Сокровища Русского Мира. Сборник статей о писателях

…Князь – петля через плечо,
А не кается:
– Зо Эмилий Пугачофф,
Зо не кайзер!
Зо не цар! Вы понималь…»

Вот каково противостояние: народ, жаждущий отмщения и желающий, чтобы с ним говорили на понятном ему родном языке против изолированных, обособленных представителей власти. Выступление Пугачева обречено потому, что на лжи построено.

Ассоциацию уже с другим временем – революцией 17-го года, вызывают две строчки: «Отвяжись – худая жись, вдарь прикладом!» Первая часть этого выражения среди стариков еще недавно было в ходу, да и приклад как-то больше сопоставим с оружием двадцатого века: ружьем, пулеметом. Колокольный звон открывает поэму – звук походной трубы ее завершает. Борьба не закончена.

Борис Марьев

Под колокольный, завывающий звон разбушевавшейся зимней стихии проходят перед нами все события поэмы о голодном и бездомном военном детстве «Вьюга». Сюжет ее напоминает подетально выписанный киносценарий. Один крупный план здесь сменяет другой, каждый конфликт перерастает в последующий. Устами погибающего ребенка поэма обвиняет сытых и равнодушных. Что тот несчастный ребенок и сам взрослый лирический герой одно и то же лицо становится ясно только в самом конце поэмы.

«…Был долгий сон.
Менялись даты,
Крутился кинопленкой век,
Пока проснулся
бородатый,
Суровый,
взрослый человек, —
Другой – по имени, по званью,
В других заботах и словах,
И только
теми же слезами
Алёшкин сон стоит в глазах».

Последняя, завершающая строка поэмы как бы подводит черту, категорически декларируя авторскую позицию: «И ненавижу куркулей».

Вернемся, однако, к тексту поэмы, погрузимся в него. Мы еще не знакомы с ее героями, но Марьев уже открывает перед нами географию того трагического детства. Повинуясь марьевскому мастерству реальность здесь плещет через край.

Первое место пересечения пространства и времени :

«Вокзалы. Хмурые вокзалы,
С угарным запахом угля,
С громадами брони и пушек,
Плывущих мимо без конца,
С ругней и топотом теплушек —
Под хромку пьяного слепца;
С крестом войны на каждой раме,
С тяжелым взглядом патрулей,
С полузнакомыми ворами
И сквозняками площадей…»

«Сквозняк площадей» сразу напоминает о хронотопе площади, по Бахтину связанном с гражданственной тематикой. У Марьева этот образ работает в том же контексте.

«И пламенем, святым и чистым,
Венчая дымную броню,
Повсюду лозунг – «Смерть фашистам!» —
Врывался клятвой в жизнь мою».

Второе пространство – время поэмы, параллельное первому, враждебно ему, как враждебно ребенку – герою поэтического повествования Марьева.

«Базары… Шумные базары,
Где давка, брань и кулаки,
Где в общей куче самовары,
Учебники и сапоги,
Где над вещами – овощами,
Поверх бумажников лихих
Расселись местные мещане…
Я молча ненавидел их!»

И вот мы знакомимся с главным героем, с таким, каким он хочет выглядеть в собственных глазах, хотя вся суть характера остается не видимой, а затаенной.

«Я независимо и гордо
Смотрел с босяцкой высоты
На их облупленные морды
И величавые зады.
Заросший, грязный и голодный,
Мечтающий о теплоте,
Я шел надменно и свободно
В сквозном детдомовском «клифте».

Но весь этот пижонский, независимый антураж растает перед первой же горькой обидой, нанесенной в воровской «веселой квартире» незадачливому жулику.

«Я вспомнил в горестной истоме
О них, умерших стариках,
О тишине в их теплом доме».

(Вот откуда изначальная тоска о теплоте, дом-то, где жила родная семья, был теплым.)

«…О хрупких маминых руках,
О папке – в траурной каемке
Он улыбался над столом, —
О Нинке – стриженой сестренке;
Ее увез другой детдом…
О Марь Васильевне и даже
О Женьке, что средь бела дня
Украл часы… а в этой краже
Все заподозрили меня».

Честный изначально парнишка оказывается не способен жить по законам воровского мира.

«То ль хватки не было известной
В одиннадцать сиротских лет,
То ль жил во мне – работай честно! —
Посмертный дедовский завет?..»

А рядом второй по значимости, психологически вырисованный Марьевым персонаж – «залетный вор» Петька Грач, совсем не такой простой, как кажется изначально. «Он был удачлив и красив». Бывало и попадало от него Лешке (так назвал Марьев своего лирического героя) под горячую, пьяную руку и выглядел он в Лешкиных глазах неуязвимым, взрослым, цинично стараясь ввести его в дело. Но и Петька Грач – дитя войны. И Лешка был не далек от такой судьбы. Марьев и здесь старается заглянуть поглубже.