Гражина. Серия «Закованные в броню»

– Мне не нравится твой тон, – старый князь Острожский сделал знак управляющему удалиться. – В том, что Эвелина решила остаться со мной только твоя вина, не ее, и не моя, и уж совсем не Ягайло!

– Ну хорошо, – герцог устало вздохнул. – Эвелина все еще у тебя?

– Да. Но она по-прежнему отказывается тебя видеть.

– Почему? Разве я недостаточно заплатил за свою ошибку?! Я не видел ее почти год! Я вернулся в Литву, как она и хотела, и привез ей назад сына. Что еще я должен сделать, чтобы она простила меня? Умереть?!

Старый князь Острожский с жалостью смотрел в осунувшееся лицо герцога, на котором лежала печать усталости многодневного пути.

Стоя за дверью кабинета с другой стороны, Эвелина могла слышать каждое слово, произнесенное герцогом. Даже сам звук его голоса, чуть хрипловатого, усталого и приглушенного, вызвал тревожное волнение в ее душе. Она не видела его почти год, она запретила себе думать о нем, она почти убедила себя в том, что он останется в Италии и никогда больше не вернется в Литву. Она научила себя не чувствовать ничего, кроме холодного безразличия, когда временами, вопреки своей воле, она внезапно начинала вспоминать прежнего, дерзкого и влюбленного в нее посланника польского короля в замке Мальборк. Не в силах не думать о нем, она постаралась забыть все, что произошло между ними после его «воскрешения из мертвых» и, по возможности, ограничить свои воспоминания событиями шестилетней давности. Наяву ей почти удавалось это, но время от времени она просыпалась посреди ночи, вся в слезах и в поту, все от того же кошмара, который продолжал преследовать ее с неослабевающим постоянством; в этом кошмаре она вновь и вновь видела картину, которая открылась ей год назад в комнате для прислуги – обнаженная и откровенная в своей страсти итальянская любовница ее кузена, занимающаяся любовью с ее мужем; его нагое тело, такое знакомое, такое совершенное, познающее другую женщину и получающее удовольствие от сношения с ней. Это было невыносимо! Даже рождение его второго ребенка не могло вытравить этой картины из ее мозга.

Сейчас, стоя под дверью кабинета старого князя и вновь, не во снах а наяву слыша голос Острожского, она почувствовала, как внезапно разбилась, разлетевшись на осколки, та тонкая корка холодного льда, которая защитным слоем покрывала ее душу, и горячая живая боль от его предательства мощным и сильным потоком гнева хлынула ей в душу. В панике, она повернулась и бесшумно скользнула по коридору в направлении своих покоев.

Следующую неделю она просидела, запершись в своих покоях, не разрешая входить туда никому. С ней была только горничная, и они вдвоем ухаживали за двухмесячным Даниэлем, который, к счастью был очень спокойным ребенком и большинство времени просто тихо спал в своей колыбели. Эвелина слышала за дверями голос герцога, он просил, умолял выслушать его, поговорить с ним, но она, забившись в угол кровати, закрыв руками уши, не отзывалась. Когда однажды, потеряв терпение, он начал колотить в дверь, она в ужасе заметалась по комнате, ища убежища, но судя по всему, старый князь не разрешил герцогу ломать дверь, так, как он сделал в свое время в Остроленке, и через некоторое время, отчаявшись получить ответ, герцог угомонился.

Утром пятого дня Эвелина услышала за дверью негромкий голос старого князя Острожского.

– Эвелина, дитя мое, откройте.

Эвелина с опаской подошла к дверям.

– Он уехал? – спросила она, помедлив.

– Да, – в голосе старого князя прозвучал упрек. – Он уехал. Сегодня утром.

– А Андрей?

– Андрей остался здесь, в Вязьме. Но ненадолго, через месяц он будет принят к королевскому двору в Кракове.

Схватившись за ключ, Эвелина поспешно отперла дверь. Войдя в ее комнату, старый князь тут же огляделся по сторонам, пока его взгляд не упал на стоявшую в дальнем углу спальни, рядом с кроватью Эвелины, колыбель.

– Все ли в порядке с малышом? – поспешно спросил он.

Литовский магнат быстро прошел через комнату и наклонился над колыбелью внука, который родился на его глазах и которого он обожал. Маленький мальчик с золотисто-каштановыми, как у герцога, волосами тихо спал, причмокивая пухлыми красными губками во сне.

