Жены и дочери

– Хотя и должны были. Следует всегда платить тем, кто выполняет ваши грязные поручения.

– Вы только что сами назвали это подкупом и взяткой, сэр, – в недоумении пробормотал мистер Кокс.

Не обратив внимания на его реплику, доктор продолжил:

– Побудили одну из служанок рискнуть местом работы, даже не предложив ни малейшей компенсации, и поручили ей тайно передать письмо моей дочери – совсем ребенку.

– Но, сэр, мисс Гибсон скоро исполнится семнадцать! Я сам недавно слышал, как вы это сказали, – гневно возразил юноша, однако доктор опять его не услышал.

– Вы не пожелали показать письмо ее отцу, принявшему вас в свой дом. Сын того майора Кокса, которого я хорошо знал, должен был прийти ко мне и открыто заявить: «Мистер Гибсон, я люблю – или воображаю, что люблю, – вашу дочь. Не считаю правильным скрывать от вас свое чувство, хотя не в состоянии заработать ни пенни. Не имея перспектив на независимое существование даже для себя еще в течение нескольких лет, не скажу ни слова о своих чувствах – или воображаемых чувствах – самой юной леди». Вот как должен был поступить сын вашего отца, хотя сдержанное молчание оказалось бы намного предпочтительнее.

– А если бы я так поступил, сэр – возможно, действительно следовало произнести эти слова, – взволнованно и торопливо проговорил мистер Кокс, – каким бы оказался ваш ответ? Вы бы одобрили мою страсть, сэр?

– Скорее всего я ответил бы – хотя не уверен в точности выражений, – что вы молодой болван, но не бесчестный молодой болван. Еще посоветовал бы не позволять себе задумываться о телячьей любви, пока она не выросла в истинную страсть. А чтобы компенсировать причиненное унижение, велел бы вступить в крикетный клуб Холлингфорда и постарался как можно чаще отпускать по субботам, во второй половине дня. А так придется написать лондонскому агенту вашего отца и попросить его забрать вас из моего дома. Разумеется, с возвратом уплаченных денег, что позволит вам устроиться на учебу к другому доктору.

– Отец ужасно расстроится, – горестно пробормотал исполненный отчаяния и раскаяния мистер Кокс.

– Не вижу другого выхода. Конечно, доставлю майору Коксу лишние хлопоты (конечно, о том, чтобы не ввести его в дополнительные расходы, позабочусь), но думаю, что больше всего его расстроит злоупотребление доверием, ибо я доверял вам, Эдвард, как собственному сыну!

Когда мистер Гибсон говорил серьезно, особенно о чувствах – он, кто так редко раскрывал сердце, – в голосе его появлялось нечто неотразимое для собеседника: переход от привычного шутливого тона к нежной искренности.

Опустив голову, мистер Кокс надолго задумался, а потом признался:

– Но я люблю мисс Гибсон. Кто же мне поможет?

– Надеюсь, мистер Уинн! – ответил доктор.

– Его сердце уже занято, а мое оставалось свободным до того момента, пока я не увидел ее.

– Не пройдет ли ваша… страсть, скажем так, если отныне мисс Гибсон станет выходить к столу в синих очках? Как я заметил, вы очень много рассуждаете о красоте ее глаз.

– Насмехаетесь над моими чувствами, сэр. Должно быть, забыли, что и сами когда-то были молоды.

Перед мысленным взором доктора возникла «бедняжка Дженни», и он почувствовал себя слегка пристыженным, а после минутного раздумья предложил:

– Что же, мистер Кокс, давайте попробуем заключить сделку. Вы поступили очень плохо. Надеюсь, в глубине души уже признали свою вину или признаете, как только остынете от этого разговора и немного подумаете. Но я не утрачу остаток уважения к сыну своего друга. Если дадите слово, что, оставшись в моем доме в качестве ученика или ассистента – назовите как угодно, – не попытаетесь вновь открыть свою страсть (видите, стараюсь взглянуть вашими глазами на то, что назвал бы фантазией) устно, письменно, взглядами или поступками лично дочери или в разговорах с другими людьми, то продолжите обучение. Если же не готовы пообещать, придется прибегнуть к названной мере, а именно написать агенту вашего отца.

