По всем вопросам обращайтесь на: info@litportal.ru
(©) 2003-2024.
✖
Реформатор после реформ: С.Ю. Витте и российское общество. 1906–1915 годы
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
Недавняя монография Ф.У. Вчисло фокусируется на образе Витте, созданном в мемуарах сановника[27 - Wchislo F.W. Tales of Imperial Russia: The Life and Times of Sergei Witte, 1849–1915. Oxford; New York: Oxford University Press, 2011.].Ученый стремится понять сознание эпохи, уделив основное внимание личности героя, его приватной жизни, эмоциям, пристрастиям и переживаниям. Исследование основывается и на материалах российских архивов, и на документах из Бахметевского архива Колумбийского университета. Обильно и удачно Вчисло привлекает корреспонденцию, а также редко использовавшиеся мемуары родственников сановника, проливающие свет на некоторые аспекты формирования его личности. Автор использует и работы иностранных журналистов, до сих пор мало востребованные российскими исследователями. Взгляд на министра как на частного человека, а не как на политическую функцию с вытекающим из этого акцентом на оценку его государственной деятельности, несомненно, ценен.
В книге я буду опираться на материалы всех упомянутых исследований. Тем не менее из приведенного выше обзора научных трудов нетрудно заметить, что взаимоотношения Витте и общественного мнения не были предметом специального исследования. Исключение представляют работы Ананьича и Ганелина, однако эти авторы анализировали тактику самого Витте в работе с общественным мнением. Отношение публики к министру не входило в их исследовательский фокус. В упомянутой диссертации Самонова, непосредственно посвященной общественному мнению о министре финансов и его экономическом курсе, рассматривается только период активной государственной деятельности Витте, а также анализируется по преимуществу лишь периодическая печать, что явно недостаточно. Внимание исследователей фокусировалось на восприятии только государственной деятельности сановника.
До недавнего времени тема образов власти воспринималась в историографии как второстепенная по сравнению с событиями «большой политики» и оценкой «достоверных исторических фактов». Большое влияние на отечественных историков оказала работа профессора Колумбийского университета Р. Уортмана[28 - Уортман Р. Сценарии власти. Мифы и церемонии русской монархии: В 2 т. / Пер. с англ. С.В. Житомирской, И.А. Пильщикова. М.: ОГИ, 2002–2004. Т. 1. От Петра I до смерти Николая I; Т. 2. От Александра II до отречения Николая II. См. также: «Как сделана история»: Обсуждение книги Р. Уортмана «Сценарии власти. Мифы и церемонии российской монархии» // Новое литературное обозрение. 2002. № 56. С. 42–66.].Для обозначения своего исследовательского подхода ученый использует понятие «сценарий», чтобы охватить комплекс символов и ритуалов, избираемых монархами для репрезентации базового мифа царствования. Он обращает внимание исследователей на важность изучения образов крупных государственных деятелей. Особо отмечу монографию Б.И. Колоницкого об образах императорской семьи в годы Первой мировой войны[29 - Колоницкий Б.И. «Трагическая эротика»: Образы императорской семьи в годы Первой мировой войны. М.: Новое литературное обозрение, 2010.]. Хотя труд Уортмана и стал для этого автора импульсом к изучению репрезентаций, у него иной подход. По мнению Колоницкого, вопрос об образах политических деятелей не должен ограничиваться изучением только роли «сценаристов»: не меньший интерес представляет реакция «зрителей»[30 - Там же. С. 16.]. Иначе говоря, анализ того, как воспринимались те или иные образы, представляется не менее важным, чем механизм их создания. Подход Колоницкого представляется мне наиболее плодотворным.
Министр, в отличие от императора, не был сакральной фигурой: если в отношении царя нередко существовала строгая цензура, то в отношении бюрократа была возможна большая откровенность. Безусловно, большинство современников никогда не встречали графа лично. Но, реагируя на злободневные политические события, публика обсуждала Витте и в газетах, и на улице, и в кофейнях, и в пивных, и в гостях, и в лавках, и дома, и в театральных фойе… Наверняка те представления, которые у нее складывались, отличались как от оригинала, так и от желаемого самим реформатором представления о нем. Обращение к образам отставного министра дает исследователю уникальную возможность взглянуть на общество, которое только-только пережило трансформацию и пытается приспособиться к новому миропорядку, найти в нем свой статус и новые возможности для себя.
Выбранный исследовательский фокус позволит затронуть очень разные вопросы: проблему формирования общественного мнения и тех факторов, которые на него влияли, роль слухов и прессы в этом процессе. Наконец, он поможет лучше понять, что представляло собой русское общество на изломе эпох, какие вопросы волновали его, какие политические предпочтения его раскалывали, – более того, имело ли оно силы, чтобы вмешиваться в публичную сферу. Обращение к образам Витте позволит по-новому взглянуть и на контекст реформ, и на массовое сознание в кризисную эпоху.
Перед историком, наметившим для себя цель изучить общественное мнение, возникает главный вопрос – источников. В основу моего исследования положено изучение прессы Санкт-Петербурга и Москвы, т. е. наиболее важных изданий, которые читались по всей стране[31 - К 1900 году доля грамотного населения в столице составила 70,5 %, а в Москве – 66 % (см.: Лихоманов А.В. Борьба самодержавия за общественное мнение в 1905–1907 годах. СПб.: Издательство Российской национальной библиотеки, 1997. С. 19).].Помимо этого, привлекаются крупнейшие газеты Юго-Западного края, Киева и Одессы, где Витте получил образование и начинал свою карьеру.
На рубеже XIX–XX веков тиражи российских газет значительно выросли. Исследователи условно делят прессу этого периода на две большие группы: «качественную» и «массовую»[32 - Сонина Е.С. Петербургская универсальная газета конца XIX века. СПб.: Издательство Санкт-Петербургского государственного университета, 2004. С. 48–51.]. Каждая имела свою аудиторию. «Качественные», или «солидные», издания находили читателей среди образованной публики; «массовые» газеты, как правило, были рассчитаны на более широкие слои населения. Из «качественных» газет я рассматриваю следующие: петербургские «Новое время», «Санкт-Петербургские ведомости», «Биржевые ведомости», «День»; московские «Русское слово», «Московские ведомости», «Русские ведомости»; сюда же относятся «Киевская мысль» и «Одесские новости». Кроме того, я использую журналы П.Б. Струве «Русская мысль» и Б.Б. Глинского «Исторический вестник». Важной вехой в развитии прессы был Манифест 17 октября 1905 года, позволивший создать легальные политические партии. В связи с этим я использую в первую очередь печатные органы партии кадетов («Речь»), московских октябристов («Голос Москвы»), черносотенцев («Русское знамя», «Земщина», «Гроза»), киевских националистов («Киевлянин»). «Массовая» пресса представлена популярными столичными газетами («Петербургским листком» и «Петербургской газетой»)[33 - Сонина Е.С. Петербургская универсальная газета конца XIX века. С. 48–58, 65–68.], а также крупнейшей провинциальной газетой подобного рода («Одесским листком»). В целом издатели таких газет пытались угодить своему читателю, гнались за сенсационностью, собирали городские сплетни. Публиковались и материалы о насущных городских проблемах, частные рекламные объявления. «Массовые» издания были рассчитаны на те слои населения, которые относительно недавно приобщились к чтению периодики, – на мещан, грамотных рабочих и крестьян.
В отдельных случаях я буду отступать от этого списка. К примеру, для изучения некоторых сюжетов, связанных с политизацией русского театра, необходимо было использовать специализированные театральные издания, а также провинциальную прессу Российской империи. В столице качеством и основательностью выделялись журнал «Театр и искусство» и газета «Обозрение театров». Также я использую «Журнал Театра Литературно-художественного общества». У московских театралов были особенно популярны журнал «Рампа и жизнь» и газета «Театр»[34 - Герасимов Ю.К. Театральная критика с 1890-х годов до 1917 года // Очерки истории русской театральной критики. Конец XIX – начало XX в. Л.: Искусство, 1979. С. 9–10.]. Важны некоторые статьи известной столичной газеты «Гражданин» князя В.П. Мещерского.
Несомненный интерес представляют материалы черносотенного листка «Виттова пляска», который из-за запретов издания выходил в 1905–1907 годах под разными названиями: «Виттова пляска продолжается», «Русская Виттова пляска», «Гурьевская каша», «Таврическая Виттова пляска». Издатель и редактор никогда не указывались, но, судя по всему, к выпуску газеты были причастны князь М.Н. Волконский и художник Л.Т. Злотников[35 - Иванов А. «Виттова пляска» // Черная сотня: Историческая энциклопедия 1900–1917 / Сост. А.Д. Степанов, А.А. Иванов; отв. ред. О.А. Платонов. М.: Институт русской цивилизации, 2008. С. 38.]. Как вспоминал В.И. Гурко, «по идейности и остроумию журнальчики эти были во много раз выше революционных и раскупались весьма бойко»[36 - Гурко В.И. Черты и силуэты прошлого. С. 507.].Популярность «Виттовой пляски» признавал и другой видный бюрократ, князь С.Д. Урусов[37 - Урусов С.Д. Записки. Три года государственной службы / Вступ. ст., подгот. текста, сост. и коммент. Н.Б. Хайловой. М.: Новое литературное обозрение, 2009. С. 765.].Исключительно важен материал сатирических журналов 1905–1907 годов («Шут», «Жало», «Зритель», «Осколки» и т. д.). Он дает известное представление о том, какие отличительные черты Витте осмеивались и какие карикатурные его образы наиболее часто тиражировались прессой[38 - Используются издания: Альбом революционной сатиры / Под общ. ред. С.И. Мицкевича. М.: Государственное издательство, 1926; Стихотворная сатира первой русской революции (1905–1907) / Библиотека поэта. Малая серия. М.: Советский писатель, 1985; Исаков С. 1905 год в сатире и карикатуре. М.: Прибой, 1928. Также привлекается ряд сатирических произведений, обнаруженных в фондах Государственного архива Российской Федерации (далее – ГАРФ).].
