Свидания во сне. Роман

– Было бы неплохо. Тем более Фатимкин плов всегда вкусный, но, блин, неудобно же.

– Я мигом.

Бердах пришёл быстро, держа в руке касу,[12 - Каса – глубокая тарелка для бульона и вторых блюд.] накрытую тарелкой. Есть по его настоянию пришлось сразу же, чтобы плов не остыл. Усевшись в кресло, он смотрел, как я, скрестив ноги, сидела на диване и уплетала ужин, переданный заботливой подругой.

– Люблю смотреть на девушек, которые едят с аппетитом, а не жеманятся в компании мужчины, – заметил он, когда я, закончив есть и шла мимо него в кухню, чтобы помыть посуду.

– У меня осенью всегда отменный аппетит, потому и поправляюсь на пару килограмм, жирок коплю на зиму как медведь, – усмехнулась, вспомнив намеки Сапаргуль на мою округлившуюся фигуру.

– А я похудел за последние месяцы – все дома заметили. Мама разволновалась и предложила съездить к врачу. А отец шутит, что это любовная лихорадка.

– И кто же та юная особа, из-за которой вы сохнете, уважаемый? – чувство юмора вернулось ко мне.

– Я не сохну. Я терпеливо жду, когда ледяная особа, стоящая сейчас напротив меня, обратит внимание на скромного своего друга и прекратит весь этот спектакль с намеками и недомолвками, – Бердах выжидательно смотрел, прислонившись к дверному косяку и сложив руки на груди.

Я старательно тёрла сухую уже касу полотенцем, не поднимая головы. Сердце бешено стучало в груди, отправляя горячие волны по всему телу, ноги подкашивались, но я упорно вытирала чашку, чувствуя, что нужно сказать что-то и поднять голову, но не могла заставить себя ничего сделать. Бердах подошёл и забрал из моих рук полотенце с касой, затем приподнял мой подбородок и заглянул в глаза. На мгновение, я потеряла равновесие, забыв как нужно стоять вертикально, и уткнулась ему в плечо, обняв за талию. От него пахло одеколоном, чистотой и чем-то очень родным, почти позабытым. Так пах папа в моём детстве, когда приходил с работы и обнимал свою любимую Ланку, чмокая в нос.

Мужчина, чужой для меня ещё полчаса назад, вдруг стал близким и знакомым, как будто мы вместе уже не один день. И поцелуй его не оказался неожиданностью, а был принят как долгожданная награда за месяцы ожидания и волнения. В голове проносились неясные образы: развевающаяся на сквозняке белая лёгкая занавеска, рассыпающиеся из букета алые розы, девушка в длинном платье с цветочным венком на голове, сине-зелёная гладь воды, серебристый песок под ногами. Затем всё пропало, и я, открыв глаза, увидела близко-близко лицо Бердаха. Он смотрел на меня в упор, едва улыбаясь уголками губ. Улыбнувшись в ответ, я огляделась вокруг, ожидая увидеть всё что угодно, но не мою тесную кухоньку. Всё было таким же, как несколько бесконечных минут назад, но я уже была другая – лёгкая, окрылённая нежными прикосновениями и поцелуями любимого человека. Казались смешными мои недавние сомнения и слёзы, обидные слова Сапаргульки и ирония Бердаха по поводу отношения полов, – всё казалось нелепым и глупым по сравнению с этим моментом. Я засмеялась тихонько, вновь уткнувшись в плечо Бердаха.

– Ланочка, милая, а я ведь влюбился в тебя с первого взгляда. Вру, со второго, когда увидел тебя за столом в твоей конторе, заваленным бумагами, счётами и калькулятором.

– А когда был первый взгляд? – томно спросила я, прекрасно зная ответ на свой кокетливый вопрос.

Впервые мы встретились шесть лет назад на свадьбе его брата с Фатимкой. Нас выбрали свидетелями молодожёны. Тогда мы провели вместе весь день, катаясь по нашему городку на новой чёрной «Чайке», украшенной воздушными шариками и лентами, зачем-то вставая с женихом и невестой под каждое скандирование «Горько!», танцуя нелепый «Вальс свидетелей». Вернее, танцевал Бердах за нас обоих, я же волочилась за ним, едва успевая переставлять деревянные от усталости и высоких каблуков ноги.

– Первый раз на свадьбе Кунграда я тебя хорошо не рассмотрел, боялся даже взглянуть лишний раз, – ты была надменная и неприступная как статуя в парке. Только когда танцевали, что-то человеческое уловил в твоём взгляде, какую-то печаль.

– У меня от новых туфель мозоли болели, и ноги страшно устали от каблуков, – хихикнула я, разрушив романтический момент.

– Мозоли? – рассмеялся Бердах. – Значит, ты тогда скривилась от боли, а я решил, что это девичья печаль?!

