Тени за спиной

– Эстер, я правда-правда умер? Где я? Вы тоже умерли? Я попал в ад?

– Увы, дорогой, ты погиб, когда тебя сбила машина, но некоторые детали твоей смерти озадачили нас с Кристофером. Ты упомянул, что тебя сбил красный кабриолет, а женщина, сидевшая за рулём, как будто нарочно это сделала. У нас есть некоторые мысли… Но об этом позже. Я хочу, чтобы ты максимально серьёзно отнёсся к моим словам: сейчас ты находишься по ту сторону изгороди, если можно так сказать, в Междумирье. Здесь есть свои правила и законы, и ты должен их знать, чтобы с тобой не приключилось ещё большей беды.

Мысленно я подумал, что ещё большей беды, чем умереть под колёсами машины, уже быть не может, и к глазам опять предательски подступили слёзы.

Тем временем Эстер продолжала:

– Это место, где ты сейчас находишься, оно не совсем обычное. Да, технически ты мёртв, как и все мы, но здесь ты продолжаешь существовать, правда, в том виде, в котором ты покинул верхний мир. Тебе ещё повезло, ты выглядишь относительно, эмм… целым. Есть те, кто умер в страшных мучениях или были зверски убиты: они не способны продолжать какое-либо существование. Обычно такие кадры долго здесь не задерживаются, их отлавливают либо прихвостни Судьи, либо просто сгрызают трупные собаки, а иногда даже недавно прибывшие, так как не у всех получается справиться со свалившимся на них осознанием, что они уже не смогут реализовать себя в своих начинаниях или не увидят, как растут их дети или внуки. А есть и те, которые здесь уже так давно, что практически потеряли свой изначальный облик. Они самые опасные, берегись их.

– А ещё лучше всегда носи с собой что-то увесистое. Думаю, мы сможем подобрать тебе что-нибудь для самозащиты, – встрял Кристофер.

– Тебе может показаться это абсурдным, – продолжила Эстер, – но иногда в Междумирье действуют совершенно необъяснимые законы, поэтому не удивляйся, когда какой-нибудь полуразложившийся мертвяк попросит у тебя закурить. Но ты всегда оставайся начеку. Понимаешь?

Я неуверенно кивнул.

Убедившись, что я слушаю внимательно, Кристофер продолжил лекцию:

– Время здесь течёт по-особенному, искажаясь и изламываясь. Секунда может тянуться вечность, а годы – пролетать в одно мгновение. Мы с Эсти уже не помним точно, сколько находимся здесь, но я бесконечно рад, что встретил её на своём пути, – с нежностью, которой невозможно было ожидать от такого обезображенного лица, он накрыл своей ладонью ладонь Эстер, а она без тени отвращения, но с той же нежностью накрыла его обожжённую и искорёженную руку своей. Я заворожённо смотрел на них.

– А вы помните, как вы, ну… попали сюда? – пытаясь тактично избежать слова «умерли», так как они совершенно не походили на мертвецов из фильмов ужасов, выдавил я. – Там, где мой дом, сейчас двадцать первый век, две тысячи двадцать первый год.

Эстер и Кристофер грустно переглянулись.

– Столько лет прошло! – печально вздохнула Эстер. – Вряд ли наверху остались какие-либо упоминания о нас.

– И всё же, – продолжал настаивать я, – как здесь оказываются люди? Вас тоже сбила машина?

– О, это долгая и не самая радостная история, – торжественно начал Кристофер. – Мы с Эстер попали сюда почти одновременно, успев застать самую страшную из страниц мировой истории: Вторую мировую войну. Если ты хоть сколько-нибудь прилежно учился в школе и ваши учителя смогли вдолбить вам хотя бы каплю знаний, то ты наверняка знаешь про высадку союзных сил в Нормандии в сорок четвёртом. Я был одним из тех, кто воочию видел всё кровопролитие и масштаб нашего наступления. Тогда я был бравым солдатом, который успел уже многое повидать, был честолюбив и горел желанием избавить мир от нацистской гадости, хотя к тому времени всем уже порядком поднадоел затянувшийся конфликт. Тогда я служил в первой пехотной дивизии под командованием генерал-лейтенанта Омара Бредли, наверное, в этом мне не совсем повезло, так как из всех дивизий, которые высадились на берег, наша встретила самое сильное сопротивление. Вот тогда я и встретился лицом к лицу со своей костлявой, можно сказать, в прямом смысле, – махнув рукой на своё обезображенное лицо, он разразился громким хохотом.

