Лицо удачи

Домашняя москвичка, которой в любую секунду есть куда вернуться. Бездомная медсестра о наглости владельцев уже все передумала. Ей было не интересно. Александрина оказалась чуткой. И сразу перестроилась:

– В этой сталинке квартиры небольшие. Но и они в приличном состоянии гораздо дороже. Соединенные две-три с перепланировкой и евроремонтом – вообще закачаешься. Наши хозяева со скрипом потянули косметический – заклеили одни бумажные обои другими бумажными. Установили белорусскую сантехнику – чисто, но жутковато. А еще потолок вымыли. Но, похоже, не красили. Так что не парься, ни один самовлюбленный болван сюда не въехал бы.

– А мы себя не любим, – покорно согласилась Катя.

– Конечно, нет. Я как представлю взаимную любовь с собой… Или еще круче – безответную… Мы с тобой себя уважаем. Мы – девчонки трудящиеся, нам зарплата не с неба падает. Опять же молодые, в четырех стенах не киснем, только ночуем. И, наконец, чем меньше отдадим чужим дяде с тетей, тем больше самим останется. На том стояли, стоим и будем продолжать в том же духе.

Концовки у нее были оптимистическими, о чем бы ни шла речь. «А ведь она права, – мысленно согласилась Катя. – Почему я все считаю наказанием? Чьим? За что?» Александрина, которой уже не терпелось заняться чем-нибудь, помимо нудных разговоров, сунула ей в руки два листа с печатным текстом. Договор аренды. Трифонова сосредоточенно начала читать.

– Кать, эти бумажки не имеют юридической силы. Они даже у нотариуса не заверены. Я думала, ты сумму оплаты посмотришь, чтобы не сомневалась в моей честности. Или в чем там сомневаются, когда платят? Я с тебя лишнего не возьму. Вот расписка хозяина, что я внесла залог и деньги вперед за первый месяц. Второй начинается как раз сегодня, за него уже пополам. Ну, и залог тоже пополам. Кстати, он без коммуналки. Хочешь, предъявим друг другу паспорта. Все быстрее будет, чем изучать эту муть.

– Действительно, чего я занудствую, – немного смутилась Катя, мельком взглянув на расписки. – Твоя мама и Анна Юльевна дружат. Считай, поручились за нас.

– Какие мы взаимодополняющие, – рассмеялась Александрина. – Я пошла от недействительных в любом суде документов. Ты от рекомендаций. Встретились посередине. Меня это устраивает.

– И меня. Я должна тебе пятьдесят три тысячи. Правильно? – Трифонова вышла в прихожую, достала из баула свой маленький рюкзачок, из него кошелек и вернулась. Отсчитала купюры: – Держи.

– Вот оно! Вот чего мне не хватало все утро! Живой денежки в загребущих лапах! – радостно потрясла обретенными рублями Барышева. – Жизнь меня балует. Хотя нет, она просто осуществляет рекламный слоган: «Вы этого достойны». Я-то готовилась ждать приятного момента до следующих выходных. Думала, пока кто-нибудь найдется, пока созвонимся, пока явятся смотреть. А ты нашлась, позвонила и явилась сразу. Ура?

Катя кивнула. И почувствовала, что у нее кружится голова. Энергия, в которую превратилось детское пюре, слишком быстро иссякла. Александрина заметила, что ей не по себе:

– Побледнела ты. Всегда так тяжело с деньгами расстаешься?

– Да ну тебя, – отмахнулась теперь уже полноценная соседка. – Я, между прочим, тоже психовала. Если бы не эта квартира, могла завтра остаться на улице. Хозяйка больную сестру привезла, а меня попросила… Только вчера, кстати.

– Вот дрянь! – вскинулась Александрина, словно ее регулярно гнали бомжевать. – Надо даже в эти липовые договоры вносить пункт, чтобы предупреждали жильцов за месяц.

– Где там моя комната? Справа? Слева? Я не запомнила.

– Идем. Тебе надо отдохнуть. Подчеркиваю, отдохнуть у себя дома.

И снова Катя отметила, что она умеет найти хорошее во всем. Даже плакать расхотелось от «у себя дома». Но неуемная Александрина добрым словом не ограничилась. Подхватила с пола баул, распахнула дверь, а когда Трифонова вошла к себе, аккуратно закрыла ее. Катя осталась одна. И не смогла даже рассмотреть обстановку. Кое-как дотащилась до дивана, прилегла, закрыла глаза и уснула через минуту.

