Час кроткой воды

А после осады Лисий След усыновил уличного попрошайку и дал ему свою фамилию.

С этого дня Дани Ночной Ветер знал только одно сердечное желание – отплатить приемному отцу за доброту. Отплатить… словно-то какое гадкое. Но что поделать, если другого слова людской язык не знает. Что могут понимать люди, если они придумали такое слово? Разве они поймут жаркую жажду, томящую его? Каким словом назвать стремление принести в жизнь отца тепло и свет, счастье и радость? В ответ на сердечную любовь дать повод гордиться собой?

Когда Ночной Ветер понял, что врачом, как отец, ему не бывать, для него без малого дневной свет померк.

– Пойми, – увещевал его Лисий След, – знания, конечно, дело хорошее. Но одни только знания сделают тебя, самое большее, лекарем. И ты уж меня прости, сынок – очень посредственным. Совсем без таланта в этом деле нельзя. А таланта к исцелению у тебя нет. Не твое это.

– А магия? – в который уже раз спрашивал его в отчаянии Ночной Ветер.

– А магия таланта не заменит. Вот и подумай сам. Врач, пусть и знающий, с силой – и без таланта. Это же ужас что такое.

Он обнял приемного сына.

– Не сокрушайся так, Ветерок. Быть врачом – не единственное достойное занятие на этом свете. Есть и другие пути.

И Ночной Ветер яростно поклялся себе, что он найдет для себя путь.

А для этого надо учиться. Много и усердно.

Возраст для начального обучения грамоте самый что ни на есть настоящий. И не так уж Ночной Ветер и отстал от своих более благополучных сверстников. Лисий След еще во время осады показывал ему первые письменные знаки, и память мальчик впитывала и усваивала их так же полно и без изъятия, как его тело впитывало и усваивало каждую крошку еды. Ночной Ветер быстро нагнал сотоварищей по школе. Но ему было мало всего лишь нагнать. Превзойти – и только так. Одноклассников?

Ерунда какая. Самого себя превзойти. Прыгнуть выше головы. Чтобы приемный отец мог им гордиться. Чтобы знал – Ночной Ветер не предал его хлеб. Пища для тела и пища для ума равно пошли впрок.

Вообще-то зубрилок не особенно любят. Обычно одноклассники пакостят им кто во что горазд. Но в Интоне все знали, чей приемыш рвется самого себя опередить. И – понимали его стремление. Да если бы и не понимали, ради Лисьего Следа терпели бы и не донимали. А его не терпели, им гордились. Первейший ученик, приемный сын самого уважаемого и любимого из жителей Интона, не посрамил отца.

Он не сдавался. И Интон одобрял его упорство.

В столице дела пошли хуже. Намного хуже.

В лучшей из столичных школ учились по большей части сыновья знатнейших вельмож – а как же иначе? Таких, как Ночной Ветер, там называли плевком среди жемчужной россыпи – и относились соответственно. Лисий След отговаривал приемного сына – но Ветер решил твердо и от своего решения отступать не собирался.

– Я сам выбрал эту школу, отец. И я знаю, что я выбрал. Такие знания, как там, мне не дадут нигде. И право после окончания сразу сдавать экзамены на должность среднего, а не низшего ранга – тоже. Из любой другой школы я пойду на низший экзамен. И служить начну младшим подавальщиком старшего подметальщика.

Это долгий путь. Слишком долгий. А я хочу, чтобы ты дожил. Чтобы ты мог гордиться мной.

Эти слова он ни разу не произнес вслух. Но Лисий След понимал… он отлично все понимал. И не хотел, чтобы негаданно обретенный сын каждодневным унижением платился за свою любовь. Он никогда не принял бы жертвы.

– Какая жертва, отец? Думаешь, хоть одно слово этих богатеньких деток может меня задеть? Да пусть обзывают, чем только в голову взбредет – мне до них и дела нет. Кто они мне, чтобы я их слушал – друзья, братья? А драться со мной они не полезут. Я бы им не советовал.

Лисий След в конце концов уступил. Он не хотел ломать волю сына, заставлять его и лишать его права выбора – а никаким иным образом что-то сделать он не мог. Трудности закаляют душу. И если Ночной Ветер выбрал их – это его право.

Что ж, трудностей у Ночного Ветра с первого же дня было хоть отбавляй.

Тощий и в свои двенадцать лет малорослый – вытянулся он позднее – он выглядел даже младше своего возраста: голод времен осады все еще сказывался. А его одноклассникам было четырнадцать, и холеные балованные сынки вельмож быстро сообразили, как травить его со всей изобретательностью, не поднимая руку на малолетнего шкета. Нет, они и правда не били его. По крайней мере, первыми. Драку всякий раз начинал он сам – и сражался беспощадно, не сдаваясь нипочем. В одиночку одолеть его не мог никто. Ему и в самом деле было наплевать, что эти недоумки говорили о нем – но вот когда они посмели говорить гадости о его приемном отце…

Разумеется, дома он никогда не говорил, почему подрался. И никогда не допустил бы, чтобы Лисий След пришел в школу выяснять, в чем дело. Он безмятежно врал, выдумывая какие-то мелкие поводы, и смеялся: “Ничего-ничего, отец, ты бы видел того парня!” Лисий След лечил синяки и кровоподтеки, и вера его в безобидность очередной причины школьных драк, несмотря на привычное доверие, таяла с каждым днем. Он был опасно близок к тому, чтобы вмешаться, и Ночному Ветру стало все труднее сочинять отговорки. Оставалось надеяться разве что на чудо. И чудо случилось.

Заводила травли перед всем классом и учителем земно поклонился ему и попросил прощения. Не за то, что травил его – а за гадости, сказанные о его отце.

Сын генерала был общепризнанным вожаком класса. Травля прекратилась, словно по волшебству.