Сведения газет – даже «солидных», претендующих на объективность, – конечно, не всегда достоверны. Имя отставного министра встречалось не только в передовых статьях и фельетонах известных журналистов эпохи – оно нередко мелькало и в коротких заметках, зачастую содержавших непроверенную информацию, даже городские сплетни. Не случайно с 1907 года в либеральных газетах появилась и сохранилась в дальнейшем регулярная рубрика «Вести и слухи»[39 - Иванов Ю. «Вы слыхали…»: Слухи и страхи уездной России // Родина. 2006. № 7. С. 63. См. также материалы научной конференции, посвященной слухам как особому феномену: Слухи в России XIX–XX вв. Неформальная коммуникация и «крутые повороты» российской истории: Сб. статей / [Редкол.: И.В. Нарский и др.] Челябинск: Каменный пояс, 2011.].Необходимо выявлять мотивы того или иного журналиста при написании им той или иной статьи, а также учитывать фактор цензурных ограничений, налагаемых на печатные издания.
В дополнение к прессе как к источнику для изучения общественного мнения я использую разнородные документы: материалы Департамента полиции (далее – ДП), записки на монаршее имя, копии шифрованных телеграмм, дневники, переписку и воспоминания. Нельзя обойтись и без документов самого Витте – мемуаров, а также разноплановых материалов, отложившихся по преимуществу в его личном фонде в Российском государственном историческом архиве (далее – РГИА)[40 - РГИА. Ф. 1622. С.Ю. Витте.],в их числе – черновики статей, переписка с разными лицами.
Документы ДП заслуживают особого упоминания. В них содержится информация об общественных настроениях. Прежде всего я активно привлекаю материалы перлюстрации. Конечно, они не дают полного представления об общественных настроениях. Но реакция на наиболее значимые события, связанные с Витте, отражалась в переписке, и даже фрагменты из писем, заинтересовавшие чиновников, дают возможность судить о некоторых тенденциях общественного мнения применительно к отставному министру. Кроме того, ДП чрезвычайно волновали циркулирующие в обществе слухи. Правительство интересовали те из них, которые вызывали опасения, т. е. слухи о возможных переменах в правительстве, оппозиционных настроениях, выражении недовольства. Специфика документов ДП как источника для реконструкции общественного мнения была предметом специального изучения[41 - Ульянова Л.В. Политическая полиция как интеллектуальная среда (конец XIX – начало XX веков) // Пути России. Современное интеллектуальное пространство: школы, направления, поколения / Под общ. ред. М.Г. Пугачевой, В.С. Вахштайна. М.: Университетская книга, 2009. Т. XVI. С. 203–208.]. В обширной картотеке, составленной в ДП и частично сохранившейся в каталоге Государственного архива Российской Федерации (далее – ГАРФ), есть указания более чем на сотню дел, в которых упоминается Витте. Хотя большая часть из них не сохранилась, имеющиеся в моем распоряжении документы содержат уникальные сведения.
Предлагаемая читателю книга не является очередной «фактической» биографией Витте. Реальная жизнь министра часто не имела никакого отношения к циркуляции многообразных и противоречащих друг другу образов, а порой именно они оказывали большее воздействие на политику, чем целенаправленные действия Витте. Зачастую эти образы определяли и политическую жизнь министра, и судьбу многих его преобразований, и отношение к реформам, когда он был уже не у дел. Я постаралась изучить те образы, которые производили особенно сильное впечатление на современников, влияли на политику и на отношение к реформам рубежа XIX–XX веков. С рассмотрения главных компонентов политической репутации Витте и начинается эта книга.
Глава I
Сергей Юльевич Витте – государственный деятель: компоненты репутации
1. «Homo novus»: С.Ю. Витте – новый тип российского бюрократа
Российская Обломовка нашла в нем своего Штольца.
Д.А. Лутохин[42 - Лутохин Д.А. С.Ю. Витте как министр финансов. С. 21.]
В 1859 году, когда вся Россия жила предчувствием грядущих перемен, в журнале «Отечественные записки» был напечатан роман И.А. Гончарова «Обломов». Замысел романа родился у писателя еще в конце 1840-х годов, в «мрачное семилетие» царствования Николая I, а завершил его Гончаров уже в преддверии Великих реформ. В образе вымышленной деревни Обломовки он описал дореформенную Россию с ее патриархальными нравами.
В образе главного героя, Ильи Обломова, писателю удалось невероятно ярко представить не просто социальный, но, скорее, национальный русский тип, показать настоящего русского человека со всеми его достоинствами и недостатками. Обломов – потомственный дворянин, владелец Обломовки, живущий за счет своего поместья и крепостных. Несмотря на свою сердечность, душевную доброту, бескорыстие и мечтательную созерцательность, он олицетворяет, по словам самого Гончарова, «лень и апатию во всей ее широте и закоренелости как стихийную русскую черту». Гончарову вторили и его великие современники, увидевшие в романе воплощение неизменных начал русской жизни. Л.Н. Толстой, восторженно воспринявший произведение Гончарова, писал, что в «Обломове» содержится «нечто вечное». И.С. Тургенев высказался еще более решительно: «Пока останется хоть один русский, – до тех пор будут помнить Обломова». И даже большевистскому лидеру Николаю Бухарину в 1936 году описание русских людей как «нации Обломовых» все еще казалось верным[43 - Бухарин Н.И. Наш вождь, наш учитель, наш отец // Известия. 1936. 21 января.].
Единственным деятельным и практичным человеком в романе был близкий друг Обломова – Андрей Штольц. Олицетворение человека дела, он добился положения и высокого чина благодаря собственной энергии и труду. Обломов и Штольц, будучи друзьями с детства, тем не менее предстают антиподами. Вероятно, не случайно Гончаров сделал Штольца русским немцем в противовес русскому барину Обломову, подчеркивая, что упорство, прагматизм, смелые планы и разумное ведение финансовых дел – не в русском характере.
Многие критики отмечали, что, в отличие от Обломова, Штольц для России явление совершенно нетипическое и нераспространенное. Так, известный критик Н.А. Добролюбов мог с полной уверенностью констатировать: «Штольцев пока у нас нет»[44 - Добролюбов Н.А. Что такое обломовщина? // Добролюбов Н.А. Русские классики: Избранные литературно-критические статьи / Издание подготовил Ю.Г. Оксман. М.: Наука, 1970. С. 38.]. Перед русским обществом вставал важный вопрос – кому же из этих двух персонажей гончаровского романа принадлежит будущее? Сам Штольц, словно чувствуя наступление новой эпохи и новых порядков, восклицает в романе: «Прощай, старая Обломовка, ты отжила свой век!» Однако далеко не все разделяли этот оптимизм, и, например, Добролюбов, откликнувшийся на произведение Гончарова знаменитой статьей «Что такое обломовщина?» (1859), словно спорит со Штольцем: «Вся Россия, которая прочитала или прочитает Обломова, не согласится с этим. Нет, Обломовка есть наша прямая родина, ее владельцы – наши воспитатели, ее триста Захаров всегда готовы к нашим услугам. В каждом из нас сидит значительная часть Обломова, и еще рано писать нам надгробное слово»[45 - Там же. С. 40.]. Обломовка с ее ленивыми и добродушными обитателями была милее русскому сердцу, чем деловая капиталистическая Россия.
Это во многом объясняет, какие препятствия стояли на пути Сергея Юльевича Витте, который, как никто другой среди государственных деятелей, олицетворял собой тип Штольца – энергичного, прагматичного и делового человека, став дельцом на государственной службе.
1.1. «Самодержавный делец» на государственной службе
Как и Штольц, Витте добился выдающегося положения благодаря большой личной даровитости, работоспособности и предприимчивости. В августе 1892 года он был назначен исполняющим обязанности министра финансов – вместо заболевшего И.А. Вышнеградского. К этому времени Сергея Юльевича хорошо знали в столице как большого знатока в железнодорожном деле. Начав свою карьеру в качестве мелкого чиновника на казенной железной дороге в 1871 году, уже в конце 1870-х Витте переехал в Киев, где вошел в частное «Общество Юго-Западных железных дорог». Благодаря умелому руководству Обществом он заметно увеличил прибыльность и эффективность вверенных ему путей сообщения, сделав перевозку грузов более выгодной для клиентов. Председателем правления этого частного общества был банкир И.С. Блиох, но фактическим главой являлся И.А. Вышнеградский. Постепенно между Витте и Вышнеградским выстроились взаимовыгодные деловые отношения. Когда последний в 1889 году предложил императору кандидатуру Витте на пост главы Департамента железнодорожных дел, учрежденного в структуре Министерства финансов, у публики не было сомнений в большом опыте и компетентности Сергея Юльевича. В течение двух с половиной лет Витте под руководством Вышнеградского успешно занимался реформированием тарифной системы.