– Моя история не такая весёлая, – строго взглянув на Кристофера, сказала Эстер. – Как ты, думаю, уже догадался, я не американка, я – еврейка. И я попала в это богом забытое место, хотя надеялась найти тихое пристанище после всех тех испытаний, которые мне выпали. Примерно в то же время, когда Кристофер героически сражался с неприятелем, я ждала своей смерти в концентрационном лагере. Ты знаешь, что такое концентрационный лагерь, Эйден?

Я кивнул, и перед моими глазами пронеслись жуткие картинки из учебников по истории. Но Эстер мало походила на тех измождённых пытками людей. Я с сомнением оглядел её.

Она невесело рассмеялась:

– Вижу, ты ожидал, что я буду выглядеть как живой скелет? Пока я там находилась, я видела и таких. Меня привезли из Варшавы, я сражалась за свою жизнь, словно львица, на протяжении всего пути до этого кошмарного места: голод, людская жестокость, боль и унижение – всё это я победила, но, увы, не смогла противостоять тифу. Я умерла незадолго до того, как наш лагерь был передан союзным войскам. Увы, мне уже не суждено было выйти на свободу, зато я обрела свободу здесь. Мы с Кристофером знакомы больше семидесяти лет и успели пройти через многое вместе. Сначала мы искали утешения друг в друге, а затем начали помогать таким же заблудшим душам, как и мы сами.

– Тебе повезло, парень, что ты появился рядом с нашим домом, а не рядом с резиденцией Судьи, – сказал Кристофер. – Он и его прихвостни вряд ли были бы так же добры к тебе.

– А кто он, этот Судья? – непонимающе спросил я.

– Об этом мы расскажем тебе позже, – мягко ответила Эстер. – Не стоит тебе сейчас забивать голову всякими мелочами, ты и так ещё не отошёл от шока. Но знай одно: Судья – не самый опасный обитатель нижнего мира, есть существа, которых стоит бояться куда больше. Но всё потом, сейчас нужно немного отдохнуть. Я приготовила тебе постель, уже почти полночь.

Я немного сконфузился, так как в моей голове до сих пор крутились миллион вопросов и самый главный из них был: «Что же мне делать дальше?». Не отпускала меня и мысль, которая постоянно хранилась на подкорке сознания: «Хочу домой, к маме». Хотя я не был маменькиным сынком, но, когда лёг в постель, приготовленную Эстер, и она потушила свет, я залился горькими слезами от жалости к себе и своим родителям, которых больше никогда не увижу. Если Кристофер и Эсти сказали правду, то после смерти родители могут попасть в совершенно рандомное место и не будут знать, где меня искать. А вдруг до того, как они состарятся, они заведут ещё одного ребёнка и совсем забудут обо мне? Или к тому моменту я одряхлею настолько, что от меня останутся кожа да кости, и они не узнают меня? С такими невесёлыми мыслями я вертелся на скрипучей кровати, всё больше запутываясь в вопросах, терзавших меня.

Несколько раз за ночь Эсти приоткрывала дверь в комнату и проверяла моё состояние. Я старательно делал вид, будто мирно посапываю. Наверное, женское чутьё подсказало ей, что я не сплю, так как она подходила к моей кровати, аккуратно поправляла сбившееся одеяло и гладила меня по голове. Окончательно вымотавшись, под утро я провалился в глубокий сон, даже не услышав, как Эстер в очередной раз затворила дверь.

Глава 4

Прошло примерно два месяца с тех пор, как я попал в загробный мир, или в «изнанку», или в «Междумирье» – называйте как хотите. Я постепенно начал привыкать к мысли, что я умер и мне нужно как-то продолжать жить дальше, как бы смешно это ни звучало. Первые несколько дней мы ночи напролёт разговаривали с Кристофером и Эстер, попивая на веранде холодный чай.

Вместе с ними я обошёл район, где стоял их дом, хотя теоретически дом принадлежал не им, а Фреду-висельнику, но Кристофер объяснил мне, что по каким-то неизвестным им причинам Фред не мог, как многие мертвецы, покинуть место своей смерти и свободно перемещаться по загробному миру. Эстер призналась, что первое время они пытались срезать верёвку и снять Фреда, но буквально через несколько минут он снова оказывался в петле. После ряда безрезультатных попыток они смирились с таким соседом и просто перестали обращать на него внимание, тем более что он не гремел цепями и не стонал в подвале. Как мне объяснила Эстер, большинство домов в округе были населены такими же разношёрстными семьями, как и наша: по прошествии двух недель она уже, видимо, считала меня своим сыном, а я, по правде сказать, остро нуждался в материнской ласке и поддержке.