Сегодняшнюю Катю поражал ее тогдашний режим. Видимо, его навязал инстинкт самосохранения. Несколько ложек еды, час лютой тоски, три часа злых яростных мыслей, потребности двигать горы и бестолковой активности, два часа хрупкого, но нерушимого сна. Потом все сначала, независимо от времени суток. Это животное существование выматывало посильнее, чем умственное напряжение. Но прекратилось оно лишь тогда, когда девушка отъелась и отоспалась.

В тот день после детского прикорма тоску отменила дорога на Триумфальную. Появившиеся силы ушли на общение с Барышевой. Сон явился по расписанию. Далее следовала потребность в паре ложек гомогенной безвкусной массы.

Выдумщица Александрина плела, будто готовила роскошный завтрак с шампанским. Ничего подобного. Проснувшись, Катя смущенно вышла в кухню. Ей очень хотелось пить.

– Есть кипяченая вода? – хрипло спросила она.

Компаньонка понимающе вынула из белого «солдатика» щербатую чашку:

– Хозяйская. Такое старье оставили. Кипяченой нет. Фильтрованная пойдет?

– Да, спасибо.

Барышева налила воды и поставила на край стола. Его центр занимали крупный помидор, несколько перьев зеленого лука и коробка сырых яиц. Рядом скромно примостилась бутылка чилийского красного сухого. У Трифоновой рот наполнился слюной, а мозг отвращением. Страшно было представить, что будет, если она запьет кислым вином горячую яичницу с помидорами и луком. И никогда ничего ей сильнее не хотелось, чем всего этого. Надо было отказываться, пока Александрина не поставила на плиту сковородку. И Катя тихо, но внятно сказала:

– Мне надо уйти. Там собака одна, будет до утра лаять. Завтра появлюсь с остатками вещей. Рано.

– А я думала, отметим, – соседка четко ткнула пальцем в бутылку.

– Ты прости меня, ладно? Я действительно сижу на зеленом чае. Не могу пока ничего кроме.

– Так ты голодаешь! – осенило Александрину. – Надо же, мне и в голову не пришло. Расскажешь, каково оно? Я однажды собралась, когда вычитала, что француженки раз в три месяца по три дня голодают. Но в статье было написано, что перед сном надо пить отвар вербены. Это успокоительное, я потом выяснила. А тогда плюнула – вербена какая-то, лень заморачиваться. И, прикинь, вечером закатила истерику. Буквально орала на родителей из-за того, что они телик включили. Моя мама – опытная диетчица. Отварила цветную капусту, сбрызнула маслом, сунула мне ржаной хлебец. И, разумеется, не забыла съязвить: «Не всем дано голодать. Прекрати обезьянничать. Ты не парижанка». Я так хотела жрать, что даже не разозлилась.

– При чем тут парижанка, москвичка? Это зависит от биохимии организма, а не от географии, – вздохнула медсестра.

И ушла так поспешно, что не услышала, как Александрина крикнула ей вслед:

– Погоди, торопыга несчастная! Возьми ключи! Ключи возьми!

Честно говоря, Катя расстроилась из-за того, что не вовремя заснула. Что не рискнула поесть и выпить с соседкой. Никто не заставлял обжираться, а глоток вина и половинка жареного яйца ее не убили бы. Ведь эти незатейливые посиделки для дальнейших человеческих отношений очень важны. Меньше всего Трифонова хотела показаться Барышевой экстравагантной, потому что никогда такой не была.

Она довольно бодро шагала, подчиняясь ритму метро, и горько недоумевала. Как ей удалось распуститься до предела? Почему не взяла себя в руки? Не она ли сама твердила девчонкам еще в поликлинике и общежитии, что спастись от внешнего трудно, потому что не все от тебя зависит. Но уж внутри себя прибраться самостоятельно должен любой. И что сделала? Прибралась? Нет, захламила голову напрочь.

«Давай, понижай самооценку до ноля, уходи в минус, – отбивался здравый смысл. – Тебе просто начало везти. И за одну ночь, пока ты дрыхла, вместо того чтобы лопатить объявления, нашлась квартира в центре. Теперь, конечно, можно праведно интересоваться, почему так долго не могла собрать себя в кучу. Не это странно. А то, что, когда хозяйка решила возвращаться, прихватив сестру, тебе уже везло. Когда ты плакала от обиды и не знала, куда податься, удача снисходительно гладила тебя по макушке. Действительно, не стоит отчаиваться, когда трудно и плохо».

Эти рассуждения чем-то уже напоминали рассуждения прежней Трифоновой. Катя отвыкла от собственного здравомыслия. И вдруг сообразила, как ей его не хватало. Только с ним она чувствовала себя полноценной. А розовые очки пусть носит Александрина. Знала бы Катя, какого цвета очки на Барышевой, не шутила бы.