На рубеже 1891–1892 годов в результате жесткой налоговой политики Министерства финансов и вследствие неурожая разразился голод – в семнадцати губерниях Приволжья, Камской области, Урала и Севера погибло более полумиллиона человек. Положение могло бы не быть столь катастрофическим, если бы не усугублялось транспортным хаосом: все железные дороги были оборудованы исключительно на вывоз. Две колеи путей существовали только на линиях, ведущих к портам для экспорта зерна за границу. Начиная от Москвы, в направлении на север и восток все железные дороги имели лишь одну колею, что делало невозможным быструю доставку хлеба в голодающие губернии. Министра путей сообщения А.Ю. Гюббенета, ответственного за транспортный кризис, отправили в отставку. Назначенный на его место Витте наладил железнодорожное сообщение и ликвидировал крупные скопления грузов, в очередной раз продемонстрировав умение быстро и успешно решать сложные вопросы.
С первых дней государственной карьеры министр, выражаясь словами информированного столичного журналиста, стал «объектом всеобщего внимания и нескончаемых разговоров»[46 - Колышко И.И. Великий распад: Воспоминания / Сост., вступ. ст., подгот. текста и коммент. И.В. Лукоянова. СПб.: Нестор-История, 2009. С. 117.]. Обстоятельства возвышения Витте повлияли на формирование его репутации среди столичной бюрократии. Во второй половине XIX века Россия переживала настоящий бум железнодорожного строительства. Крымская катастрофа продемонстрировала, что транспортная система империи нуждается в серьезных реформах. Правительство, стремясь сделать систему коммуникаций более эффективной, давало новые возможности частным инвесторам и предоставляло большие субсидии. Мир честолюбивых и предприимчивых «железнодорожных королей», поднявшихся с самых низов общества и наживших огромные капиталы, вызывал негативную реакцию современников[47 - См. главу о «железнодорожных королях» Поляковых в монографии: Ананьич Б.В. Банкирские дома в России. 1860–1914 гг. Очерки истории частного предпринимательства. 2-е изд., испр. и доп. М.: РОССПЭН, 2006. С. 99–148.]. Коррупция, махинации и злоупотребления при строительстве дорог имели небывалые масштабы, но и результаты были впечатляющими: с 1860 по 1880 год протяженность российских железнодорожных путей выросла более чем в семнадцать раз – с 1250 до 21 600 километров[48 - Верховской В.М. Исторический очерк развития железных дорог в России. СПб., 1899. Т. 2. С. 593. Цит. по: Схиммельпеннинк ван дер Ойе Д. Навстречу Восходящему солнцу: Как имперское мифотворчество привело Россию к войне с Японией / Авторизов. пер. с англ. Н. Мишаковой. М.: Новое литературное обозрение, 2009. С. 109.].
Репутация Вышнеградского, слывшего в столице беспринципным дельцом и человеком с темным прошлым, усиливала предубеждение против его ставленника. Хозяйка известного в Петербурге правомонархического салона записала в своем дневнике: «Витте – тоже сомнительная личность, уже одного достаточно, что он приятель Вышнеградского, вместе делали гешефты»[49 - Богданович А.В. Три последних самодержца: Дневник. М.: Новости, 1990. С. 176. Гешефт – сделка, спекуляция.]. Накануне назначения Витте министром финансов императору Александру III поступило письмо, автор которого, повторяя расхожее мнение о взяточничестве Вышнеградского, с возмущением вопрошал: «Не сугубо ли грешно вручать ученику такого учителя [подчеркнуто в источнике. – Э.С.] продолжение [управления финансовым ведомством. – Э.С.]?»[50 - Письмо неустановленного лица (подпись «Старый гвардеец») Александру III с возражением против назначения С.Ю. Витте министром финансов // РГИА. Ф. 1101. Оп. 1. Д. 882. Л. 2 об.]
Некоторые современники, напротив, признавали, что обвинения в корыстолюбии и стяжательстве в данном случае несправедливы. «Полагаю, что все знавшие хорошо С.Ю. Витте могут удостоверить, что никакие миллионы не могли заставить его покривить душою», – утверждал инженер путей сообщения Н.Н. Изнар[51 - Изнар Н.Н. Записки инженера // Вопросы истории. 2004. № 4. С. 94.]. Не менее осведомленный служащий Комитета министров Н.Н. Покровский отмечал в своих мемуарах: «Никогда и ни от кого из лиц, близко знавших С.Ю. Витте, я не слышал, чтобы он в какой-либо мере был нечестным человеком»[52 - Покровский Н.Н. Воспоминания о Комитете министров в 90-е годы // Исторический архив. 2002. № 2. С. 195.].
Сплетни о взяточничестве сановника были испытанным аргументом в бюрократической борьбе. В письме к редактору «Московских ведомостей» С.А. Петровскому влиятельный правый деятель В.А. Грингмут отмечал распространение слухов о взяточничестве Витте и Вышнеградского – слухов, которые появлялись «при каждом займе и при каждой конверсии»[53 - В.А. Грингмут – С.А. Петровскому. Б.д. // Отдел рукописей Российской государственной библиотеки [далее – ОР РГБ]. Ф. 224. Оп. 1. Д. 39. Л. 17–17 об.]. По словам Петровского, Вышнеградский в свое время был этим очень озабочен.
В столице к Витте сразу же стали относиться как к выскочке, человеку из чуждой среды. Дополнительным фактором, побуждавшим воспринимать министра в подобном качестве, были особенности его внешности и манер, сразу бросавшиеся в глаза. Один из его сотрудников вспоминал: «На первых порах поражала прежде всего внешность Витте: высокая статура, грузная поступь, развалистая посадка, неуклюжесть, сипловатый голос; неправильное произношение с южнорусскими особенностями: ходатайство, верства, учёбный, плацформа, сельские хозяева – резали утонченное петербургское ухо. Не нравилась фамильярность или резкость в обращении»[54 - Ковалевский В.И. Из воспоминаний о графе Сергее Юльевиче Витте // Русское прошлое. 1991. № 2. С. 57.].
Министр иностранных дел в 1906–1910 годах А.П. Извольский, привыкший к чистому русскому языку двух столиц, вспоминал: «Что всегда производило на меня неприятное впечатление, это его голос, который звучал очень резко, и особенно его произношение, усвоенное им в юности, когда он жил в Одессе. ‹…› Это произношение, которое было для него обычным явлением, чрезвычайно резало ухо…»[55 - Извольский А.П. Воспоминания. М.: Международные отношения, 1989. С. 86.] Вульгарность и грамматические ошибки речи Витте признавали многие знакомые с ним журналисты, в том числе Л.М. Клячко-Львов, И.И. Колышко, А.В. Руманов.
Некоторые привычки сановника казались столичному обществу и вовсе экзотичными. А.С. Суворин в переписке с В.В. Розановым передавал разговоры о министре: «Витте, я слышал, преспокойно может забыть, что у него не переменены (за неделю, должно быть) носки, и проходить две недели в грязных носках»[56 - Письма А.С. Суворина – В.В. Розанову. С портретом умирающего А.С. Суворина (неизданная фототипия). СПб.: Типография товарищества А.С. Суворина, 1913. С. 13.]. По воспоминаниям одного из литературных сотрудников Сергея Юльевича – а этот сотрудник относился к министру с явной симпатией – тот за столом вел себя достаточно непринужденно. На дипломатическом приеме Витте увлекся беседой и не заметил, что его тарелку унесли (он ел цыплят): «Не смутившись ни на секунду, он швырнул косточку под стол и как ни в чем не бывало продолжал беседу…»[57 - Руманов А.В. Штрихи к портретам: Витте, Распутин и другие // Время и мы. Нью-Йорк, 1987. № 95. С. 221.]
Резкость и угловатость манер, отсутствие внешнего лоска, порой даже грубость речи производили сильное впечатление. Государственный секретарь А.А. Половцов с неприязнью отметил в своем дневнике: у нового министра «такие ухватки, что и в дворницкую едва пустить можно»[58 - Половцов А.А. Дневник государственного секретаря: В 2 т. / Предисл. Л.Г. Захаровой. М.: Центрполиграф, 2005. Т. II. 1887–1892. С. 470.]. Отзыв генеральши Богданович о Витте был немногим благоприятнее: «…похож скорее на купца, чем на чиновника»[59 - Богданович А.В. Три последних самодержца. С. 102.].
Других же он подкупал своей естественностью, безыскусственностью и отсутствием чиновничьего подобострастия. В.П. Мещерский, издатель влиятельной столичной газеты «Гражданин», в салоне которого часто бывал Сергей Юльевич, отмечал: «В черном сюртуке, развязный и свободный в своей речи и в каждом своем действии, он мне напомнил наружностью английского государственного человека»[60 - Мещерский В.П. Мои воспоминания. 2-е изд. М.: Захаров, 2003. С. 800.].
