Лицо удачи

Эйфория грядущих перемен начала ослабевать – Трифоновой снова захотелось жалеть себя и выть. «Мне необходимо есть хоть что-нибудь, мне силы нужны», – подумала она. И зашла в супермаркет. Купила минералки, сока и несколько баночек детского пюре – овощного, фруктового, мясного. Она надеялась, что сумеет заставить себя глотать это протертое нечто. Оказалось, что еда для младенцев очень дорогая. И кто-то еще удивляется, что люди мало рожают. Произвести на свет легко. А вот прокормить при таких ценах не каждой удастся. Про одеть, обуть, выучить даже задумываться было страшно.

Вернулась домой, накормила Журавлика, опасливо съела яблочное пюре. Действительно, желудок такая пища не напрягла. Но гадость была редкостная. Как сказал один пациент, впервые отведав диетической каши: лучше смерть. И все-таки Катя была уязвлена. Медик, называется! Не догадалась попробовать что-нибудь кроме бульона! В ознаменование избавления от ненавистной жидкости Катя вывела песика гулять. У нее было странное состояние. Казалось, что она сутки двигала мебель или вскопала огород. Плечи болели и не желали расправляться. Ноги и руки немного дрожали. Типичная усталость. Но ведь она ничего не делала, только психовала и ела. Стоять во дворе, а потом ловить резвого хулигана было невмоготу. И Катя повела его по улице, обсаженной тополями лет шестьдесят назад.

Вскоре она озадачилась и сообразила, что заглядывает в арки, ища укромное, но не очень темное место, где можно пересидеть ночь, даже вздремнуть до рассвета. Пространство было знакомым. Вон справа скамейка в дворовом тупичке. А слева маленький скверик с давно не работающим фонтаном. Катя знала, что Анна Юльевна приютит, не успей она найти кров. Девчонки в общаге что-нибудь придумают из солидарности, даже если ни одной знакомой там не осталось. Но Катя ни с кем не собиралась объясняться. Никого не хотела просить. На крайний случай оставался какой-нибудь хостел. Только у нее возникла потребность в настоящей бездомности. Ночь на улице была бы пиком ее мытарств. Да, преодолимым, не гибельным. Но после него должен был наступить перелом не в судьбе, не в обстоятельствах, а в самой Кате. Ее истерически занимало, какой она будет наутро.

К концу прогулки Трифонова сникла. Центр Москвы – средоточие блеска, шика и простора. Разве богачи сдают чуланы в роскошных квартирах? А если вдруг мрачные извращенцы занимаются этим, то за какие деньги? От тошнотворной правды несчастная медицинская сестра лишилась остатков воли. Добравшись до своей постели, она не включила компьютер. Стоило ли мудрствовать лукаво, выбирая по заведомо неверному расчету? Утром зайдет на сайт в «аренду комнат» и будет звонить по всем номерам подряд. Ей было все равно, куда перебираться. Но даже при такой неразборчивости снять жилье за день не удастся. Сон грубо шваркнул ее тяжелым кулаком по затылку, покрошив остатки мыслей в салат. И всю ночь Катя пыталась разобраться, из чего именно он сделан.

Разбудила ее привычная мелодия. Катя нащупала телефон возле подушки и решила, что ей снится звонок Анны Юльевны. Но голос-то чудиться не мог. Слуховых галлюцинаций у Кати не было даже в моменты полного отчаяния от бессонницы и бескормицы.

– Екатерина, ты еще не угробила хозяйку, я надеюсь? И не пытайся. Дочь моей подруги ушла из дома и сняла квартиру. Но платить одной дороговато. Мать решила, что надо подсуетиться и найти ей хорошую компаньонку, пока она сама не нашла плохую. Я сказала, что ты вредная, но порядочная. Ее больше впечатлила твоя профессия. Так что медсестра – это звучит гордо. Тебя интересует такой вариант? Тебе нужно больше общаться с ровесницами, а то, как я догадываюсь, с пенсионерками не складывается.