Нашими соседями оказались совершенно поразительные существа. Я не могу назвать их людьми, так как этот странный загробный мир переплетался со множеством живых миров разных реальностей – вот она, теория мультивселенной, выкусите, умники из НАСА. Так, например, напротив нас жила парочка человекоподобных йети. Когда во время моего знакомства с соседями они осторожно выглянули из-за двери, в нос мне ударил стойкий запах собачатины и я сморщился. Эсти, заметив это, тайком ткнула меня в бок. Увидев Эстер, грозные на вид чуиподобные полулюди расплылись в огромных зубастых улыбках, больше походивших на хищный оскал, и пригласили нас на бранч.

Внизу по улице жила чета Грекхемов, которым посчастливилось умереть в один день, наглядно продемонстрировав фразу «любовь до гроба». Их история оказалась самой трагичной и одновременно самой милой из всех, какие я успел услышать. Мистер и миссис Грекхем были престарелой парочкой без детей и внуков. Ещё со школьной скамьи они знали, что проведут свои жизни рядом друг с другом. Так и случилось. Когда мистеру Грекхему стукнуло девяносто пять, на одном из ежегодных медицинских обследований у него нашли опухоль мозга размером с грецкий орех. Врачи ничего не могли сделать, кроме как развести руками и посоветовать привести дела в порядок, ожидая неизбежного. Мистеру Грекхему становилось всё хуже, и, как мне рассказала миссис Грекхем, одним вечером она поняла, что не сможет прожить ни дня без любви всей своей жизни. Однажды, когда мистер Грекхем уснул, она открыла все конфорки в их маленьком домике, закрыла все окна, легла рядом, поцеловала мистера Грекхема на прощание и мирно уснула вечным сном, обнимая ненаглядного мужа. По мнению Эсти, это был героический и невероятно романтичный поступок; каждый раз, когда речь заходила о Грекхемах, она украдкой смахивала непрошеные слезинки. К слову сказать, мистер Грекхем в потустороннем мире выглядел очень бодрым, и мы все радовались за их тихое счастье, а Кристофер каждый раз опустошал флягу за здоровье соседей под неодобрительные взгляды Эсти.

Это были самые удивительные два месяца моей загробной жизни, которые омрачались только мыслями о моём настоящем доме и о родителях, наверняка горевавших обо мне.

Через некоторое время я начал более плотно знакомиться с обычаями нового для меня мира. Поначалу место моего вечного пребывания показалось мне пустынным, и я с ужасом думал о том, как проведу здесь долгие годы, а может, и целую вечность. Но постепенно я понял, что мы обитали в тихом пригороде загробного мира, а само Междумирье огромно. Ведь люди и даже нелюди умирают каждый день сотнями, тысячами. Этот мир должен быть нескончаемым. Кристофер и Эстер не могли дать мне вразумительного ответа об устройстве изнанки, так как не покидали своего района, зато те знания, что они подчерпнули, практически всегда исходили от их клиентов, которые нередко приходили к нам в дом. Да, я забыл упомянуть, что, хотя в этом мире всё было перевёрнуто с ног на голову, здесь были свои законы и правила. Некоторые из них я усвоил ещё в первые несколько дней.

В Междумирье тебе не требуются сон и еда, хотя ты можешь спать и есть сколько тебе вздумается, но, чтобы не сойти с ума, лучше хотя бы делать вид, будто ты живёшь по правилам живого мира.

Второе правило гласило: занимайся хоть чем-то, что может отвлекать тебя и придавать твоему пребыванию здесь хоть каплю смысла.

Деньги в этом мире не имеют ценности, зато есть бартер. Так, например, у Эсти и Кристофера был свой маленький загробный бизнес. Ещё при жизни, живя в Вене, Эстер прослыла известной художницей, и сейчас она делала на заказ портреты давно потерянных любимых или же новых семей, которые воссоединились только после смерти. Для меня было странным, когда к нам в дом пришёл мертвец с почти перерезанным горлом, его голова держалось лишь благодаря кокетливому шарфику на шее, за ручку с красивой женщиной с рваными ранами на запястьях и попросил написать их портрет маслом. Взамен они принесли нам целую кастрюлю наивкуснейших итальянских спагетти, неизвестно как попавших в Междумирье. Угощенье мы разделили вместе с нашими соседями, у которых, к слову, висело уже не по одному портрету от Эсти в гостиной. Хотя деньги не были здесь в обиходе, Эсти рассказывала, что есть в Междумирье те, кто коллекционирует золото и дорогие украшения. Обычно такие мертвяки не гнушаются совершать грабежи, убийства и даже эксгумацию дважды погребённых.