Так или иначе, для многих было очевидно, что в сановнике, которого они видели перед собой, «не было ничего от бюрократического штампа»[61 - Руманов А.В. Штрихи к портретам. С. 216.], что перед ними – «самодержавный делец»[62 - Тхоржевский И.И. Последний Петербург: Воспоминания камергера. СПб.: Алетейя, 1999. С. 52.], «крупный делец государственного масштаба»[63 - Львов Н.Н. С.Ю. Витте и П.А. Столыпин // Возрождение. Париж, 1927. 17 декабря.], человек реальности и дела[64 - Соколовский М.К. Научные и литературные встречи. 1897–1917 // Российский государственный архив литературы и искусства [далее – РГАЛИ]. Ф. 442. Оп. 1. Д. 15. Л. 68.], который своим внешним обликом скорее похож на предпринимателя, чем на главу министерства. Называли его и «министром в пиджаке» (а не в мундире)[65 - Амфитеатров А.В. Жизнь человека, неудобного для себя и для многих: В 2 т. / Вступ. ст., сост., подгот. текста и коммент. А.И. Рейтблата. М.: Новое литературное обозрение, 2004. Т. 1. С. 225.], отмечая пренебрежение условностями и демократичное отношение к подчиненным. Отличительные черты министра финансов, выдающие в нем представителя делового мира, существенно влияли на его репутацию.
Как утверждали знавшие Витте люди, он стеснялся своего неродовитого происхождения и «заметно льнул к аристократическим верхам»[66 - Путилов А.С. Воспоминания // РГАЛИ. Ф. 1337. Оп. 1. Д. 217. Л. 162.]. Министр особенно любил подчеркнуть, что по материнской линии происходит из древнего княжеского рода Долгоруких. В кабинете Витте в его особняке на Каменноостровском проспекте вся стена была увешана портретами предков со стороны матери. Один из близко знакомых с Витте журналистов вспоминал впоследствии: «Об этих “предках” он мог говорить часами, и нельзя было доставить ему большего удовольствия, как спросить, в каком он родстве с Михаилом Черниговским (из Долгоруких), умученным в Орде. Витте немедленно устремлялся к портретной стене и начинал с увлечением объяснять генеалогию Долгоруких»[67 - Руманов А.В. Штрихи к портретам. С. 220.].
В воспоминаниях о своей родословной министр скупо писал о предках со стороны отца, зато много внимания уделял родственникам матери. Витте-мемуарист хотел убедить потомков, что происходит не из малоизвестного обрусевшего немецкого рода (родственники отца Сергея Юльевича выслужили себе дворянство лишь во второй половине XIX века), а от Рюриковичей. Сановник сделал все возможное, чтобы соответствующие сведения о его семье попали в солидные справочные издания. В частности, статья для словаря «Гранат» была написана в 1911 году П.Н. Милюковым по материалам, предоставленным ему лично Витте. Данные о происхождении министра, указанные в словаре Брокгауза и Ефрона, не противоречат его мемуарам[68 - Ананьич Б.В., Ганелин Р.Ш. С.Ю. Витте и его время. С. 9.].
В обществе это было хорошо известно. В одном из номеров черносотенного листка «Русская Виттова пляска» в 1906 году была помещена сценка, где в качестве анонимного министра был выведен Витте. И, хотя имя Сергея Юльевича не указывалось, из общего смысла статьи понятно, что подразумевался он. Сценка воспроизводила интервью «сановника» репортеру одной из газет. Репортер, рассматривая портреты на стене кабинета, спрашивал:
А чей это портрет, ваше сиятельство?
Сановник. Моего пращура – с материнской стороны. Я с материнской стороны происхожу из княжеского рода, и напрасно думают, что будто я из жидов. Вот вздор. Вот этот портрет доказывает…
Репортер. А с отцовской?
Сановник. С отцовской у меня ни деда, ни прадеда, ни отца не было. Один только дядя и тот двоюродный. Об этом писать, впрочем, нечего[69 - Утро сановника. Сцена в наши дни из нашей жизни // Русская Виттова пляска. 1906. Февраль. № 4. С. 2.].
Сатирический жанр статьи, отсутствие имен свидетельствуют об известности обыгрываемого в ней сюжета в обществе, ведь для того, чтобы какой-то факт стал предметом осмеяния, он должен быть хорошо понятен читателю.
Появление провинциального управляющего в высших сферах столицы не было случайностью: оно соответствовало изменению социального состава российского государственно-бюрократического аппарата. Прежде главными критериями при назначении чиновника на министерский пост считались дворянское происхождение, приверженность официальным взглядам, опыт канцелярской работы. Однако под влиянием реформ 1860-х годов главами ведомств нередко стали назначать людей, имевших опыт практической созидательной работы. Знатность же происхождения со временем перестала быть определяющим критерием. При этом такие сановники, «министры-специалисты», своей предыдущей карьерой были связаны если не с тем же министерством, то по крайней мере со сходной отраслью управления. Жизненный опыт, профиль образования, стиль управления у министров, формировавшихся на государственной службе, и у их коллег, приходивших на высшие посты из научных или предпринимательских кругов, существенно различались. По подсчетам исследователей, в конце XIX века «специалисты» составляли 75 % от общего числа министров. Примерно столько же среди сановников было тех, кто родился в провинции[70 - Раскин Д.И. Специализация высшей российской бюрократии XIX – начала XX веков: образование, профессиональный опыт, продвижение по службе // Из глубины времен. СПб., 1994. Вып. 3. С. 38.].
Как и другие «специалисты», Витте не был родовитым аристократом, но он заметно выделялся в столичном обществе: внешний облик и манеры министра за долгие годы не претерпели существенных изменений. Близко знавший сановника публицист И.И. Колышко полагал, что Витте на своем посту «от первого до последнего дня все так же коробил и шокировал своих коллег». Публицист утверждал, что «сгущенная виттовская индивидуальность», «“запах” Витте» во всех начинаниях оказывал на окружающих гнетущее впечатление[71 - Колышко И.И. Великий распад. С. 161.]. Воспоминания Колышко – крайне пристрастный источник, но подобного мнения о Сергее Юльевиче придерживались многие знакомые с ним люди.
Один из сотрудников Витте в Министерстве финансов отмечал, что его шеф «сохранил навсегда ухватки и приемы, резко детонировавшие в окружавшей его среде»[72 - Путилов А.С. Воспоминания // РГАЛИ. Ф. 1337. Оп. 1. Д. 217. Л. 13.]. Примечательны воспоминания Н.Н. Львова, предводителя дворянства Саратовской губернии, одного из представителей кадетской партии. Львов описал свои впечатления от внешнего облика Витте следующим образом: «Он [Витте. – Э.С.] выглядел какимто провинциальным управляющим банкирской конторы, какие встречаются в наших южных торговых городах, и всего менее сановником и министром Александра III»[73 - Львов Н.Н. С.Ю. Витте и П.А. Столыпин.]. Это мемуарное свидетельство интересно тем, что Львов впервые увидел знаменитого министра в 1906 году, т. е. уже после его отставки: выходит, светские манеры и внешняя импозантность так и не стали чертами, присущими Витте.
Важной характеристикой при оценке нового министра было резкое противоречие между его способностями и моральными качествами. А.А. Половцов, наблюдавший на собственном веку немало бюрократических карьер, так описал свое первое впечатление от нового чиновника: «По-видимому, очень умен, сдержан, будет полезен в своем ведомстве, но в смысле честности, добросовестности не внушает никакого доверия»[74 - Половцов А.А. Дневник государственного секретаря. Т. II. С. 453.]. Этот мотив был необычайно силен при оценке знаменитого министра: «В Витте при личном общении всегда поражала казавшаяся невероятной смесь невежественного, вульгарного обывателя – и гениального дельца огромного калибра и силы…» – вспоминал камергер царского двора И.И. Тхоржевский[75 - Тхоржевский И.И. Последний Петербург. С. 77.].
По мнению современников, Витте недоставало твердых нравственных принципов и четкой политической позиции. Его склонность к интригам и стремление к расширению сферы своего влияния заставляли многих считать, что поступки этого государственного деятеля диктовались исключительно его честолюбием. Давний недоброжелатель Сергея Юльевича – А.А. Лопухин, бывший директор Департамента полиции, отмечал в воспоминаниях: «Бюрократический Петербург хорошо знал С.Ю. Витте и характеризовал его всегда так: большой ум, крайнее невежество, беспринципность и карьеризм»[76 - Лопухин А.А. Отрывки из воспоминаний. (По поводу «Воспоминаний» гр[афа] С.Ю. Витте.) М.; Пг.: Государственное издательство, 1923. С. 4.]. А.В. Богданович высказала мнение многих, заметив, что «Витте не лгун, Витте – отец лжи»[77 - Богданович А.В. Три последних самодержца. С. 302.]. Один из видных столичных чиновников вспоминал: «Петербуржцы перекрестили его [Витте. – Э.С.] в “Сергея Жульевича”: репутации доки и ловкача за ним не отрицал никто»[78 - Тхоржевский И.И. Последний Петербург. С. 54.].
Крайняя поляризованность и пристрастность мнений всегда присутствовали в оценке Витте: иногда одно и то же событие в глазах людей могло расцениваться и как подтверждение ума и способностей этого государственного деятеля, и как его лукавство и хитрость. В 1896 году в Нижнем Новгороде была организована Всероссийская промышленная и художественная выставка, ее должен был лично посетить Николай II. Инициатор выставки – Витте – перед посещением царем павильона Д.И. Менделеева с продуктами химической промышленности спросил у ученого, о чем тот собирается рассказывать. Внимательно выслушав Дмитрия Ивановича, министр финансов пообещал представить его императору и дать время для доклада. Витте действительно представил Менделеева царской чете, но только после того, как сам слово в слово пересказал царю только что услышанное. По воспоминаниям одного из журналистов, освещавших выставку, Менделеев воскликнул: «Ну и мастер! Ну и память! Нет, вы послушайте: ведь полчаса тому назад он не знал аза в глаза, а теперь так и режет… хоть бы запнулся!.. так и режет!»[79 - Амфитеатров А.В. Жизнь человека, неудобного для себя и для многих. Т. 1. С. 229–230.] В данной трактовке этот эпизод скорее свидетельствовал о выдающихся талантах министра, его умении быстро вникать даже в самые сложные вопросы.
