Тень аггела

Она хотела уйти, но Любавин, не глядя и не прерывая разговора, протянул руку и уцепил ее за локоть. Докторская шапочка была надвинута на брови, и от этого его глаза казались сине-зелеными. Аллочка отвернулась, мягко освободив руку. Какая глупость, что она его вчера не остановила, не удержала. Теперь вот терпи до вечера – ни обнять, ни прижаться щекой к ладони…

Он догнал ее уже за дверью.

– Я болван, Алка. Ехал вчера к тебе с ба-а-льшой проблемой, с ней и возвратился. После работы ко мне, ладно? Обсудить надо.

В последний раз в душе трепыхнулась вчерашняя обида (он абсолютно уверен, что я пойду – только свистни!), но что-то новое – то ли растерянность, то ли тревога – плескались в глазах Николы, и она испугалась.

Так испугалась, что на пятиминутке в своем отделении только на третий раз услышала обращенный к ней вопрос Жоры Авакяна:

– Доктор Резникова, так что же у нас с новеньким – Иваном Тё трех с половиной лет?

Она очнулась. Коллеги улыбались. Жора хмурился. Историю болезни мальчика со смешной нерусской фамилией Аллочка знала наизусть. Да и Жорка уже смотрел Ванечку – чего пристает? Нет, все-таки ей далеко до доктора Любавина. Он может отстраняться от всего личного, когда дело касается больных детей.

– Алла Анатольевна, вы плохо себя чувствуете?

– Извините, – буркнула она. Надо забыть до вечера о Любавине. Или попытаться поймать его после операций – сколько там их сегодня у Николы? – и расспросить…

Но поговорить удалось только вечером.

Сидели на кухне. Монотонно и деловито, словно читал историю болезни, Никола выложил ей все, начиная со школьных событий. Налил из крана холодной воды, большими глотками выдул целый стакан и только тогда взглянул на нее.

– Каков диагноз, доктор?

Аллочка нетерпеливо качнула головой – белокурые прядки занавесили щеки.

– При чем тут диагноз?

– Ты уверена, что я не… того, – Никола стукнул себя по лбу пальцем.

– Уверена!

Он с облегчением улыбнулся.

– А я уж подумал… Тогда все не так страшно, правда?

«Неправда!» – хотелось крикнуть в ответ. Извечный охранительный инстинкт встопорщился в грудной клетке, как крылья потревоженной птицы, было трудно продохнуть.

– Ну что ты так перепугалась? Я ж не собираюсь каждый раз кидаться грудью на амбразуру, как со сварщиком Серегой…

– А получится – не кидаться?

– В конце концов, я же не ангел-хранитель!

– А вдруг АНГЕЛ?

Она так произнесла это, так смотрела на него, что Никола замер.

– Ну ты даешь! – выдохнул он наконец. – Не городи ерунды. Давай лучше подумаем, что предпринять. Нет, сначала поужинаем, а думать будем потом.

Он потянул ее за руку, подталкивая к холодильнику, прежним своим развеселым тоном начал рассказывать, чем порадовали, как рассмешили сегодня дети.

Никола болтал без умолку, пока разогревалась в микроволновке курица, заваривал крепкий чай, кинув в «липтон» ложечку жасмина, смешно сердился на сорокалетнюю операционную сестру по имени Верунчик, надумавшую рожать «поскребыша».

И страх отступил, спрятался в затененных углах квартиры. Аллочка знала, что он еще вернется, леденя душу, ну и пусть, пусть возвращается.

Где искать защиту – она тоже знала…

Глава пятая

– Если ты на метро поедешь, то поторапливайся, – крикнула Алла из кухни. Не дождавшись ответа, заглянула в комнату. Интересно, на какой детали туалета Любавин так сосредоточился, что даже оглох. Ну конечно, галстук. Она с состраданием наблюдала за потугами Николы сделать узел такой толщины, как надо.

– Ты б тренировался по утрам, – посоветовала она. – А то раз в год костюм надеваешь, все джемперочки, футболочки да курточки. Как мальчик.

– Я мальчик и есть, – Никола с довольной физиономией подтянул узел галстука к воротничку, осмотрел себя в зеркало.

– Вещь узнаешь? – повернулся он к Аллочке. – Твой Жорка подарил, помнишь?

Она подошла вплотную, крепко обхватила ладошками его лицо:

– Любавин, как же ты мне надоел… со своим Жоркой!

Никола прошепелявил стесненным ртом:

– Он – твоя большая любовь, не отпирайся.

– Ты – моя большая любовь, – строго и серьезно произнесла Алла. Оба замерли на мгновение, потом Любавин перехватил ее ладони, поцеловал каждую. И вздохнул:

– Что-то не хочется мне никуда ехать, Аллочка. Я одичал совсем, кроме своих, ни с кем давно не встречался, и теперь всего колбасит от мысли, какой там народ соберется. Важные, надменные индюки…

– Ну уж индюки! Расслабься, Любавин. И получи поддержку слуги народа в важном для всех нас деле!

Никола с подозрением посмотрел на нее:

– Ты с главврачом тренировалась такие речи говорить?

– Иди уже, опоздаешь.

– Не представляешь, как не хочется…

Сердце вздрогнуло: не предчувствие ли беды крутит Николу?

– Ты там осторожнее…

Он обругал себя, заметив, как заплескалась тревога в серых в крапинку глазах, улыбнулся:

– Ты ничего не поняла, глупая. Я не хочу от тебя уходить. Все, помаши в окно.

И, подхватив портфель, выскочил за порог. Возле угла дома, за которым Алла уже не сможет его увидеть, он повернулся, отыскал в окне ее белокурую головку и поднял руку.