Приступ смеха сменился новым поцелуем, после которого мы в обнимку перешли в комнату и устроились в кресле, лаская друг друга. Его горячие губы нежно прикасались к моей шее, ключице, опускаясь ниже и ниже. Пуговицы кофточки расстегивались под его нетерпеливыми тонкими пальцами, обнажая напрягшуюся грудь. Окунувшись в негу, я не соображала ничего, однако, когда Бердах расстегнул замочек юбки, непроизвольно вскочила с кресла и, отвернувшись, судорожно начала застегивать пуговицы кофты и поправлять сбившуюся юбку.

– Что с тобой? – промурлыкал он, обняв меня за талию сзади.

Я молчала, не зная что ответить.

– У тебя «красные» дни? – не отставал он, продолжая ласкать грудь сквозь кофту.

Чувствуя, что сейчас упаду в обморок от желания, захлестнувшего меня с новой силой, пробормотала:

– Я боюсь. Это первый раз.

– Ты – девственница? – в возгласе Бердаха прозвучало неподдельное удивление, смешанное со страхом.

– А ты как думал? Конечно.

Не говоря ни слова, он развернул меня к себе и внимательно заглянул в глаза. Господи, сколько нежности и любви излучали его глаза, сколько страсти и желания. Устоять перед этим взглядом было невозможно, и я сама потянулась губами к его шее. Спустя какое-то время Бердах нежно отстранил меня и уже нормальным голосом спросил:

– Можно у тебя спросить кое-что? Только, чур, не обижаться, ладно?

– Спрашивай.

– У тебя никогда не было парня, который бы хотел близких отношений?

– Были, но я не хотела терять девственность до свадьбы. А до свадьбы дело так и не дошло.

– А сейчас?

– Что сейчас?

– Ты готова подарить её мне, или будешь ждать свадьбы?

Вопрос поставил в тупик. Отдаваясь его ласкам, я не думала о девственности и свадьбе. И вдруг в мозгу щёлкнуло – он сказал о свадьбе.

– Это предложение? – я затаила дыхание, ожидая ответа.

– Да. Прости, что я не стою на одном колене и не держу в руках бархатную коробочку с золотым кольцом. Но всё это обязательно будет, обещаю тебе, милая.

Счастье подкатило откуда-то изнутри, из глубины тела и упёрлось в горло, сдавив его сладкими спазмами. Обняв Бердаха за шею и не в силах сказать что-то, глупо улыбалась, не сводя глаз с репродукции картины Крамского «Неизвестная» на стене. Впервые в жизни я внимательно разглядывала девушку, сидящую в пролётке: чёрный бархатный берет с белым пером, бархатное же пальто, или как они эту одежду в те времена называли, руки в меховой муфте и гордый взгляд. Нет, не то что гордый, он – презрительный. И вот эта Неизвестная смотрит на меня сверху вниз, и в её взгляде читается: «Ты такая же как и все женщины, не знающие себе цену. Тебя приласкали и ты готова отдать самое дорогое, что хранила все эти годы, первому встречному. Где твоё достоинство?». Отведя глаза от картины, я прошептала ему на ухо: «Я хочу всё это в первую брачную ночь», – сделав ударение на «всё это». Пауза затянулась, и я уже пожалела, что сказала о первой брачной ночи, ругая себя за излишний романтизм и древние взгляды на то, с чем мои подруги расстались сразу же после школы, как с надоевшей школьной коричневой униформой. Бердах ещё раз поцеловал и посмотрел на часы.

– Ланочка, милая, я пойду. Завтра поговорю с родителями и скажу тебе, когда они приедут к твоим свататься. Не волнуйся, моя красавица, всё будет, как ты мечтала.

Что я могла сказать? Он читал мои мысли и угадывал желания, хотя, наверное, у всех молоденьких девушек мысли и желания одинаковые. Но мне-то уже почти тридцать, а я всё ношусь со своей девственностью, как с писаной торбой, и мечтаю о кипельно-белом подвенечном платье с длинным газовым шлейфом.

Ночью не сомкнула глаз, ворочаясь с боку на бок и боясь поверить в то, о чём сказал на прощание Бердах. Желание быть безмерно счастливой боролось с моим извечным страхом под названием «как бы чего не случилось», в конце концов, я решила быть счастливой, но не терять бдительности при этом. Страх отпустил, уступив место фантазиям: свадьба в ресторане «Кырк кыз», чёрная «Чайка» с куклой на капоте, Центральный ЗАГС, марш Мендельсона, красные гладиолусы к «Вечному огню» и розовые розы в моих руках. Где-то в уголке подсознания маячила мысль, что свадьбу придётся отложить до весны, чтобы не месить грязь в белых туфлях-лодочках и не мерзнуть в тонком платье зимой, но я старательно её отгоняла, не желая омрачать красивые мечты.

После работы, несмотря на моросящий мелкий дождь, пошла на базар за мясом и овощами, чтобы приготовить ужин и удивить Бердаха. В то, что он приедет вечером, я нисколько не сомневалась, окрылённая вчерашними признаниями и поцелуями. По дороге решила, что запеку кусок говядины со сметаной и картошкой в духовке и приготовлю пару свежих салатов, поэтому сначала направилась в мясной ряд.