В книге я буду опираться на материалы всех упомянутых исследований. Тем не менее из приведенного выше обзора научных трудов нетрудно заметить, что взаимоотношения Витте и общественного мнения не были предметом специального исследования. Исключение представляют работы Ананьича и Ганелина, однако эти авторы анализировали тактику самого Витте в работе с общественным мнением. Отношение публики к министру не входило в их исследовательский фокус. В упомянутой диссертации Самонова, непосредственно посвященной общественному мнению о министре финансов и его экономическом курсе, рассматривается только период активной государственной деятельности Витте, а также анализируется по преимуществу лишь периодическая печать, что явно недостаточно. Внимание исследователей фокусировалось на восприятии только государственной деятельности сановника.
До недавнего времени тема образов власти воспринималась в историографии как второстепенная по сравнению с событиями «большой политики» и оценкой «достоверных исторических фактов». Большое влияние на отечественных историков оказала работа профессора Колумбийского университета Р. Уортмана[28 - Уортман Р. Сценарии власти. Мифы и церемонии русской монархии: В 2 т. / Пер. с англ. С.В. Житомирской, И.А. Пильщикова. М.: ОГИ, 2002–2004. Т. 1. От Петра I до смерти Николая I; Т. 2. От Александра II до отречения Николая II. См. также: «Как сделана история»: Обсуждение книги Р. Уортмана «Сценарии власти. Мифы и церемонии российской монархии» // Новое литературное обозрение. 2002. № 56. С. 42–66.].Для обозначения своего исследовательского подхода ученый использует понятие «сценарий», чтобы охватить комплекс символов и ритуалов, избираемых монархами для репрезентации базового мифа царствования. Он обращает внимание исследователей на важность изучения образов крупных государственных деятелей. Особо отмечу монографию Б.И. Колоницкого об образах императорской семьи в годы Первой мировой войны[29 - Колоницкий Б.И. «Трагическая эротика»: Образы императорской семьи в годы Первой мировой войны. М.: Новое литературное обозрение, 2010.]. Хотя труд Уортмана и стал для этого автора импульсом к изучению репрезентаций, у него иной подход. По мнению Колоницкого, вопрос об образах политических деятелей не должен ограничиваться изучением только роли «сценаристов»: не меньший интерес представляет реакция «зрителей»[30 - Там же. С. 16.]. Иначе говоря, анализ того, как воспринимались те или иные образы, представляется не менее важным, чем механизм их создания. Подход Колоницкого представляется мне наиболее плодотворным.
Министр, в отличие от императора, не был сакральной фигурой: если в отношении царя нередко существовала строгая цензура, то в отношении бюрократа была возможна большая откровенность. Безусловно, большинство современников никогда не встречали графа лично. Но, реагируя на злободневные политические события, публика обсуждала Витте и в газетах, и на улице, и в кофейнях, и в пивных, и в гостях, и в лавках, и дома, и в театральных фойе… Наверняка те представления, которые у нее складывались, отличались как от оригинала, так и от желаемого самим реформатором представления о нем. Обращение к образам отставного министра дает исследователю уникальную возможность взглянуть на общество, которое только-только пережило трансформацию и пытается приспособиться к новому миропорядку, найти в нем свой статус и новые возможности для себя.
Выбранный исследовательский фокус позволит затронуть очень разные вопросы: проблему формирования общественного мнения и тех факторов, которые на него влияли, роль слухов и прессы в этом процессе. Наконец, он поможет лучше понять, что представляло собой русское общество на изломе эпох, какие вопросы волновали его, какие политические предпочтения его раскалывали, – более того, имело ли оно силы, чтобы вмешиваться в публичную сферу. Обращение к образам Витте позволит по-новому взглянуть и на контекст реформ, и на массовое сознание в кризисную эпоху.
Перед историком, наметившим для себя цель изучить общественное мнение, возникает главный вопрос – источников. В основу моего исследования положено изучение прессы Санкт-Петербурга и Москвы, т. е. наиболее важных изданий, которые читались по всей стране[31 - К 1900 году доля грамотного населения в столице составила 70,5 %, а в Москве – 66 % (см.: Лихоманов А.В. Борьба самодержавия за общественное мнение в 1905–1907 годах. СПб.: Издательство Российской национальной библиотеки, 1997. С. 19).].Помимо этого, привлекаются крупнейшие газеты Юго-Западного края, Киева и Одессы, где Витте получил образование и начинал свою карьеру.
На рубеже XIX–XX веков тиражи российских газет значительно выросли. Исследователи условно делят прессу этого периода на две большие группы: «качественную» и «массовую»[32 - Сонина Е.С. Петербургская универсальная газета конца XIX века. СПб.: Издательство Санкт-Петербургского государственного университета, 2004. С. 48–51.]. Каждая имела свою аудиторию. «Качественные», или «солидные», издания находили читателей среди образованной публики; «массовые» газеты, как правило, были рассчитаны на более широкие слои населения. Из «качественных» газет я рассматриваю следующие: петербургские «Новое время», «Санкт-Петербургские ведомости», «Биржевые ведомости», «День»; московские «Русское слово», «Московские ведомости», «Русские ведомости»; сюда же относятся «Киевская мысль» и «Одесские новости». Кроме того, я использую журналы П.Б. Струве «Русская мысль» и Б.Б. Глинского «Исторический вестник». Важной вехой в развитии прессы был Манифест 17 октября 1905 года, позволивший создать легальные политические партии. В связи с этим я использую в первую очередь печатные органы партии кадетов («Речь»), московских октябристов («Голос Москвы»), черносотенцев («Русское знамя», «Земщина», «Гроза»), киевских националистов («Киевлянин»). «Массовая» пресса представлена популярными столичными газетами («Петербургским листком» и «Петербургской газетой»)[33 - Сонина Е.С. Петербургская универсальная газета конца XIX века. С. 48–58, 65–68.], а также крупнейшей провинциальной газетой подобного рода («Одесским листком»). В целом издатели таких газет пытались угодить своему читателю, гнались за сенсационностью, собирали городские сплетни. Публиковались и материалы о насущных городских проблемах, частные рекламные объявления. «Массовые» издания были рассчитаны на те слои населения, которые относительно недавно приобщились к чтению периодики, – на мещан, грамотных рабочих и крестьян.
В отдельных случаях я буду отступать от этого списка. К примеру, для изучения некоторых сюжетов, связанных с политизацией русского театра, необходимо было использовать специализированные театральные издания, а также провинциальную прессу Российской империи. В столице качеством и основательностью выделялись журнал «Театр и искусство» и газета «Обозрение театров». Также я использую «Журнал Театра Литературно-художественного общества». У московских театралов были особенно популярны журнал «Рампа и жизнь» и газета «Театр»[34 - Герасимов Ю.К. Театральная критика с 1890-х годов до 1917 года // Очерки истории русской театральной критики. Конец XIX – начало XX в. Л.: Искусство, 1979. С. 9–10.]. Важны некоторые статьи известной столичной газеты «Гражданин» князя В.П. Мещерского.
Несомненный интерес представляют материалы черносотенного листка «Виттова пляска», который из-за запретов издания выходил в 1905–1907 годах под разными названиями: «Виттова пляска продолжается», «Русская Виттова пляска», «Гурьевская каша», «Таврическая Виттова пляска». Издатель и редактор никогда не указывались, но, судя по всему, к выпуску газеты были причастны князь М.Н. Волконский и художник Л.Т. Злотников[35 - Иванов А. «Виттова пляска» // Черная сотня: Историческая энциклопедия 1900–1917 / Сост. А.Д. Степанов, А.А. Иванов; отв. ред. О.А. Платонов. М.: Институт русской цивилизации, 2008. С. 38.]. Как вспоминал В.И. Гурко, «по идейности и остроумию журнальчики эти были во много раз выше революционных и раскупались весьма бойко»[36 - Гурко В.И. Черты и силуэты прошлого. С. 507.].Популярность «Виттовой пляски» признавал и другой видный бюрократ, князь С.Д. Урусов[37 - Урусов С.Д. Записки. Три года государственной службы / Вступ. ст., подгот. текста, сост. и коммент. Н.Б. Хайловой. М.: Новое литературное обозрение, 2009. С. 765.].Исключительно важен материал сатирических журналов 1905–1907 годов («Шут», «Жало», «Зритель», «Осколки» и т. д.). Он дает известное представление о том, какие отличительные черты Витте осмеивались и какие карикатурные его образы наиболее часто тиражировались прессой[38 - Используются издания: Альбом революционной сатиры / Под общ. ред. С.И. Мицкевича. М.: Государственное издательство, 1926; Стихотворная сатира первой русской революции (1905–1907) / Библиотека поэта. Малая серия. М.: Советский писатель, 1985; Исаков С. 1905 год в сатире и карикатуре. М.: Прибой, 1928. Также привлекается ряд сатирических произведений, обнаруженных в фондах Государственного архива Российской Федерации (далее – ГАРФ).].
