Лето придёт во сне. Приют

Яринка вдруг вскочила, отбежала в сторону и упала на траву «звёздочкой», разбросав в стороны тонкие руки и ноги. Тихонько засмеялась.

– Дайка, иди сюда!

Я было приблизилась к подруге, но замерла в нерешительности. Если сейчас замараю платье, завтра у Агафьи могут возникнуть неудобные вопросы. Грязная одежда на девочке – повод не только для наказания, но и для тщательного расследования того, каким образом девочка могла испачкаться. Ведь девочка не должна попадать в места и ситуации, где подобное может с ней произойти.

Яринка нетерпеливо похлопала ладонью по земле рядом с собой, и я снова почувствовала злость на себя. В кого я здесь превращаюсь? Как там сказал Дэн? Очередная безвольная кукла? Она самая! И насколько же далеко заведёт меня стремление слушаться и хорошо себя вести?

Решительно плюхнувшись в траву, не обращая внимания на сразу намокшее от ночной росы платье, я вытянулась рядом с Яринкой, которая тут же нащупала и сжала мою ладонь. Так мы и лежали довольно долго, держась за руки, глядя на раскачивающиеся над нами верхушки сосен, растворяясь в ночной тишине и ощущении свободы.

Яринка первой нарушила молчание:

– Вот бы остаться здесь жить. Построить шалаш… только ты и я, и никаких воспитателей, никакой школы.

Я мысленно согласилась, но с одной поправкой: чтобы с нами был ещё Дэн.

– Мама тоже сейчас в лесу… – совсем тихо добавила Яринка.

– Как в лесу? – не поняла я.

– Она самоубийца. Её похоронили не на кладбище, а за оградой. Прямо в лесу. А так даже лучше, красивее там. И тихо-тихо…

– Ты была на похоронах? – Обычно мы старались не заговаривать о прошлом, ничего, кроме тоски, это не приносило, поэтому я плохо была осведомлена о подробностях Яринкиной жизни до приюта.

– Да, меня соседка отвела. Отец не пошёл и меня не хотел пускать! – Яринкин голос задрожал от плохо сдерживаемой ярости. – Но соседка сказала, что это грех – не дать ребёнку попрощаться с матерью. Тогда он заткнулся. Нагрешить побоялся! А что сам маму довёл…

Я успокаивающе сжала Яринкину ладонь, и она, судорожно вздохнув, замолчала. Чтобы нарушить тяжёлую тишину, я спросила:

– Ты больше у мамы не была?

– Нет. Меня отец быстрее сюда сплавил. Я даже мамино письмо не успела забрать из-под подоконника. Только бы он его не нашёл! Не хочу, чтобы трогал своими лапами… – Яринка вдруг резко повернула ко мне голову – волосы метнулись по траве. – Дайка, я же тебе не рассказывала, что мне мама писала?

– Нет.

Подруга снова уставилась в небо и вдруг заговорила тихим ровным голосом:

– Доченька, солнышко, рыжик мой золотой, не обижайся и не грусти. Я оказалась слабее, чем думала, прости меня. Постарайся стать счастливой, несмотря ни на что, это трудная задача, но ты всё-таки сумей. Помни о том, о чём мы мечтали. Всё, что я тебе рассказывала про волшебные страны, – правда. Жаль, что у нас оказалось так мало времени, и я не смогу отправиться туда с тобой, но ты справишься. Будь осторожна, не сдавайся и не останавливайся. Счастливого пути! Люблю. Мама.

Яринка замолчала. Я тоже не знала, что сказать. В глазах щипало от жалости и к ней, и к себе, но в то же время я испытала острое чувство дежавю. Что-то в этих словах казалось очень знакомым, совсем недавно я слышала нечто похожее… Похожее не словами, но вызванными эмоциями. Дэн? На этом же месте Дэн говорил про свою семью. Он говорил совсем другое и по-другому, но, слушая его, я испытывала похожие чувства.

– Яринка, – тихонько начала я, ещё не зная, как правильно выразить свои мысли, – а что за волшебные страны?

– Ну помнишь, я тебе рассказывала? Как мы мечтали убежать от отца? Вот мама и говорила про страны за Занавесом, где всё не так, как здесь. И что туда реально попасть, только очень трудно. Но мы попробуем, когда я подрасту.

Чувство дежавю не исчезало. И тогда я задала вопрос, обращённый больше к себе, чем к подруге:

– Так твоя мама была другая?

И как ни странно, Яринка меня поняла. Может, сама думала о том же, а может, просто уловила ход моих мыслей, тем самым почти телепатическим чутьём, которого не лишены все дети.

– Да, она была не такая… не такая, как остальные женщины. Её поэтому отец никогда и не любил.

– А где?.. – Я невольно перешла на шепот. – Где эти страны, про которые она говорила? Как называются?

Яринка покачала головой:

– Не знаю. Мама говорила только, что они на Западе.

На миг я закрыла глаза и ясно увидела прорезающие тьму, шарящие по земле, очень яркие, но какие-то мёртвые лучи прожекторов. Услышала гул винтов вертолёта, на клочья разрывающих тишину ночной тайги. И горячий мамин шепот в самое ухо: «Беги на Запад!»

Мама, так ты имела в виду не сторону света?!.

Яринка рядом тихонько ойкнула, и я поняла, что слишком сильно сжала её руку, но не нашла сил извиниться. Вместо этого сказала:

– Значит, нас не двое, а трое…

– Что? – не поняла подруга.

– Нас трое в этом долбанном загоне! – В моей памяти ожили и заиграли новым смыслом недавние слова Дэна.

Яринка пребывала в недоумении:

– Кого трое? В каком загоне?

Я перекатилась на бок, поворачиваясь к ней лицом. И пересказала наш с Дэном разговор, всё то, о чём умалчивала до этого. Не потому, что не доверяла подруге, но потому, что сама до конца не понимала. А теперь, кажется, поняла.

Яринка выслушала, не перебивая, вперив неподвижный взгляд в мерцающее звёздами небо. А когда я закончила, грустно сказала, подытоживая:

– Да, значит, моя мама тоже была другая. Она не хотела жить так, как живут все, не могла стать счастливой. И, наверно, ещё много чего мне бы рассказала, если бы так рано не умерла.

– Получается, что наши мамы хотели, чтобы мы убежали на Запад? В другие страны?

– Получается, да.

– Но как?

Яринка помолчала и рассудила совсем по-взрослому:

– Дайка, нам пока рано об этом думать. Сейчас мы ничего не сможем. Надо немного подождать. Стать хотя бы как твой Дэн.

Я кивнула и опять откинулась спиной в траву, вся во власти нового, доселе неведомого мне волнующего предвкушения грядущих перемен.

Вновь издалека долетел ровный стук колёс невидимого поезда. И больше он не казался мне тоскливым, пожалуй, чуть тревожным, но в то же время зовущим. Дальние дороги лежали там, за пределами нашей однообразной жизни. И если раньше они для меня были абстрактными, плоскими и безжизненными, как тусклые иконы, висящие в церкви, то теперь обрели объём и краски, стали живыми. Сейчас эти дороги куда-то вели. И по ним можно было пойти.

Яринка молчала, видимо, тоже привыкая к новой картине мира. И в этой тишине мы лежали так долго, что луна начала опускаться за деревья, а звёзды заметно сместились на небосклоне.

– Как думаешь, что там? – наконец заговорила Яринка, и я вздрогнула от неожиданности. Покосилась на подругу, увидела её устремлённые вверх глаза и догадалась:

– На небе?