В комнате царил образцовый порядок, все было так, словно и не было этой пятидневной осады, во время которой прислуга тайком даже от самого князя пробиралась в покои Эвелины, чтобы принести ей еды. Сама Эвелина казалась бледной и измученной, под глазами у нее залегли темные круги, но выражение ее лица оставалось отстраненным и упрямым.

– Эвелина, это безумие! – тихо сказал старый князь, обнимая ее за плечи и привлекая к себе. – Вам надо помириться. Он вернулся, чтобы жить в Литве. Он любит тебя. Ты не сможешь долго скрывать от него рождение сына.

Он вздохнул, вспомнив, в каком бешенстве покинул поместье сегодня утром его внук, вновь принявший родовое имя молодого князя Острожского и отправившийся ко двору великого князя Витовта в Вильну. Уезжая, герцог посмотрел в грустное лицо деда и отрывисто сказал:

– Дайте знать вашей протеже, дедушка, что через месяц я вернусь за Андреем. Если она снова вздумает от меня прятаться, я разберу ваш особняк по бревнышку, но на этот раз она от меня не уйдет! Если захочет сбежать – пусть бежит к польскому двору, Ягайло, слава богу, уже успокоился и женился. Аннулировать наш брак никто не сможет, да и не посмеет. Так что пусть готовится жить со мной и рожать мне сыновей. Она хотела, чтобы я остался в Литве – я вернулся! Она хотела, чтобы я снова стал князем Острожским – я сделал это для нее! Теперь ее время платить по счетам. По-хорошему или по-плохому, она вернется в мою жизнь и мою постель. Какой путь она выберет – ей решать! Скажите ей, что я не отступлюсь. Так же, как и в Мальборке десять лет назад, я могу повторить слово в слово то, что я сказал ей тогда, в первые дни нашего знакомства – она принадлежит мне, она моя, я не отдам ее никому!

– Если тебя так разбирает, тогда научись держать свой хрен в штанах! – всердцах закричал тогда старый князь Острожский, беспомощно глядя в усталое, раздраженное лицо внука.

Теперь он с усмешкой вспомнил, как, сверкнув глазами, тот внезапно сухо рассмеялся и с многозначительной угрозой в голосе сказал:

– Я сделал ошибку, когда предположил, что ее устроит типичный брак среди аристократии нашего круга, брак без любви и верности. Я так любил ее, что был готов согласиться на это! Но, судя по всему, правила игры внезапно изменились. Если теперь она претендует на то, чтобы владеть мной полностью и без остатка, то, клянусь Богом, она это получит! Без всяких сомнений! Вместе со всеми вытекающими отсюда последствиями и обязательствами. Тогда ей будет не на кого пенять, только на саму себя!

Голос Эвелины отвлек литовского магната от воспоминаний. Большие светлые глаза молодой женщины с ожиданием смотрели в его лицо. Старый князь Острожский, весьма чувствительный к женской красоте, снова не мог удержаться от восхищенной мысли о том, как необыкновенно красива эта молодая женщина. «Боже мой, я становлюсь подобен Ягайло!» – тут же с усмешкой подумал он.

– Он… вернется? – с запинкой спросила Эвелина.

– Да, дитя мое, – старый князь улыбнулся. – Несмотря ни на что, он очень сожалеет о том, что сделал тогда, почти год тому назад.

– Он сожалеет! – повторила за ним, как эхо, Эвелина, и всердцах топнула ногой. – Всего лишь! Если бы он застал меня, занимающейся любовью с паном Тенчинским, он бы меня убил!

Старый князь ласково опустил руку на плечо Эвелины.

– Он никогда не причинит тебе никакого вреда, девочка моя. Он тебя любит. Безумно, отчаянно, безответно. Прости его, останься с ним, и он умрет за тебя.

Эвелина передернула плечами.

– Мне не нужно, чтобы он за меня умирал! Я хочу, чтобы он жил. Единственное, что я требую от него, это верности. Я прощу его, но при условии, что он больше никогда не посмеет коснуться ни одной женщины, кроме меня. До тех пор, пока я жива! Если его это не устраивает, я буду настаивать на раздельном проживании!