Сведения газет – даже «солидных», претендующих на объективность, – конечно, не всегда достоверны. Имя отставного министра встречалось не только в передовых статьях и фельетонах известных журналистов эпохи – оно нередко мелькало и в коротких заметках, зачастую содержавших непроверенную информацию, даже городские сплетни. Не случайно с 1907 года в либеральных газетах появилась и сохранилась в дальнейшем регулярная рубрика «Вести и слухи»[39 - Иванов Ю. «Вы слыхали…»: Слухи и страхи уездной России // Родина. 2006. № 7. С. 63. См. также материалы научной конференции, посвященной слухам как особому феномену: Слухи в России XIX–XX вв. Неформальная коммуникация и «крутые повороты» российской истории: Сб. статей / [Редкол.: И.В. Нарский и др.] Челябинск: Каменный пояс, 2011.].Необходимо выявлять мотивы того или иного журналиста при написании им той или иной статьи, а также учитывать фактор цензурных ограничений, налагаемых на печатные издания.
В дополнение к прессе как к источнику для изучения общественного мнения я использую разнородные документы: материалы Департамента полиции (далее – ДП), записки на монаршее имя, копии шифрованных телеграмм, дневники, переписку и воспоминания. Нельзя обойтись и без документов самого Витте – мемуаров, а также разноплановых материалов, отложившихся по преимуществу в его личном фонде в Российском государственном историческом архиве (далее – РГИА)[40 - РГИА. Ф. 1622. С.Ю. Витте.],в их числе – черновики статей, переписка с разными лицами.
Документы ДП заслуживают особого упоминания. В них содержится информация об общественных настроениях. Прежде всего я активно привлекаю материалы перлюстрации. Конечно, они не дают полного представления об общественных настроениях. Но реакция на наиболее значимые события, связанные с Витте, отражалась в переписке, и даже фрагменты из писем, заинтересовавшие чиновников, дают возможность судить о некоторых тенденциях общественного мнения применительно к отставному министру. Кроме того, ДП чрезвычайно волновали циркулирующие в обществе слухи. Правительство интересовали те из них, которые вызывали опасения, т. е. слухи о возможных переменах в правительстве, оппозиционных настроениях, выражении недовольства. Специфика документов ДП как источника для реконструкции общественного мнения была предметом специального изучения[41 - Ульянова Л.В. Политическая полиция как интеллектуальная среда (конец XIX – начало XX веков) // Пути России. Современное интеллектуальное пространство: школы, направления, поколения / Под общ. ред. М.Г. Пугачевой, В.С. Вахштайна. М.: Университетская книга, 2009. Т. XVI. С. 203–208.]. В обширной картотеке, составленной в ДП и частично сохранившейся в каталоге Государственного архива Российской Федерации (далее – ГАРФ), есть указания более чем на сотню дел, в которых упоминается Витте. Хотя большая часть из них не сохранилась, имеющиеся в моем распоряжении документы содержат уникальные сведения.
Предлагаемая читателю книга не является очередной «фактической» биографией Витте. Реальная жизнь министра часто не имела никакого отношения к циркуляции многообразных и противоречащих друг другу образов, а порой именно они оказывали большее воздействие на политику, чем целенаправленные действия Витте. Зачастую эти образы определяли и политическую жизнь министра, и судьбу многих его преобразований, и отношение к реформам, когда он был уже не у дел. Я постаралась изучить те образы, которые производили особенно сильное впечатление на современников, влияли на политику и на отношение к реформам рубежа XIX–XX веков. С рассмотрения главных компонентов политической репутации Витте и начинается эта книга.
Глава I
Сергей Юльевич Витте – государственный деятель: компоненты репутации
1. «Homo novus»: С.Ю. Витте – новый тип российского бюрократа
Российская Обломовка нашла в нем своего Штольца.
Д.А. Лутохин[42 - Лутохин Д.А. С.Ю. Витте как министр финансов. С. 21.]
В 1859 году, когда вся Россия жила предчувствием грядущих перемен, в журнале «Отечественные записки» был напечатан роман И.А. Гончарова «Обломов». Замысел романа родился у писателя еще в конце 1840-х годов, в «мрачное семилетие» царствования Николая I, а завершил его Гончаров уже в преддверии Великих реформ. В образе вымышленной деревни Обломовки он описал дореформенную Россию с ее патриархальными нравами.
В образе главного героя, Ильи Обломова, писателю удалось невероятно ярко представить не просто социальный, но, скорее, национальный русский тип, показать настоящего русского человека со всеми его достоинствами и недостатками. Обломов – потомственный дворянин, владелец Обломовки, живущий за счет своего поместья и крепостных. Несмотря на свою сердечность, душевную доброту, бескорыстие и мечтательную созерцательность, он олицетворяет, по словам самого Гончарова, «лень и апатию во всей ее широте и закоренелости как стихийную русскую черту». Гончарову вторили и его великие современники, увидевшие в романе воплощение неизменных начал русской жизни. Л.Н. Толстой, восторженно воспринявший произведение Гончарова, писал, что в «Обломове» содержится «нечто вечное». И.С. Тургенев высказался еще более решительно: «Пока останется хоть один русский, – до тех пор будут помнить Обломова». И даже большевистскому лидеру Николаю Бухарину в 1936 году описание русских людей как «нации Обломовых» все еще казалось верным[43 - Бухарин Н.И. Наш вождь, наш учитель, наш отец // Известия. 1936. 21 января.].
Единственным деятельным и практичным человеком в романе был близкий друг Обломова – Андрей Штольц. Олицетворение человека дела, он добился положения и высокого чина благодаря собственной энергии и труду. Обломов и Штольц, будучи друзьями с детства, тем не менее предстают антиподами. Вероятно, не случайно Гончаров сделал Штольца русским немцем в противовес русскому барину Обломову, подчеркивая, что упорство, прагматизм, смелые планы и разумное ведение финансовых дел – не в русском характере.
Многие критики отмечали, что, в отличие от Обломова, Штольц для России явление совершенно нетипическое и нераспространенное. Так, известный критик Н.А. Добролюбов мог с полной уверенностью констатировать: «Штольцев пока у нас нет»[44 - Добролюбов Н.А. Что такое обломовщина? // Добролюбов Н.А. Русские классики: Избранные литературно-критические статьи / Издание подготовил Ю.Г. Оксман. М.: Наука, 1970. С. 38.]. Перед русским обществом вставал важный вопрос – кому же из этих двух персонажей гончаровского романа принадлежит будущее? Сам Штольц, словно чувствуя наступление новой эпохи и новых порядков, восклицает в романе: «Прощай, старая Обломовка, ты отжила свой век!» Однако далеко не все разделяли этот оптимизм, и, например, Добролюбов, откликнувшийся на произведение Гончарова знаменитой статьей «Что такое обломовщина?» (1859), словно спорит со Штольцем: «Вся Россия, которая прочитала или прочитает Обломова, не согласится с этим. Нет, Обломовка есть наша прямая родина, ее владельцы – наши воспитатели, ее триста Захаров всегда готовы к нашим услугам. В каждом из нас сидит значительная часть Обломова, и еще рано писать нам надгробное слово»[45 - Там же. С. 40.]. Обломовка с ее ленивыми и добродушными обитателями была милее русскому сердцу, чем деловая капиталистическая Россия.
Это во многом объясняет, какие препятствия стояли на пути Сергея Юльевича Витте, который, как никто другой среди государственных деятелей, олицетворял собой тип Штольца – энергичного, прагматичного и делового человека, став дельцом на государственной службе.
1.1. «Самодержавный делец» на государственной службе
Как и Штольц, Витте добился выдающегося положения благодаря большой личной даровитости, работоспособности и предприимчивости. В августе 1892 года он был назначен исполняющим обязанности министра финансов – вместо заболевшего И.А. Вышнеградского. К этому времени Сергея Юльевича хорошо знали в столице как большого знатока в железнодорожном деле. Начав свою карьеру в качестве мелкого чиновника на казенной железной дороге в 1871 году, уже в конце 1870-х Витте переехал в Киев, где вошел в частное «Общество Юго-Западных железных дорог». Благодаря умелому руководству Обществом он заметно увеличил прибыльность и эффективность вверенных ему путей сообщения, сделав перевозку грузов более выгодной для клиентов. Председателем правления этого частного общества был банкир И.С. Блиох, но фактическим главой являлся И.А. Вышнеградский. Постепенно между Витте и Вышнеградским выстроились взаимовыгодные деловые отношения. Когда последний в 1889 году предложил императору кандидатуру Витте на пост главы Департамента железнодорожных дел, учрежденного в структуре Министерства финансов, у публики не было сомнений в большом опыте и компетентности Сергея Юльевича. В течение двух с половиной лет Витте под руководством Вышнеградского успешно занимался реформированием тарифной системы.
На рубеже 1891–1892 годов в результате жесткой налоговой политики Министерства финансов и вследствие неурожая разразился голод – в семнадцати губерниях Приволжья, Камской области, Урала и Севера погибло более полумиллиона человек. Положение могло бы не быть столь катастрофическим, если бы не усугублялось транспортным хаосом: все железные дороги были оборудованы исключительно на вывоз. Две колеи путей существовали только на линиях, ведущих к портам для экспорта зерна за границу. Начиная от Москвы, в направлении на север и восток все железные дороги имели лишь одну колею, что делало невозможным быструю доставку хлеба в голодающие губернии. Министра путей сообщения А.Ю. Гюббенета, ответственного за транспортный кризис, отправили в отставку. Назначенный на его место Витте наладил железнодорожное сообщение и ликвидировал крупные скопления грузов, в очередной раз продемонстрировав умение быстро и успешно решать сложные вопросы.