Катя последний раз шла в квартиру, где чуть не свихнулась. И впервые не торопилась оказаться за запертой дверью. Она видела город, который был мощнее любого человеческого состояния. Он обеспечивал десятки впечатлений разом. Люди двигались, машины ехали, уличные перспективы открывались – ничего застывшего и безысходного. И это был лишь малюсенький кусочек громады, которая вся вот так же шевелилась, торопилась по своим делам и прихотям не только на земле, но и под ней. А еще в небе летали самолеты. Трифонова поддалась обаянию Москвы. Она не могла сопротивляться самодостаточности этого города с первого дня.

Именно поэтому ей в голову не пришло уехать от всех своих злоключений домой. Подворотню, скамейку выбирала, чтобы укрыться на ночь, а о собственной комнате в нормальной трехкомнатной квартире, о бабушкиных пирожках, трогательных маминых хлопотах, папином умении рассмешить не вспомнила. Непостижимая равнодушная мощь города всегда действовала на нее лучше, чем привычное бессильное сострадание родных людей.

С чужими тоже не очень складывалось. За годы в Москве Катя так ни с кем и не подружилась. Хотя в мегаполисе двум одиноким женщинам нетрудно начать приятельствовать. Для этого нужны бутылка вина, свободный вечер, дрянное настроение и желание в кои-то веки рассказать о себе правду. Обычно пожаловаться. Все равно на что: на сегодняшнее хамство начальника или на давнюю измену первого мальчика. Как правило, одна слушает, поддакивает и сочувственно кивает. А другая, выслушав ответную исповедь молча, энергично призывает кару небесную на лысины всех мерзавцев, топчущих землю. Думать о собеседнице каждая может что угодно. Например: «Сама, дура, виновата». Но собственная откровенность дорогого стоит. И в следующий раз обе встретятся уже почти подругами.

Катя относилась к типу не кивающих, а проклинающих. Но это не имело значения, потому что о своих проблемах она не хотела никому рассказывать – не могла из себя ни слова выдавить. Не видела в этом смысла, хоть режь. Конечно, добиваться от нее откровенности, угрожая кухонным ножом, никто не пытался. И она слыла девушкой, которая не нуждается в компании. Но судьба настойчиво протягивала ей руку помощи. «Она и во второй раз сделала это в месте выгула собак», – насмешливо подумала Трифонова. Но, справедливости ради, пришлось признать, что больше негде было: Катя выходила из дома только с Журавликом.

Тогда стандартно все получилось. Она, после неудачной попытки залить горюшко коньяком, не прикасалась к спиртному. Зато та, которую затейница-судьба на нее вывела из льдистых февральских сумерек, за ужином выпила пару бутылок пива. И готова была развеять свое одиночество, пообщавшись с кем угодно.

Увидев входящих на площадку крепкую девицу и черного русского терьера, ростом хозяйке до талии, Трифонова благоразумно подхватила своего тщедушного дворянина на руки и собралась убраться подобру-поздорову. Владельцы крупных собак не слишком церемонятся с владельцами даже породистой мелочи.

– Ой, не бойтесь, мой Латик не тронет. Он обожает играть с малышами. Не зря же я раз в неделю по два часа вместе с ним выполняю задания инструктора-кинолога.

– Это и есть собака Берии? – робко спросила Катя, не спеша опускать Журавлика на землю. – Или я его с кем-то путаю? Извините, в породах не сильна.

– Собака Сталина, – мрачно поправила девица. Вид у нее был такой, будто она восстанавливала историческую справедливость. Но, поскольку Трифонова довольно вяло пожала плечами, смягчилась: – У меня до Латика был ризеншнауцер. Сука. Адель. Выше, чем он, кобель, представляете? И умнее, честно говоря, на порядок.

– Еще выше? А умнее, это значит, беседовала с вами по-человечьи? – Катя пыталась говорить твердо, потому что Латик уже знакомился с ней – дружелюбно и на удивление грациозно. Потом явно намекнул, что рыжему Журавлику полезно размяться. Тот, как ни странно, начал вырываться, просясь к симпатичному чудовищу. – Самоубийца, – прошептала Катя.

Через секунду псы носились друг за другом кругами. Через пять минут понюхались. Через десять каждый занялся своими делами. За это время девушки представились друг другу:

– Меня зовут Вера. То есть по паспорту я Вероника, но Вера больше соответствует моей натуре. Проектирую многоэтажки. Не архитектор, инженер.

– Катя. Медсестра. Хирургическая.

– Давайте на «ты», мы, кажется, ровесницы.