Старый князь Острожский возликовал в душе. В голосе и тоне Эвелины больше не было отстраненности и холодного безразличия, в нем сквозил гнев, боль, досада и еще нечто такое, что давало ему надежду надеяться, что она сумела справиться и пережить свою боль и теперь все будет хорошо. Однако, из суеверия боясь спугнуть подобную удачу, он поспешил придать своему лицу нейтральное выражение и постараться, чтобы его голос и его слова звучали так, как обычно.

– Любовь! Верность! Брак простолюдинов, – с тонкой насмешкой сказал он. – Аристократия всегда была выше этого.

– Я никогда не годилась для брака с аристократом! – резче чем намеревалась, тут же отозвалась Эвелина. – После того, как много лет тому назад, еще девчонкой, комтур Валленрод украл меня из дома и навсегда погубил мою репутацию, я должна была умереть или закончить жизнь в монастыре!

– Что ты говоришь, деточка! – живо перебил ее князь Федор. – Ты никогда не окажешься в монастыре! Ты и твоя красота уже привлекли внимание слишком многих влиятельных мужчин. Постарайся договориться с Львенком, он самый подходящий муж для тебя – он тебя любит и позволит тебе делать все, что заблагорассудиться… если ты убедишь его в том, что счастлива иметь его мужем! Такой красивой и умной женщине, как ты, это ничего не будет стоить. Он уже и так почти ручной – только веревку на шею накинь, и он пойдет за тобой по доброй воле, как теленок!

Эвелина и князь посмотрели друг на друга, старый князь Острожский вдруг хитро прищурил глаз и подмигнул ей. Эвелина не выдержала и рассмеялась.

– Вы страшный человек, князь Федор!

– Какой есть! – шутливо развел руками литовский князь. – Может быть послать за Львенком и вернуть его? – проказливо, словно мальчишка, предложил он в следующий момент. – А то уж больно он убивался из-за твоего отказа даже поговорить с ним, прекрасная княгиня. Сказал, что вернется через месяц и если ты снова откажешься его видеть, то он разберет мой дом по бревнышку!

– Пусть еще немного поубивается, – с такой же выразительной улыбкой мстительно сказала Эвелина. – Ему это полезно! В следующий раз хорошо подумает, прежде чем пойти налево!

Вопреки ожиданиям старого князя и Эвелины, герцог не вернулся в Вязьму месяц спустя. Вместо этого он прислал своих людей, которые должны были забрать Андрея и сопровождать его к польскому двору. Герцог также передал с посыльными два письма, одно для деда, другое для Эвелины. С замиранием сердца открыв свое письмо, Эвелина увидела всего лишь строчку, написанную четким энергичным почерком былого князя Острожского: «Я хочу, чтобы вы присоединились ко мне в Вильне». Письмо к деду было большим и пространным. Зная пристрастие старого литовского магната к политическим событиям, герцог подробно описывал ему ход переговоров с рыцарями Тевтонского Ордена, активным участником которых он являлся в настоящий момент. В конце письма была ироничная приписка, прочитав которую, старый князь Острожский засмеялся от удовольствия, как мальчишка.

– Я знал, что Львенок никогда не подведет меня! – пояснил он недоумевающей Эвелине. – За его вклад в переговоры с Орденом, Витовт возвращает князьям Острожским земли, которые были отняты у меня во время мятежа принцев! Это замечательная новость, мое прекрасное дитя! А что у вас?

Эвелина протянула ему короткую записку:

– Мне приказано присоединиться к нему в Вильне. Я там уже сто лет не была!

– Ты поедешь, Эвелина? – осторожно спросил старый князь, вглядываясь в выражение, появившееся на лице Эвелины.

Молодая женщина вздохнула и пожала плечами.

– Почему бы и нет, поеду. Только провожу Андрея в Краков, раз его отец так занят. Кроме того, через несколько недель состоится коронация пани Грановской, с которой мы подружились, когда я была при дворе несколько месяцев назад. Я не хотела бы пропустить тот торжественный момент, когда Ягайло провозгласит ее своей королевой! Он искренне привязался к ней и, пожалуй, даже полюбил ее! Может быть, мы успеем прибыть к польскому двору до коронации? Заодно повидаюсь с Эльжбетой Радзивилл и Карлом. А уж потом отправлюсь в Вильну к князю.

Андрей в радостном изумлении смотрел на мать.

– Ты поедешь со мной в Краков?