– А где квартира? – обалдело спросила Катя.

– По-моему, на севере.

– А когда можно переехать?

– Насколько я поняла, чем быстрее, тем лучше. Прислать эсэмэску с номером? Свяжись, поговори с девочкой, от тебя не убудет.

– Да, пожалуйста, доктор, миленькая… Вы ведь прямо сейчас пришлете? Я не знаю, как вас благодарить. Вы не представляете, что вы для меня значите! – Трифонова впервые за годы в Москве утратила свою вяловатую сдержанность.

– Ты на что попало-то не соглашайся, – немного испугалась ее реакции Клунина. – Расспроси, посмотри, обмозгуй, что называется.

– Анна Юльевна, еще секундочку, только один вопрос, – молила Катя, что было вообще из ряда вон. – Мне очень нужно переехать и очень срочно. Я не знала, как успеть. И тут ваш звонок. Скажите, это бог обо мне вспомнил, да? Или просто так повезло?

– Катя, успокойся. Полагаю, дело в социальных сетях. Я вчера зашла в Фейсбук, а в ленте клич заботливой матери. Я вспомнила, что ты первым делом емко ругнула свою квартирную хозяйку. Потом меня насторожило слово «самосохранение». Какое-то оно не твое. Я связалась с подругой. Вот и все.

– Спасибо, доктор.

– Не за что. Лови номер и не унывай.

Через минуту Катя выстукивала цифры на экране. Гудок, гудок, гудок… Потом:

– Слушаю, говорите.

– Привет. Я Катя. Трифонова.

– Отлично.

– Мне номер дала Анна Юльевна, мой доктор…

– А почему она ко мне своих больных направляет?

– Нет, она не в том смысле доктор, что я больная. Насчет квартиры…

– Уже понятнее. Вы от моей мамы?..

– Нет, я маму не знаю, с ней дружит Анна Юльевна.

– Ваш доктор?.. Во-первых, давай на «ты». Во-вторых, я уже запуталась. Согласна платить пополам?

– Это сколько?

– Двадцать пять тысяч. Плюс три с небольшим коммуналка. Потянешь?

На шесть тысяч больше, чем сейчас. Это грозило ужесточением и без того не ласковой экономии. Но читать десятки объявлений и испытывать одно разочарование за другим было невыносимо. Думать о сосуществовании с хозяйкой-пенсионеркой тоже. Клунина права, хватит с нее старух, которым жить охота, но не на что и незачем.

– Согласна, потяну. Где именно квартира? Север Москвы большой.

Собеседница рассмеялась:

– Тайны хранить умеешь? От своей Анны, как там ее по батюшке? До мамы не дойдет? Я, если честно, немного путаю следы. Боюсь, родители меня не поймут, если узнают, где на самом деле сняла. Они у меня такие… Не буржуазные. Или тебе конкретно на севере удобно?

– Могила! – воскликнула Катя. – На север плевать с десятой вышки. И знаешь, я тоже очень постараюсь, чтобы никто не узнал о моем новом местожительстве.

– Наш человек. Тогда я скину адрес. Подъехать сможешь? Поговорим нормально.

– Тебе на работу не надо?

– Суббота сегодня.

– Ой, свершилось, я прочувствовала, что в отпуске! Через пару часов буду. Мне еще собаку выгуливать. Хотя она не моя.

– И это подходит. У меня дома кот и хаска. Скучаю. Но сюда не пускают с детьми и животными. Ладно, до встречи, жду.

Трифонова читала эсэмэску неведомой девушки. И никак не могла перейти от названия улицы к номеру дома. Снова, и опять, и вновь буквы складывались в два слова – Большая Садовая, Большая Садовая, Большая Садовая… Возмутительная сумма теперь казалась мелочью. И что, вся аренда пятьдесят тысяч и жировка? Всей квартиры на Маяковке? Точно? Может, все-таки пятьсот? Невероятно.

