, желающие задавить меня в своих лапах, вдруг превратились в нечто… иное… необыкновенное… прекрасное…

Я долго растерянно озирался, потрясённо пялился на окружившее меня чудо. На золотую полоску, скользившую по речной глади, на посветлевший краешек неба.

– Папа, это…

– Что? – спросил мужчина сердито.

– Это чудо называется рассветом?

Он долго молчал, потом растерянно спросил:

– Так ты видишь?

И я наконец-то понял, почему мир вокруг меня вдруг стал таким красивым! И счастливо ответил:

– Да, я вижу!

Тут вспомнил вчерашнего незнакомца и его странные вопросы о том, что бы выбрал, если бы ками предложил исполнить одно моё желание. И грустно добавил:

– Но если господин Сироиси не соврал – это только на один день.

Отец вздрогнул, пристально взглянул на меня. Попробовал его ободрить:

– Не волнуйся, папа! Мне хватит и одного дня! Я так давно мечтал увидеть мир, какой он есть. Даже если на один лишь день – это бесценный подарок богов!

Тут всё понял и испуганно закрыл рот рукой: вчера мне встретился настоящий ками! Значит, они существуют! И раз уж есть божества, то должны существовать и другие духи, боги и существа!

– Ты… он сам сказал, как его зовут? – взволнованно уточнил отец.

– Да, он представился как Сироиси. А ты… что-то знаешь о нём?

– Я боюсь тебе об этом рассказывать. Дети не умеют хранить обещания. Если же ты кому-то проболтаешься, то не только ты, но и вся наша семья может пострадать.

Вцепился в его руку:

– Отец, расскажи! Умоляю! Клянусь, я никому не скажу! Я лучше себе язык откушу или зарежусь как самурай! То есть, не как самураи, но точно зарежусь!

Мужчина помрачнел.

– Как самурай, значит? Следил бы за своими словами, дурачина! Если подобные слова от крестьянина услышит настоящий воин – ты лишишься головы.

– Отец, расскажи! Клянусь тебе, как мужчина, что буду молчать!

– Я просто о тебе волнуюсь, глупышка! – он взъерошил мои волосы своей шершавой, сильной ладонью, потом задумчиво произнёс, смотря на встающее солнце: – А впрочем, не понимаю, стоит ли мне молчать? Ведь он сам тебе явился, более того, с подарком, значит, ты его чем-то заинтересовал.

Отец сел на песок и хлопнул ладонью по берегу около себя. Я торопливо сел, внимательно смотря на лицо родителя.

– Когда-то мои предки были купцами, довольно-таки богатыми, – мужчина не грустил о недошедшем до нас богатстве, но почему-то не смотрел мне в глаза. – Тогда у нашего родового божества был собственный храм. А теперь мы даже алтарь ему достойный приготовить в доме не можем. Однако он пришёл к тебе и подарил чудо. Может, Сироиси нас простил?

– Так он – наш удзигами? – вскричал я радостно.

И получил болезненный подзатыльник от отца.

– Прости, я более не буду упоминать о нём!

Отец попросил не напоминать более о том, что мои предки – купцы. Мол, тут нечем гордится. Самое почётное, когда человек – достойный самурай. И мне показалось, что уж слишком омрачилось его лицо при этих словах. Как будто он о чём-то важном умолчал.

Но время текло, впереди у меня был только один день, чтобы рассмотреть мир хорошенько, так что я не стал задумываться о странном лице родителя. И побежал по берегу, поднимая тучи мелкого песка, наблюдая, как меняется мир вокруг меня. Целый день я смогу прожить, видя всё вокруг! Это бесценный дар от духа-предка!

2-ой Синий

Наверное, никто и никогда не разглядывал мир с таким восторгом, как я в этот необыкновенный день. Временами вспоминал, что попросил эту способность на ничтожно короткий срок, но тут же одёргивал себя, ведь красота не может быть вечной – иначе это уже не красота. Взять цветы сакуры, которыми любуются везде, от крестьянского дома до императорского дворца: они облетают через несколько дней, потому каждый миг их расцвета прелестен. Жалко, я так и не увижу цветущую сакуру целиком, так и буду рассматривать нижние ветки. А впрочем, я очень рад, ведь если бы не Сироиси – этот день никогда бы не случился, праздничный, сладкий до умопомрачения и горький, как никогда прежде.

Я бегал много и бродил долго, но голод меня не посетил: сегодня утоляю иной голод: всю мою жизнь страстно мечтал увидеть мир целиком. Сожалею ли я, что попросил улучшить зрение на день? Ну, только от того, что ничего не пожелал для Асахикари. Знал бы, что Сироиси не шутит – попросил бы что-нибудь для моей ласковой сестрёнки, а так у меня чудо, а у неё ничего. И это так же омрачает мой день, как осознание его скоротечности.

Где-то после полудня опять забрёл в бамбуковую рощу. Любовался стволами, уходящими вверх, наслаждался пением их листвы над струнами ветра. А потом услышал странный звук, словно ребёнок плакал. Вспомнил, как меня обижали брат и деревенские мальчишки, и бросился туда, где что-то стряслось.

Кто-то вырыл глубокую яму в лесу, да и выложил её изнутри тростником, тот щедро полил каким-то жиром или маслом. И ещё маленький угловатый и острый камень на дно положил. Судя по многочисленным тонким веткам и листве на дне – ими прикрыли ловушку. И сейчас в яме на веточках и листьях уныло сидел молодой барсук, с ушибленной правой передней лапой. А детский плач смолк, словно его и не бывало вовсе. Неужели, это оборотень? Ведь плач мог быть проделкой этого пленника. Точнее, попыткой вызвать подмогу.

Зверь поднял голову и, как мне показалось, посмотрел на меня с непередаваемой мукой. А ведь придут охотники – и убьют бедолагу. Или он до их прихода от голода сдохнет. Грустно быть маленьким и слабым. Но если я сейчас попробую его вытащить, то потрачу драгоценное время! А до завтра барсук может не дожить. Но я увижу меньшую часть мира, чем мог бы. Ну, и чем тогда я лучше моих мучителей? Ох, до чего же они мне противны! И быть таким жестоким, как они, не хочу!

Огляделся. Не нашёл ничего, чем можно зацепить зверя и вытянуть из ямы. Да и слаб я, а он – хоть и молодой, а всё ж таки тяжёлый. И нет камней, чтобы потихоньку опустить в ловушку – и вырастить в ней горку, с которой бы пленник смог выскочить наружу.

Вздохнув, принялся руками разгребать землю неподалёку от ловушки и в пригоршнях таскал её в яму. Барсук сначала косился на меня с недоумением – морда у него была очень выразительная, потом разгадал мой план, оживился. Стал сгребать закинутую мной землю в кучу, вместе с ветками и листвой. Чем чаще я относил землю в ловушку, тем больше мне казалось, что затея моя бредовая. Ну да говорят, что плотина разрушается от муравьиной норки.

До того много бегал, гулял, не ел толком. Так что от рытья земли и переноски её понемногу совершенно намаялся. Потом придумал снять фундоси и носить землю в нём. Так выходило немного больше, чем в пригоршнях. А потом, устав, споткнулся, да вместе с набедренной повязкой и землёй попал в яму. Прямо на потрясённого барсука. И остались мы в яме вдвоём, с небольшим камнем да маленькой кучей земли. Обидно стало едва ли не до слёз. Неужели, так мой необыкновенный день закончится? Нет, ни за что! Я всю жизнь мечтал о чуде!