С первых дней государственной карьеры министр, выражаясь словами информированного столичного журналиста, стал «объектом всеобщего внимания и нескончаемых разговоров»[46 - Колышко И.И. Великий распад: Воспоминания / Сост., вступ. ст., подгот. текста и коммент. И.В. Лукоянова. СПб.: Нестор-История, 2009. С. 117.]. Обстоятельства возвышения Витте повлияли на формирование его репутации среди столичной бюрократии. Во второй половине XIX века Россия переживала настоящий бум железнодорожного строительства. Крымская катастрофа продемонстрировала, что транспортная система империи нуждается в серьезных реформах. Правительство, стремясь сделать систему коммуникаций более эффективной, давало новые возможности частным инвесторам и предоставляло большие субсидии. Мир честолюбивых и предприимчивых «железнодорожных королей», поднявшихся с самых низов общества и наживших огромные капиталы, вызывал негативную реакцию современников[47 - См. главу о «железнодорожных королях» Поляковых в монографии: Ананьич Б.В. Банкирские дома в России. 1860–1914 гг. Очерки истории частного предпринимательства. 2-е изд., испр. и доп. М.: РОССПЭН, 2006. С. 99–148.]. Коррупция, махинации и злоупотребления при строительстве дорог имели небывалые масштабы, но и результаты были впечатляющими: с 1860 по 1880 год протяженность российских железнодорожных путей выросла более чем в семнадцать раз – с 1250 до 21 600 километров[48 - Верховской В.М. Исторический очерк развития железных дорог в России. СПб., 1899. Т. 2. С. 593. Цит. по: Схиммельпеннинк ван дер Ойе Д. Навстречу Восходящему солнцу: Как имперское мифотворчество привело Россию к войне с Японией / Авторизов. пер. с англ. Н. Мишаковой. М.: Новое литературное обозрение, 2009. С. 109.].
Репутация Вышнеградского, слывшего в столице беспринципным дельцом и человеком с темным прошлым, усиливала предубеждение против его ставленника. Хозяйка известного в Петербурге правомонархического салона записала в своем дневнике: «Витте – тоже сомнительная личность, уже одного достаточно, что он приятель Вышнеградского, вместе делали гешефты»[49 - Богданович А.В. Три последних самодержца: Дневник. М.: Новости, 1990. С. 176. Гешефт – сделка, спекуляция.]. Накануне назначения Витте министром финансов императору Александру III поступило письмо, автор которого, повторяя расхожее мнение о взяточничестве Вышнеградского, с возмущением вопрошал: «Не сугубо ли грешно вручать ученику такого учителя [подчеркнуто в источнике. – Э.С.] продолжение [управления финансовым ведомством. – Э.С.]?»[50 - Письмо неустановленного лица (подпись «Старый гвардеец») Александру III с возражением против назначения С.Ю. Витте министром финансов // РГИА. Ф. 1101. Оп. 1. Д. 882. Л. 2 об.]
Некоторые современники, напротив, признавали, что обвинения в корыстолюбии и стяжательстве в данном случае несправедливы. «Полагаю, что все знавшие хорошо С.Ю. Витте могут удостоверить, что никакие миллионы не могли заставить его покривить душою», – утверждал инженер путей сообщения Н.Н. Изнар[51 - Изнар Н.Н. Записки инженера // Вопросы истории. 2004. № 4. С. 94.]. Не менее осведомленный служащий Комитета министров Н.Н. Покровский отмечал в своих мемуарах: «Никогда и ни от кого из лиц, близко знавших С.Ю. Витте, я не слышал, чтобы он в какой-либо мере был нечестным человеком»[52 - Покровский Н.Н. Воспоминания о Комитете министров в 90-е годы // Исторический архив. 2002. № 2. С. 195.].
Сплетни о взяточничестве сановника были испытанным аргументом в бюрократической борьбе. В письме к редактору «Московских ведомостей» С.А. Петровскому влиятельный правый деятель В.А. Грингмут отмечал распространение слухов о взяточничестве Витте и Вышнеградского – слухов, которые появлялись «при каждом займе и при каждой конверсии»[53 - В.А. Грингмут – С.А. Петровскому. Б.д. // Отдел рукописей Российской государственной библиотеки [далее – ОР РГБ]. Ф. 224. Оп. 1. Д. 39. Л. 17–17 об.]. По словам Петровского, Вышнеградский в свое время был этим очень озабочен.
В столице к Витте сразу же стали относиться как к выскочке, человеку из чуждой среды. Дополнительным фактором, побуждавшим воспринимать министра в подобном качестве, были особенности его внешности и манер, сразу бросавшиеся в глаза. Один из его сотрудников вспоминал: «На первых порах поражала прежде всего внешность Витте: высокая статура, грузная поступь, развалистая посадка, неуклюжесть, сипловатый голос; неправильное произношение с южнорусскими особенностями: ходатайство, верства, учёбный, плацформа, сельские хозяева – резали утонченное петербургское ухо. Не нравилась фамильярность или резкость в обращении»[54 - Ковалевский В.И. Из воспоминаний о графе Сергее Юльевиче Витте // Русское прошлое. 1991. № 2. С. 57.].
Министр иностранных дел в 1906–1910 годах А.П. Извольский, привыкший к чистому русскому языку двух столиц, вспоминал: «Что всегда производило на меня неприятное впечатление, это его голос, который звучал очень резко, и особенно его произношение, усвоенное им в юности, когда он жил в Одессе. ‹…› Это произношение, которое было для него обычным явлением, чрезвычайно резало ухо…»[55 - Извольский А.П. Воспоминания. М.: Международные отношения, 1989. С. 86.] Вульгарность и грамматические ошибки речи Витте признавали многие знакомые с ним журналисты, в том числе Л.М. Клячко-Львов, И.И. Колышко, А.В. Руманов.
Некоторые привычки сановника казались столичному обществу и вовсе экзотичными. А.С. Суворин в переписке с В.В. Розановым передавал разговоры о министре: «Витте, я слышал, преспокойно может забыть, что у него не переменены (за неделю, должно быть) носки, и проходить две недели в грязных носках»[56 - Письма А.С. Суворина – В.В. Розанову. С портретом умирающего А.С. Суворина (неизданная фототипия). СПб.: Типография товарищества А.С. Суворина, 1913. С. 13.]. По воспоминаниям одного из литературных сотрудников Сергея Юльевича – а этот сотрудник относился к министру с явной симпатией – тот за столом вел себя достаточно непринужденно. На дипломатическом приеме Витте увлекся беседой и не заметил, что его тарелку унесли (он ел цыплят): «Не смутившись ни на секунду, он швырнул косточку под стол и как ни в чем не бывало продолжал беседу…»[57 - Руманов А.В. Штрихи к портретам: Витте, Распутин и другие // Время и мы. Нью-Йорк, 1987. № 95. С. 221.]
Резкость и угловатость манер, отсутствие внешнего лоска, порой даже грубость речи производили сильное впечатление. Государственный секретарь А.А. Половцов с неприязнью отметил в своем дневнике: у нового министра «такие ухватки, что и в дворницкую едва пустить можно»[58 - Половцов А.А. Дневник государственного секретаря: В 2 т. / Предисл. Л.Г. Захаровой. М.: Центрполиграф, 2005. Т. II. 1887–1892. С. 470.]. Отзыв генеральши Богданович о Витте был немногим благоприятнее: «…похож скорее на купца, чем на чиновника»[59 - Богданович А.В. Три последних самодержца. С. 102.].
Других же он подкупал своей естественностью, безыскусственностью и отсутствием чиновничьего подобострастия. В.П. Мещерский, издатель влиятельной столичной газеты «Гражданин», в салоне которого часто бывал Сергей Юльевич, отмечал: «В черном сюртуке, развязный и свободный в своей речи и в каждом своем действии, он мне напомнил наружностью английского государственного человека»[60 - Мещерский В.П. Мои воспоминания. 2-е изд. М.: Захаров, 2003. С. 800.].
Так или иначе, для многих было очевидно, что в сановнике, которого они видели перед собой, «не было ничего от бюрократического штампа»[61 - Руманов А.В. Штрихи к портретам. С. 216.], что перед ними – «самодержавный делец»[62 - Тхоржевский И.И. Последний Петербург: Воспоминания камергера. СПб.: Алетейя, 1999. С. 52.], «крупный делец государственного масштаба»[63 - Львов Н.Н. С.Ю. Витте и П.А. Столыпин // Возрождение. Париж, 1927. 17 декабря.], человек реальности и дела[64 - Соколовский М.К. Научные и литературные встречи. 1897–1917 // Российский государственный архив литературы и искусства [далее – РГАЛИ]. Ф. 442. Оп. 1. Д. 15. Л. 68.], который своим внешним обликом скорее похож на предпринимателя, чем на главу министерства. Называли его и «министром в пиджаке» (а не в мундире)[65 - Амфитеатров А.В. Жизнь человека, неудобного для себя и для многих: В 2 т. / Вступ. ст., сост., подгот. текста и коммент. А.И. Рейтблата. М.: Новое литературное обозрение, 2004. Т. 1. С. 225.], отмечая пренебрежение условностями и демократичное отношение к подчиненным. Отличительные черты министра финансов, выдающие в нем представителя делового мира, существенно влияли на его репутацию.