Конечно, не все в этом мире представляли опасность. Например, наши соседи йети частенько угощали нас вкусными плодами из своего садика на заднем дворе. Я не знал названия этих фруктов, Кристофер и Эсти – тоже, и как они попали в загробный мир, оставалось для нас загадкой. Кристофер со смехом предполагал, что семена фруктов были в испражнениях наших соседей и они пронесли их в себе сквозь миры, а так как им, возможно, были не чужды природные звериные инстинкты, семена со временем оказались в грунте. Когда Кристофер так шутил, Эстер шикала на него, видя, как я почти лопаюсь от смеха, но потом, когда я уже похрюкивал, начинала смеяться вместе с нами. Так мы и хохотали втроём, пока слёзы не выступали у нас на глазах. Именно в тот период я осознал, что Кристофер и Эсти, несмотря на свой отталкивающий вид, – отличные собеседники и знают массу всего интересного, ведь помимо жизненного опыта у них накопился огромный багаж знаний о мире потустороннем. Я чувствовал их доброжелательное отношение ко мне и желание помочь, за что был безмерно благодарен.

Третьим правилом Междумирья, которое сразу же вдолбил мне Кристофер, было: не выходи на улицу вечером без средства самообороны, а ещё лучше, если у тебя всегда под рукой будет дубинка или что-то намного бронебойней, чем она. В подвале у Кристофера оказался неплохой оружейный арсенал, который он с любовью показал мне на второй день нашего знакомства. До этого я держал оружие только пару раз, когда мы всей семьёй ездили на каникулы поохотиться. Мой отец не был настоящим охотником, он получал большее удовольствие от созерцания природы и единения семьи в такие моменты. Он понимал, что может травмировать мою детскую психику, подстрелив какое-нибудь несчастное существо у меня на глазах. Поэтому он просто давал мне подержать ружьё, иногда разрешал пострелять по банкам. Это не вызывало у меня большого воодушевления, так как я практически всегда ошивался рядом с ма и попрошайничал маршмеллоу. Сейчас я с горечью вспоминал наши семейные вылазки и думал, как бы мне пригодились навыки стрельбы в этом диком мире.

Кристофер сразу понял, что снайпер из меня посредственный, и в кратчайшие сроки обустроил мне тир на ближайшем пустыре. Спустя пару недель активных тренировок я мог уже неплохо стрелять по незваным гостям, иногда забредавшим в наш тихий район. В основном это были бродячие бешеные собаки, похожие на ту, с которой мне довелось познакомиться в первый день; эти твари сбивались в стаи и мёртвой голодной сворой рыскали ночами по округе. Но иногда попадались существа и покрупнее. Как-то раз, когда над Междумирьем уже занимался рассвет, а я мирно посапывал в своей комнате, Кристофер тихонько разбудил меня и повёл на кухню, откуда открывался неплохой обзор на дорогу и соседские дома. Он указал куда-то пальцем, но спросонья я не заметил ничего необычного. Тогда старик чуть сильнее одёрнул дырявую шторку, и я увидел, как на противоположной стороне улицы, застыв в одном положении, стоит нечто. У этого существа наверняка когда-то был человеческий облик, но, видимо, со временем он стёрся, оставив лишь остов. На неестественно вытянутом теле не было одежды, но никаких половых признаков я не смог рассмотреть, как будто это человеческая болванка. Тело не производило пугающего впечатления, так как к этому моменту я уже принял многие странности Междумирья. Но когда лишённое мимики лицо повернулось к нам, сверкая крохотными глазами-пуговками, и раскрыло рот, полный острых зубов, издав хищный рык, я судорожно сглотнул.

– Не шевелись, парень, – тихо проговорил Кристофер. – Этот гость пришёл не к нам, но, если сейчас он побежит в нашу сторону, стреляй без раздумий.

Я почувствовал, как Кристофер вложил мне в руку один из наших тренировочных пистолетов. Будто почуяв что-то неладное, существо мотнуло головой и, волоча слишком длинные руки, двинулось к нашему дому. Я услышал щелчок затвора рядом с собой – Кристофер готовился дать отпор. Мои руки похолодели и налились тяжестью. Одно дело – отстреливать потусторонних собак, другое – здоровенного человекоподобного монстра.