Как ни странно, Дани потом даже сдружился со своим бывшим преследователем. Ведь теперь тот и сам был готов и словами, и кулаками объяснить любому, что Лисий След – человек высокого мужества.

– Даже не пойму, как у меня тогда язык повернулся все эти пакости говорить, – с горечью признавался он. – Совсем головой не думал. Просто видел – чужак ты. Другой. Совсем непонятный. Даже страшный немного, наверное. Тебе двенадцать, а ты знаешь больше любого из нас. А при этом не нашего поля ягода. Совсем не нашего. Даже прозвание у тебя самое что ни на есть уличное. Как у побродяжки, понимаешь?

– А я и был побродяжкой, – отвечал Ночной Ветер. – Это и в самом деле прозвание из уличных. Но я не сменю его ни за что. Оно принесло мне удачу. Оно принесло мне моего отца. А от него я никогда не откажусь, ни за что. И от прозвания – тоже.

Сменить прозвание на более шикарное означало для Ночного Ветра и предать, и сдаться.

Он не предал и не сдался.

По сравнению с мытарствами первых лет обучения среди вельможных отпрысков экзамены на должность оказались плевым делом. Против закаленного бойца, позабывшего сам смысл слова “сдаться”, даже у самого предубежденного экзаменатора не было шансов. Ночной Ветер был прав в своем выборе – и не зря выстоял травлю. Любая другая школа при сдаче экзамена в столичном округе не дала бы ему и половины шанса. И так из должностей среднего ранга он получил самую малозначительную – даром, что экзамен сдал вторым из первой восьмерки кандидатов. Но все же это был средний ранг, и они с сыном генерала славно повеселились, отмечая удачное начало. Вот и еще один урок, извлеченный из пребывания в лучшей школе столицы: богатство и знатность могут изрядно заморочить юным соплякам голову, но вовсе не обязательно они еще и застят совесть. И если кто-то возьмет на себя труд проветрить такому сопляку мозги, пока еще не поздно, сердце возьмет свое.

Дани часто виделся со своим школьным другом, пока его самого не перевели служить в Далэ. Провинция, да – но ведь не захолустье какое-то. Первый по значению из всех округов страны. Потому что Далэ не просто окружной центр, один из двенадцати общим счетом, нет. Именно в Далэ рождается на свет хрупкое чудо этого мира – фарфор. Будь то тяжелые вазы или тоненькие, как яичная скорлупа, чашечки, расписные фигурки или облицовочная плитка – да мало ли что еще, любой фарфор для любой надобности – производят его только в Далэ и нигде больше. Само собой, из всех городских и окружных управ фарфоровая – самая главная. И перевод в фарфоровую управу Далэ даже на равную должность – это перевод с повышением. А должность была посерезьнее столичной.

Если бы только не разлука с отцом! Они писали друг другу постоянно, но писем было мало, мало, мало! Переехать из столицы в Далэ Лисий След не мог, разве что отлучиться на время, Ночной Ветер мог покидать службу только в законные отпускные недели, и возможность навещать друг друга им двоим выпадала редко, так редко! Когда пару лет назад его школьный друг перевелся служить в Далэ, Ночной Ветер обрадовался вдвойне – ведь теперь рядом с ним будет человек, который видел отца, с которым можно поговорить о нем!

Но и разлука не заставила Дани сдаться. Он работал в полную силу, не позволяя себе ни малейших поблажек – хотя на него как на новичка наваливали самые нудные, а зачастую и почти бессмысленные дела и обязанности. Именно ему и поручили разобрать давно валявшиеся архивные бумаги, попорченные дождем, когда в здании протекла крыша во время урагана. Бумаги частью слиплись, частью проплесневели, текст почти везде поплыл. Приходилось не столько читать, сколько догадываться. Любой другой на месте Дани махнул бы рукой и списал все это барахло по актировке, как не поддающееся восстановлению. Но Дани не был любым другим. Он кропотливо отрабатывал каждый траченный плесенью обрывок, каждый полусмытый лист. И его усердие принесло свои плоды.

Среди старых, никому не нужных записей он обнаружил такое, что поначалу сам себе не поверил. Это была удача! Несомненная. Невероятная.

И недолгая.

Потому что она привела его под арест. Пусть и домашний – но ведь это дело времени.

В его пользу нет ни одного свидетельства, ни одной улики.

Ничего.

И вряд ли кто-то решит замять дело только потому, что в сообщниках у него числится большой вельможа.

Старый друг ничем не может ему помочь. Он уже сделал все, что возможно – дал показания, что давно знает Дани и уверен в его честности. Такое свидетельство – что соломинка. Обуха обвинения ей не переломить. Но большего ему не сделать.

Большего никому не сделать. Особенно Ночному Ветру.

Осажденный врагами Интон ушел в прошлое. Гулкие школьные классы ушли в прошлое. Ни отец, ни друг не властны более помочь ему. И сам он над своей судьбой более не властен.

Боец, у которого отобрали оружие и связали по рукам и по ногам.

Ночной Ветер связан – как никогда прежде.

Это сводило с ума.

Лишиться всякой надежды на борьбу. Всякой надежды на хоть какую-нибудь весточку с воли. Его друг дал показания в его пользу – не замарает ли его дружба с подследственным? А отец? Что подумает он, когда до столицы докатится весть о его аресте? И что скажут люди? Что Дани Лисий След воспитал преступника? Боги и духи – за что?

Снаружи донесся звон колокола – не главного, отбивающего часы, другого, с менее глубоким и низким звуком. Он отбивал листы внутри часа. Первый лист миновал. К окончанию второго распахнется дверь, и охранник внесет в дом ужин для арестованного.

К окончанию второго. Не первого! Не сейчас! Не теперь!