Как утверждали знавшие Витте люди, он стеснялся своего неродовитого происхождения и «заметно льнул к аристократическим верхам»[66 - Путилов А.С. Воспоминания // РГАЛИ. Ф. 1337. Оп. 1. Д. 217. Л. 162.]. Министр особенно любил подчеркнуть, что по материнской линии происходит из древнего княжеского рода Долгоруких. В кабинете Витте в его особняке на Каменноостровском проспекте вся стена была увешана портретами предков со стороны матери. Один из близко знакомых с Витте журналистов вспоминал впоследствии: «Об этих “предках” он мог говорить часами, и нельзя было доставить ему большего удовольствия, как спросить, в каком он родстве с Михаилом Черниговским (из Долгоруких), умученным в Орде. Витте немедленно устремлялся к портретной стене и начинал с увлечением объяснять генеалогию Долгоруких»[67 - Руманов А.В. Штрихи к портретам. С. 220.].
В воспоминаниях о своей родословной министр скупо писал о предках со стороны отца, зато много внимания уделял родственникам матери. Витте-мемуарист хотел убедить потомков, что происходит не из малоизвестного обрусевшего немецкого рода (родственники отца Сергея Юльевича выслужили себе дворянство лишь во второй половине XIX века), а от Рюриковичей. Сановник сделал все возможное, чтобы соответствующие сведения о его семье попали в солидные справочные издания. В частности, статья для словаря «Гранат» была написана в 1911 году П.Н. Милюковым по материалам, предоставленным ему лично Витте. Данные о происхождении министра, указанные в словаре Брокгауза и Ефрона, не противоречат его мемуарам[68 - Ананьич Б.В., Ганелин Р.Ш. С.Ю. Витте и его время. С. 9.].
В обществе это было хорошо известно. В одном из номеров черносотенного листка «Русская Виттова пляска» в 1906 году была помещена сценка, где в качестве анонимного министра был выведен Витте. И, хотя имя Сергея Юльевича не указывалось, из общего смысла статьи понятно, что подразумевался он. Сценка воспроизводила интервью «сановника» репортеру одной из газет. Репортер, рассматривая портреты на стене кабинета, спрашивал:
А чей это портрет, ваше сиятельство?
Сановник. Моего пращура – с материнской стороны. Я с материнской стороны происхожу из княжеского рода, и напрасно думают, что будто я из жидов. Вот вздор. Вот этот портрет доказывает…
Репортер. А с отцовской?
Сановник. С отцовской у меня ни деда, ни прадеда, ни отца не было. Один только дядя и тот двоюродный. Об этом писать, впрочем, нечего[69 - Утро сановника. Сцена в наши дни из нашей жизни // Русская Виттова пляска. 1906. Февраль. № 4. С. 2.].
Сатирический жанр статьи, отсутствие имен свидетельствуют об известности обыгрываемого в ней сюжета в обществе, ведь для того, чтобы какой-то факт стал предметом осмеяния, он должен быть хорошо понятен читателю.
Появление провинциального управляющего в высших сферах столицы не было случайностью: оно соответствовало изменению социального состава российского государственно-бюрократического аппарата. Прежде главными критериями при назначении чиновника на министерский пост считались дворянское происхождение, приверженность официальным взглядам, опыт канцелярской работы. Однако под влиянием реформ 1860-х годов главами ведомств нередко стали назначать людей, имевших опыт практической созидательной работы. Знатность же происхождения со временем перестала быть определяющим критерием. При этом такие сановники, «министры-специалисты», своей предыдущей карьерой были связаны если не с тем же министерством, то по крайней мере со сходной отраслью управления. Жизненный опыт, профиль образования, стиль управления у министров, формировавшихся на государственной службе, и у их коллег, приходивших на высшие посты из научных или предпринимательских кругов, существенно различались. По подсчетам исследователей, в конце XIX века «специалисты» составляли 75 % от общего числа министров. Примерно столько же среди сановников было тех, кто родился в провинции[70 - Раскин Д.И. Специализация высшей российской бюрократии XIX – начала XX веков: образование, профессиональный опыт, продвижение по службе // Из глубины времен. СПб., 1994. Вып. 3. С. 38.].
Как и другие «специалисты», Витте не был родовитым аристократом, но он заметно выделялся в столичном обществе: внешний облик и манеры министра за долгие годы не претерпели существенных изменений. Близко знавший сановника публицист И.И. Колышко полагал, что Витте на своем посту «от первого до последнего дня все так же коробил и шокировал своих коллег». Публицист утверждал, что «сгущенная виттовская индивидуальность», «“запах” Витте» во всех начинаниях оказывал на окружающих гнетущее впечатление[71 - Колышко И.И. Великий распад. С. 161.]. Воспоминания Колышко – крайне пристрастный источник, но подобного мнения о Сергее Юльевиче придерживались многие знакомые с ним люди.
Один из сотрудников Витте в Министерстве финансов отмечал, что его шеф «сохранил навсегда ухватки и приемы, резко детонировавшие в окружавшей его среде»[72 - Путилов А.С. Воспоминания // РГАЛИ. Ф. 1337. Оп. 1. Д. 217. Л. 13.]. Примечательны воспоминания Н.Н. Львова, предводителя дворянства Саратовской губернии, одного из представителей кадетской партии. Львов описал свои впечатления от внешнего облика Витте следующим образом: «Он [Витте. – Э.С.] выглядел какимто провинциальным управляющим банкирской конторы, какие встречаются в наших южных торговых городах, и всего менее сановником и министром Александра III»[73 - Львов Н.Н. С.Ю. Витте и П.А. Столыпин.]. Это мемуарное свидетельство интересно тем, что Львов впервые увидел знаменитого министра в 1906 году, т. е. уже после его отставки: выходит, светские манеры и внешняя импозантность так и не стали чертами, присущими Витте.
Важной характеристикой при оценке нового министра было резкое противоречие между его способностями и моральными качествами. А.А. Половцов, наблюдавший на собственном веку немало бюрократических карьер, так описал свое первое впечатление от нового чиновника: «По-видимому, очень умен, сдержан, будет полезен в своем ведомстве, но в смысле честности, добросовестности не внушает никакого доверия»[74 - Половцов А.А. Дневник государственного секретаря. Т. II. С. 453.]. Этот мотив был необычайно силен при оценке знаменитого министра: «В Витте при личном общении всегда поражала казавшаяся невероятной смесь невежественного, вульгарного обывателя – и гениального дельца огромного калибра и силы…» – вспоминал камергер царского двора И.И. Тхоржевский[75 - Тхоржевский И.И. Последний Петербург. С. 77.].
По мнению современников, Витте недоставало твердых нравственных принципов и четкой политической позиции. Его склонность к интригам и стремление к расширению сферы своего влияния заставляли многих считать, что поступки этого государственного деятеля диктовались исключительно его честолюбием. Давний недоброжелатель Сергея Юльевича – А.А. Лопухин, бывший директор Департамента полиции, отмечал в воспоминаниях: «Бюрократический Петербург хорошо знал С.Ю. Витте и характеризовал его всегда так: большой ум, крайнее невежество, беспринципность и карьеризм»[76 - Лопухин А.А. Отрывки из воспоминаний. (По поводу «Воспоминаний» гр[афа] С.Ю. Витте.) М.; Пг.: Государственное издательство, 1923. С. 4.]. А.В. Богданович высказала мнение многих, заметив, что «Витте не лгун, Витте – отец лжи»[77 - Богданович А.В. Три последних самодержца. С. 302.]. Один из видных столичных чиновников вспоминал: «Петербуржцы перекрестили его [Витте. – Э.С.] в “Сергея Жульевича”: репутации доки и ловкача за ним не отрицал никто»[78 - Тхоржевский И.И. Последний Петербург. С. 54.].
Крайняя поляризованность и пристрастность мнений всегда присутствовали в оценке Витте: иногда одно и то же событие в глазах людей могло расцениваться и как подтверждение ума и способностей этого государственного деятеля, и как его лукавство и хитрость. В 1896 году в Нижнем Новгороде была организована Всероссийская промышленная и художественная выставка, ее должен был лично посетить Николай II. Инициатор выставки – Витте – перед посещением царем павильона Д.И. Менделеева с продуктами химической промышленности спросил у ученого, о чем тот собирается рассказывать. Внимательно выслушав Дмитрия Ивановича, министр финансов пообещал представить его императору и дать время для доклада. Витте действительно представил Менделеева царской чете, но только после того, как сам слово в слово пересказал царю только что услышанное. По воспоминаниям одного из журналистов, освещавших выставку, Менделеев воскликнул: «Ну и мастер! Ну и память! Нет, вы послушайте: ведь полчаса тому назад он не знал аза в глаза, а теперь так и режет… хоть бы запнулся!.. так и режет!»[79 - Амфитеатров А.В. Жизнь человека, неудобного для себя и для многих. Т. 1. С. 229–230.] В данной трактовке этот эпизод скорее свидетельствовал о выдающихся талантах министра, его умении быстро вникать даже в самые сложные вопросы.
Последний отзыв
Интересная книга