– Давай, парень, не дрейфь, – попытался подбодрить меня Кристофер, – сейчас мы его размажем.

Я не был уверен, что готов кого-либо «размазывать», но тут, к моему облегчению, вдалеке послышался собачий лай, и впервые в жизни я порадовался тому, что где-то рядом ошивается стая бывших домашних любимцев. Человекоподобный монстр молниеносно изменил траекторию, издал громкий рёв и бросился вниз по улице в сторону исходившего звука.

Я услышал, как Кристофер с шумом выдохнул.

– Сегодня нам повезло, малец, не хотел бы я схлестнуться с этим гадом. А теперь, – он подтолкнул меня в сторону моей комнаты, – можешь передохнуть. Новый день на дворе, нужно набраться сил.

Со временем я понял, что гораздо большую опасность представляли собой мародёры, работавшие на Судью. Они докладывали ему обо всём, нападали на одиноких мертвяков или новоприбывших и отбирали все ценности. Иногда они предлагали работу тем, кто, по их мнению, мог быть полезен хозяину, – обычно это происходило, когда они получали достойный отпор от предполагаемой жертвы. Тогда их банда либо пополнялась ещё одним жестоким головорезом, либо, в случае отказа, потенциального кандидата находили расчленённым где-нибудь в канализации или же на местном кладбище появлялась свежая безымянная могила.

Да, даже в потустороннем мире имелось своё кладбище, и на первый взгляд оно казалось бескрайним. Большинство могил оставались безымянными, но были и те, рядом с которыми стояли никогда не гаснущие свечи или лежала приятная безделушка, напоминающая о недавнем дважды усопшем.

Однажды я спросил у Эстер, как такое может быть, что уже умершие умирают повторно.

– Всё очень просто и одновременно сложно, – начала она. – Как ты мог понять, в нашем мире не действуют привычные законы. Хотя на этой стороне понятие времени отсутствует и оно как бы остановилось, иногда незаметно для нас пролетают годы и даже столетия. Мы можем сколь угодно долго оставаться молодыми и сильными, но в одночасье превращаемся в труху или гниющие куски мяса. Некоторые обитатели этого места не всегда выдерживают накопившийся груз скорби и страха и попросту сходят с ума, становясь слишком опасными для окружающих. Тогда в дело вступает Судья и его подчинённые или наш многоуважаемый шериф. Они отлавливают бедолагу, прекращают его мучения, а затем кремируют.

Если ты когда-нибудь попадёшь в Город-дважды-мёртвых, то ты ни с чем не спутаешь район крематория. Но сначала ты почувствуешь запах, а потом уже увидишь его, – Эстер понизила голос, а я слушал её, одновременно боясь продолжения и желая услышать, что же ещё она расскажет. – После того как несчастного кремируют, события могут развиваться следующим образом: друзьям или родственникам вновь усопшего выдают его останки и они организовывают ещё одни похороны либо прах просто развеивают, если это был одиночка.

Помимо свихнувшихся есть ещё те, кто пробыл в Междумирье слишком долго и их время подошло к концу. Ты смотришь в зеркало и видишь, что ты уже не симпатичная двадцатилетняя блондинка, которая из-за расставания с ухажёром перерезала себе вены, а полуразложившийся труп с изъеденным червями нутром. Обычно после такого открытия, к сожалению, ты быстро угасаешь.

– Поверь ей, парень, – вмешался Кристофер, который, видимо, несколько минут подслушивал за дверью и наконец-то решил вмешаться в беседу, – Эсти знает, что говорит. Ещё задолго до того, как мы нашли тебя, у нас на попечении жила Кэролайн. Совсем ребёнок. Она попала к нам прямиком из больничной палаты, где скончалась от разрыва аппендицита. В отличие от нас, она помнила свою смерть и то, как парила над собственным телом, когда врач интенсивной терапии назвал точное время смерти. Мы прожили вместе отличных пять лет, она была нам словно дочь, но, увы, счастье не может длиться вечно. Однажды утром она, встревоженная, вбежала к нам на кухню, и, поверь, её было совершенно не узнать: вместо милого личика и светлых волос мы увидели совершенно безволосый, наполовину оголившийся череп, ввалившиеся бока, обнажающие выступившие рёбра. Мы опешили, ведь ещё вчера она бегала по дому и щебетала, словно птичка. Когда она в слезах бросилась к нам, силы оставили её и она упала в обморок. Мы были в ужасе! Такая милая девочка и такой страшный конец. Уже тогда мы поняли, что она скоро покинет нас.