Сокровища Русского Мира. Сборник статей о писателях

«И может быть, – не мне судить об этом, —
Я сам тебя придумал и воспел?..
И пусть мой стих неровен, скороспел,
Его я написал не для эстета».

Как видите, эстетика, по которой позднее Марьев будет писать диссертацию, не виделась ему единственной счастливой гаванью. Здесь поэт приближается скорее к героям, которых блистательно в конце застоя стал воплощать на экране опять-таки Олег Янковский, – рефлексирующие интеллигенты гамлетовского типа, зачастую ощущающие себя лишними для своего времени.

У Марьева тоже есть свой Гамлет. И финальные строки посвященного ему стихотворения перекликаются с подлинным выводом автора в «Деле о соловьях».

«О, сколько надо сжечь и выместь,
Забыть и правил и сердец,
Чтоб детской правды нетерпимость
В нас победила наконец!»

Почему же тогда поэт не выразил свою мысль прямо, наотмашь, как обычно. Марьев прекрасно понимает, что перспектива окончательной победы добра и установления власти негласного правительства поэтов становится весьма туманной и хотя знает, подобно горьковскому буревестнику, что «за тучами солнце есть», но уже замечает, что апрель в календаре не вечен, его неизбежно сменяют более поздние месяцы.

«О время!
Ты сбиваешь спесь!
Как прежде, недругам прощаю,
Но – принимаю все, как есть,
И – ничего не обещаю».

Одним из самых «политических» стихотворений позднего мудрого Бориса Михайловича Марьева мне кажется стихотворение «Над жгучим, тяжелым, сияющим полднем». В виде метафоры – сухой грозы, когда вся природа ждет влаги, поэт изобразил период оттепели, поманившей пустыми надеждами на творческую свободу. Но очередной виток истории полностью скрыт за метафорой – стихи как будто только о природе. А поскольку в истории похожие периоды повторяются с предустановленной регулярностью, то стихи эти вне времени, их можно отнести как к «дней александровых прекрасному началу», так и к совсем недавно прокатившейся по стране перестройке.

«Столбами ходила над спутанной рожью,
Швыряла огнями, слепя и гудя,
А все оказалось дешевкой и ложью:
Грозе одного не хватало —
Дождя!
Ушла.
Отгремела.
Пропала навовсе,
Бенгальские искры теряя в пути, —
Напрасно сухие, как спички, колосья
Молили – Останься!
Молили – Приди!
Я знаю:
Земля стиснет зубы плотнее
И выждет.
Барометр пойдет на низы,
Но нет ничего тяжелее,
Подлее
Вот этой сухой
Бутафорской грозы!»

Предчувствием этих сердца горестных замет Бориса Марьева был в 60—66 годах другой венок сонетов – «Баланс». В нем я также вижу ключ к «Делу о соловьях». «Баланс» прямо выражает разочарование поэта в собственных силах, в жизни, даже в материалистическом мировоззрении. То, что в жизни теперь ничего светлого, – «материи и этого не впервой», но страшно, что «мы собственной души не сберегли».

Между первой строкой «Дело о соловьях» – «Зачем гремели соловьи ночами?» и первой строкой «Баланса»: «Зачем я жил? Что толку вам в стихах?» можно попросту поставить знак равенства. Это тот же самый риторический вопрос, только не спрятанный за метафорой. Далее еще один окончательно связующий оба венка образ: «но горло соловья сгорало в трели».

«Но горло соловья сгорало в трели,
Но правда подступала точно нож,
Мы больше не хотели, не умели
Вздымать отлакированную ложь!
Мы шли в крови. Мы о свободе пели.
А в дверь стучали, нагоняя дрожь…
И высились особняки вельмож
Покуда танки факелами тлели».

…«Казалось – ни оков, ни дураков», – иронизирует поэт над собственными иллюзиями. Такой прилив горечи испытывает он при переходе оттепели к застою, в разгар холодной войны, но многие фантастические тогда предвидения оказались сегодняшней реальностью.