Мистер Кокс застыл в нерешительности.

– Но мистер Уинн знает о моих чувствах к мисс Гибсон, сэр. У нас нет секретов друг от друга.

– В таком случае, он должен перевоплотиться в тростник. Вам известна история о парикмахере царя Мидаса, чьи пышные кудри скрывали ослиные уши. Поэтому, за неимением мистера Уинна, парикмахер приходил на берег озера и шептал тростнику: «У царя Мидаса ослиные уши». Однако он так часто это повторял, что тростник запомнил слова и постоянно их шуршал, так что скоро тайна перестала быть тайной. Если будете без конца твердить мистеру Уинну о своей симпатии, уверены, что он не поделится с кем-то еще?

– Если даю слово джентльмена, то даю его и за мистера Уинна.

– Полагаю, я вправе рискнуть. Но не забывайте: опорочить имя невинной девушки очень легко. Молли растет без матери, и уже потому должна ходить среди вас безупречной, как сама Уна[12 - У н а – принцесса из поэмы Эдмунда Спенсера (1552-1599) «Королева фей»; символизирует собой истину.].

– Мистер Гибсон, если хотите, готов поклясться на Библии! – горячо воскликнул молодой человек.

– Глупости. Можно подумать, что вашего честного слова, если оно чего-то стоит, недостаточно! На этом, если желаете, пожмем друг другу руки.

Мистер Кокс с готовностью схватил предложенную ладонь и больно вдавил мистеру Гибсону в палец кольцо, а выходя из комнаты, смущенно спросил:

– Можно дать Бетии крону?

– Разумеется, нет! Оставьте это мне. Надеюсь, ей, пока девушка здесь, вы не скажете ни единого слова, ну а я позабочусь, чтобы она устроилась в приличное место.

Мистер Гибсон велел подать лошадь и отправился к больным, осталось еще несколько вызовов. Он любил повторять, что за год совершает кругосветное путешествие, – не многие доктора графства обладали столь же обширной практикой. Он заглядывал в отдаленные хижины на краю деревень, заезжал в фермерские дома, навещал дворян в радиусе пятнадцати миль от Холлингфорда и оставался любимым доктором всех знатных семейств, по тогдашней моде каждый февраль уезжавших в Лондон и возвращавшихся в поместья в начале июля. В силу необходимости он редко оставался дома, но сейчас, в этот мягкий летний вечер ощущал отсутствие серьезной опасности, хотя с изумлением признавал, что малышка Молли быстро взрослеет и становится пассивным объектом того мощного интереса, который определяет жизнь женщины. Но при этом он так подолгу отсутствовал, что не мог оградить дочь в той мере, в какой следовало бы. Результатом раздумий стал утренний визит в дом сквайра Хемли, во время которого доктор предложил позволить дочери наконец-то принять приглашение хозяйки, которое до сих пор под любым предлогом им отклонялось.

– Если ответите мне известной пословицей: «Кто не захотел, когда мог, когда захочет, не сможет», – и, обещаю, я не обижусь.

Вне всякого сомнения, миссис Хемли искренне обрадовалась, что в доме будет гость, девушка, которую не нужно занимать. Можно предложить ей погулять по саду или, когда разговоры утомят больную, попросить почитать вслух. Юность и свежесть принесут в одинокую замкнутую жизнь очарование и аромат летнего утра. Трудно представить что-то более приятное, так что визит Молли в особняк сквайра Хемли был с легкостью улажен.

– Жаль только, что дома нет Осборна и Роджера, – проговорила миссис Хемли своим тихим мягким голосом. – Что, если девочка заскучает с нами, стариками? Когда она приедет? Жду ее с нетерпением!

