Миллиметр

– Ну что вы, что вы. Я сама уже давно хочу. Вы позволите?

Кира протянула пачку. Елизавета закурила. Голова ее откинулась назад, и она продолжила, простодушно игнорируя тоскливый вид своей гостьи:

– А в пятом классе Андрей подобрал раненую ворону. Три дня ухаживал, но птица умерла. Как он плакал! Бедный мальчик…

Внезапно рассказ оборвался – в прихожей щелкнул замок. В коридоре зашептались, зажегся свет. Послышался женский хохоток.

– О, – дернулась Елизавета, – опять эту цирковую сучку привел.

Кира засобиралась, сунула в карман сигареты, и в этот момент в кухню вошел бритый детина в толстовке с надписью Я не море, меня не волнует.

– Вот, посмотри. – Елизавета указала на Киру. – Посмотри, как должна выглядеть порядочная интеллигентная девушка. Видишь? Одежда, прическа, взгляд. Ты понял?.. Покрутитесь-ка.

Дернула гостью за рукав.

– Покрутитесь. Пусть этот олух посмотрит… Я тебя спрашиваю, ты понял?

– Понял. – Сын Елизаветы послушно осмотрел незнакомку с головы до ног. – Только я таким не нравлюсь.

– Почему же, Андрей, – возразила Кира. – Вы очень даже симпатичный.

Из коридора послышалось обозначающее присутствие «кхе-кхе».

– Приятно было познакомиться, – вежливо улыбнулась она. – Мне пора.

По пути к выходу Елизавета возбужденно шептала:

– Андрюша хороший, хороший мальчик. И добрый. Возьмите яблочко на дорожку. Заходите к нам! Это так, не обращайте внимания. У него только формируется вкус. Не ожидала, конечно, что вы курите. Но это ничего. Это можно бросить. Заходите! – Последние слова она кричала, и они буквально скакали вслед за Кирой, которая уже бежала вниз по ступенькам. – Мы будем ждать!

Улыбнитесь, вас не снимает скрытая камера

В прошлом году в сквере недалеко от дома Киры появился памятник Родиону Раскольникову: черная фигура в длинном распахнутом пальто, в руке стальной топор, на который слетел живой голубь, как символ раскаяния. Подножие памятника представляло собой ступеньку, и на ней граждане пили пиво, размышляя попутно на тему «тварь я дрожащая или право имею», и стоит ли гармония мира слезинки замученного ребенка. Отягощенные раздумьями, они плевали себе под ноги и, поднимая глаза к небу, с тоской вздыхали. По небу плыли облака, унося их взоры далеко, за черту города.

Кира добежала до сквера за пятнадцать минут. Вот уже и изваяние блеснуло из-за листвы. Яркие солнечные пятна играли на орудии убийства старухи-процентщицы Алены Ивановны. Рядом с памятником, выставив одну ногу вперед, стоял невысокий худой человек лет пятидесяти, в черном плаще и фиолетовом берете, сдвинутом набок. На плече – потертая, когда-то недурная, кожаная сумка.

Незнакомец рассматривал скульптуру, не то чтобы с интересом, а скорее от скуки. Как только Кира встала рядом, он спросил, не поворачивая головы:

– Как вы думаете, это Раскольников до убийства, в момент убийства или после?

– До? – наугад предположила она.

– Определенно.

– Так это вы продаете душу?

Повернулись друг к другу.

Кира всмотрелась в незнакомца. Бесцветные глаза, окаймленные розоватыми веками с белесыми ресницами, превратили бы его бледное лицо в гипсовую маску, если бы не одна крошечная деталь – косоглазие. Правый глаз смотрел абсолютно ровно, но левый, напоминавший голубиный, был настороженно устремлен вбок. Выражение лица не изменилось, когда незнакомец заговорил. Голос, гортанный и трескучий, отличался необыкновенно широким интонационным диапазоном.

– Да, это я продаю! Знаете, вы единственная, кто позвонил. Душа сейчас не слишком востребована.

Кира согласилась:

– Да. Пожалуй. Сейчас больше думают о деньгах.

– Так деньги при вас? – осведомился продавец, и левый голубиный глаз колыхнулся.

Кира кивнула, наблюдая, как доберман волочит по земле огромную сухую ветку. Раздался свист, но доберман ветку не отпустил.

– Эвбулид, – представился незнакомец.

– Афродита.

– Ваш папа тоже любил древних греков? Ха-ха! На той стороне есть ресторан, я вас приглашаю. Не на улице же нам заниматься нашим деликатным делом.

Громкое наименование «ресторан» Эвбулид присвоил неказистому этническому кафе под названием «У Розы». «В этом ресторане, – сообщил он, – пекут самый вкусный в городе пирог с селедкой». Однако сам заказал сто пятьдесят «Трофейного» и оливье. Кире пришлось уступить его уговорам и заказать хваленый пирог.

– О делах потом, потом, – прервал ее расспросы Эвбулид. – Сначала вы должны попробовать пирог!

Сказано было так, будто он сам его пек. А когда пирог принесли, Эвбулид внимательно наблюдал, как Кира ест. Не дождавшись восторгов, уголки его губ расстроенно поползли вниз:

– Вам не нравится пирог?!

– Я не очень люблю рыбу, – призналась Кира.

– Боже мой, какой я идиот! Как я не понял, что передо мной язычница?! – вскричал он.

Кира от неожиданности вздрогнула всем телом, и кусок рыбы шмякнулся ей на колени. К счастью, перед Эвбулидом поставили тарелку с оливье. Прикрыв глаза, он скороговоркой пробормотал молитву, мимолетным движением перекрестился, взял в руку вилку.

Кира присыпала селедочное пятно солью.

Кафе было не сказать чтобы уютным, но светлым и чистеньким. Негромко играла восточная музыка, официанты вполголоса переговаривались возле барной стойки. Над столиком работал кондиционер. Сидевшая в центре зала парочка увлеченно смотрела телевизор, висящий под потолком: на экране из еще не освободившейся от снега земли прорастали и распускались подснежники.

Эвбулид опустошил бокал с коньяком. Гипсовые щеки продавца души приобрели кукольный оттенок.

– Она у меня в сумке, – доверительно сообщил он, вытирая губы салфеткой.

– А говорят, душа в теле живет…

– О, – неожиданно засмеялся он, – вы думали, я свою хочу продать?

– А вы ее поймали сачком, когда она из покойника вылетала?

Эвбулид пришел в восторг. Смех его был так искренен и так заразителен, что невольно Кира тоже засмеялась.

«Черт! Это все-таки шутка. Сукин сын!»

– Ну да, зачем продавать свою, если есть чужая! – ответил он, и оба дружно расхохотались.