«Анна Юльевна, разве в социальных сетях дело?» – укоризненно шептала Катя. Она уже знала ответ, но еще боялась себе поверить. Это было везение собственной легкомысленной персоной. Оно вторые сутки то ли обнимало ее, непонятливую, за плечи, то ли трясло за шкирку. А она все задавала доктору наивные вопросы. Отвыкла от того, что ее словно ведут за руку кратчайшей, удобнейшей, приятнейшей дорогой. Предупреждают о бугорках, не давая споткнуться. Переносят даже через крохотные лужицы. Забыла, как само собой, получается что хочешь. «Любой каприз за ваши деньги». Нет денег? Возьмите! И продолжайте капризничать. А главное, везунчик перестает догадываться, что бывает иначе. Просто мир так устроен. Он замечательный. В нем хорошо.

Катя не улавливала, что в ее интерпретации везение становится добросовестной няней или любящей матерью. А она сама впадает в раннее детство. Да и какое это имело значение. Ничего, кроме твоей ближайшей цели, не имеет значения, когда везет.

4

Трифонова очнулась. Снег кончился и уже таял вместе с магией, которую создал. Только на нехоженой земле Патриков и в развилках крупных ветвей еще держался. Но ему явно недолго осталось. И Козиха, и Тверской бульвар, и Малая Бронная, по которой девушки неспешно возвращались, были пустынны. Изредка замаячат впереди неясные силуэты и растворятся в переулках и дворах, не дав времени сообразить, мужские они или женские. Впрочем, кажется, пол странствующих под фонарями не занимал даже их самих.

Катя с трудом привыкала к здешнему безлюдью. По Садовому еще бродит молодежь, но шагни в сторону – ни души. Возле расположившегося в нежилом доме кафе смолит толпа, а обойдешь ее и не встретишь до конца улицы никого. Через пять минут развернешься обратно, уже и толпы нет. Чудеса. Поначалу Трифонова была уверена, что центр бурлит любым своим квадратным метром круглосуточно. Ее уже не так сильно, как раньше, терзала мания преследования. Но она благоразумно отказывалась вылезать из дома после сумерек.

Александрина же, непутевая дочь своего сумасшедшего города, выходила на прогулку, когда ей хотелось. В одиннадцать вечера так в одиннадцать, в полночь так в полночь, в час так в час. Это потом Катя убедилась, что она очень даже путевая. Многие девчонки возвращались домой совсем поздно – с работы, вечеринок, концертов. И шли себе в одиночестве, даже без подружки. Немыслимая в провинции храбрость. Москвичи вообще не боялись шастать по городу в любое время. А их привычка выскакивать среди ночи в ближайший магазин, не глядя на часы, только потому что засиделись и кола с чипсами кончились, приводила Трифонову в ужас.

Когда соседка впервые пригласила ее гулять ночью, Катя запаниковала и отказалась. Александрина не настаивала, собралась и ушла. Несговорчивая медсестра пробеспокоилась до ее возвращения и решила, что больше одну не отпустит. Пусть Александрина дура, пусть искушает судьбу, но если с ней что-нибудь ужасное приключится, оправданий у Трифоновой не будет. Ведь могла час потратить на человека. Самой полезно было бы размяться. В следующий раз она приказала себе сопутствовать. Дался выход тяжело. Зато сразу все выяснилось про тишь, гладь и благодать столичного центра. После закрытия метро в нем оставались только свои. И своих было очень мало.

Прогулки больше не были обязаловкой. Катя не сходила с ума, если Александрина гуляла сама по себе. И соглашалась пройтись вместе довольно часто. Она перестала бояться ночных улиц. То есть переставала. То есть заставляла себя переставать.

Катя покосилась вправо. Александрина все так же молча шествовала рядом и неудержимо зевала в обтянутый лайковой перчаткой кулак. Снотворное поздней вылазки начинало на нее действовать.

– Давай-ка разговаривать, – милосердно предложила Катя.

– Неужели решилась?