Сам же мистер Гибсон в глубине души радовался отсутствию юношей: ему не хотелось, чтобы, едва спасшись от Сциллы, дочка сразу попала к Харибде. Впоследствии он не раз укорял себя за то, что считал всех молодых людей волками, которые гонятся за его единственной овечкой.

– Она еще ничего не знает о предстоящем визите, – заметил доктор, – а я понятия не имею, что ей понадобится и сколько времени займут сборы. Прошу вас о снисхождении: она пока еще всего лишь маленькая невежда и не вполне обучена этикету. Возможно, наши домашние манеры покажутся вам не вполне подходящими для девушки, однако, уверен, атмосфера вашего дома пойдет ей на пользу.

Услышав от жены о предложении мистера Гибсона, сквайр не меньше ее обрадовался приезду юной гостьи, ибо, когда не мешала гордость, отличался сердечным гостеприимством. Настоящий восторг вызвала мысль о том, что больная теперь будет проводить время в приятной компании, и все же Хемли заметил:

– Это даже хорошо, что наши оболтусы сейчас в Кембридже, а то, не приведи господь, и до романа недолго.

– И что же здесь такого? – пожала плечами более романтичная супруга.

– А то, что это вовсе ни к чему! – решительно отрезал сквайр. – Осборн получит превосходное образование, лучшее во всей округе, унаследует поместье и станет Хемли из Хемли. В графстве нет семьи древнее и достойнее нашей, поэтому он сможет жениться, когда захочет и на ком захочет. Если бы у лорда Холлингфорда была дочь, то составила б ему прекрасную партию. А влюбляться в дочь Гибсона ему незачем: я этого не допущу.

– Да, ты прав: она Осборну не пара. Ему надо смотреть выше.

– А что касается Роджера, – продолжил сквайр, – то ему придется устраиваться в жизни самостоятельно и самому зарабатывать себе на хлеб. Боюсь, его успехи в Кембридже весьма скромны, так что в ближайшие лет десять ему будет не до семьи.

– Если, конечно, речь не идет о богатой наследнице, – возразила миссис Хемли, в очередной раз продемонстрировав романтический, совершенно непрактичный склад ума.

– Ни один из моих сыновей не получит разрешения на брак с девицей из семьи, богаче нашей, – жестко заявил сквайр. – Ничего не имею против, если годам к тридцати Роджер сумеет обзавестись капиталом фунтов в пятьсот годовых, а жену выберет с десятью тысячами, но если мой мальчик с двумя сотнями фунтов – а ровно столько получит от нас Роджер – женится на особе с пятьюдесятью тысячами, я от него отрекусь. Это отвратительно.

– Но только не в том случае, если они полюбят друг друга и от этого брака будет зависеть их счастье, – мягко возразила миссис Хемли.

– Вот еще! Какая там любовь! Правда, моя дорогая, мы с тобой так страстно любили друг друга, что не могли и дня прожить врозь, но это совсем другое дело. Современная молодежь совсем не похожа на нас: любовь превратилась у них в нелепые фантазии и сентиментальный роман.

Мистер Гибсон решил, что вполне достаточно договориться о визите дочери с самими Хемли, так что не счел нужным ставить ее в известность вплоть до самого дня отъезда.

– Кстати, Молли, – сообщил он дочери утром, – сегодня ты отправляешься в Хемли. Миссис Хемли хочет, чтобы ты провела у них недельку-другую, и мне очень удобно воспользоваться приглашением именно сейчас.

– Поехать в Хемли, сегодня же! Право, папа, ты что-то от меня скрываешь. Что за таинственная причина? Пожалуйста, скажи, в чем дело! Погостить в Хемли неделю-другую! Но ведь я еще ни разу в жизни не уезжала из дому без тебя!

– Да и ходить не умела, прежде чем не поставила ноги на землю и не попробовала. Все когда-то случается впервые.

– Твое решение явно связано с тем письмом, которое ты у меня отобрал еще до того, как я успела рассмотреть почерк.