Выбирая кусок получше и внимательно следя за мясником, старавшимся подложить побольше костей в чашку весов, не заметила Фатиму, которая тоже покупала мясо. Пока мы здоровались, продавец всунул в пакет большую кость, из-за чего пришлось с ним спорить до хрипоты в два голоса. В конце концов, я настояла на своём и, получив красивый кусок говядины с мелкими косточками, победно ушла с Фатимой под ручку. Покупая овощи внутри крытого рынка и обмениваясь новостями, мы незаметно подобрались к нашим с Бердахом отношениям. Вернее, я рассказала о вчерашнем разговоре и предложении о замужестве, ожидая от неё поздравлений. Но она как-то странно глядела на меня, пока я говорила, а затем тяжело вздохнула и вместо восторженных охов и ахов отчеканила: «Вряд ли моя свекровка согласится на ваш брак. Она уже ему невесту приглядела и собирается свататься перед Новым годом. Она ни в какую не хочет сноху европейку». Остановившись у прилавков с корейскими салатами, я ошарашенно глядела на подругу, надеясь, что она пошутила. Фатимка погладила меня по рукаву пальто и, заглянув в полные слёз глаза, добавила: «Но ты держись, Ланка. Бердах – не мямля и просто так не сдастся, может быть, ещё всё образуется у вас, и мама не будет сопротивляться. Я Кунграда тоже подключу, чтобы на неё повлиял. Не в средневековье же живём, в конце концов».

Молодые кореянки наперебой предлагали нам попробовать салаты, протягивая вилки с нанизанными солёными огурцами и нашинкованной соломкой морковкой, но меня тошнило от запахов специй и хотелось поскорее вырваться из этого галдящего мира на свежий воздух, поэтому я, торопливо бросив «Пока» подруге, скорым шагом направилась к воротам. Она попыталась остановить меня и что-то говорила вслед, однако я ничего не слышала. В голове молоточками звучали её слова: «Она не хочет сноху европейку, она не хочет сноху европейку, она не хочет сноху европейку».

Стоя в переполненном троллейбусе, не замечала толкотни вокруг и ругани пассажиров, уцепившись за поручень одной рукой, а другой держа, ставшей вдруг ненавистной, базарную сумку, я с остервенением мысленно ругала себя, обвиняя в наивности, дурости и идиотизме. «Как ты могла, – распинала я себя, – забыть, что ты не каракалпачка, а какая-то там смешанная с русскими татарка, инородка, понимаешь ли. Мало ли, что ты по-каракалпакски говоришь без акцента и традиции знаешь, но кровь в тебе другая течёт. Значит, не ко двору ты пришлась почтенному семейству, заботящемуся о чистоте кровей. А то размечталась, как шестнадцатилетняя девочка. Сейчас, ага, придут они просить твоей руки у урусов![13 - Урус – так называют русских в странах Центральной Азии.] Разбежались. И даже их папа-коммунист с чёрт знает какого года не сможет маме-националистке поперёк слова сказать. Это он у себя в кабинете в министерстве коммунист-интернационалист, а дома обычный мужик-подкаблучник».

Увлёкшись самобичеванием, чуть не проехала свою остановку. В последний момент, очнувшись, закричала водителю на весь салон троллейбуса: «Шопир, тохта! Тусип калайин».[14 - Шофер, остановись! Дай мне выйти (каракалпакско-русский язык).] Под смех пассажиров выскочила из двери и угодила прямо в лужу. Новые кожаные сапоги на «манке»[15 - Манка – светло-жёлтая подошва на обуви, модная в 80-х гг. ХХ в.] погрузились в грязную воду до самых замков. И тут я расплакалась от обиды. Поводом были заляпанные сапожки, но плакала я от того, что не знала, что мне теперь делать, как жить дальше, кому верить, если человек, которого я полюбила, не может быть со мной только потому, что у нас разная национальность, если близкая подруга-каракалпачка не знает, как помочь, если пресловутые традиции и обычаи для родителей важнее счастья детей, а вдалбливаемая в наши головы коммунистическая идеология с её интернационализмом и дружбой народов в реальной жизни просто лозунг. Подойдя к подъезду, столкнулась с соседкой Мадиной. Видя, что я плачу, она остановилась, схватила меня за рукав пальто и обеспокоено спросила: «Не болды? Почему плачешь? Кто обидеть кылды? Айтсащ!».[16 - Что случилось? Почему плачешь? Кто обидел? Говори! (каракалпакско-русский язык).] Не в силах говорить, я заревела во весь голос и уткнулась в её плечо. Приобняв меня, она вернулась в подъезд и довела до квартиры, неся авоську с продуктами и успокаивая: «Коягой, айналайн. Жылама. Всё пройдёт».[17 - Перестань, милая. Не плачь. Всё пройдет (каракалпакско-русский язык).] Дома Мадина помогла мне раздеться и, усадив на диван, ушла готовить чай на кухню, приговаривая: «Все пройдёт, жаным».

Обжигаясь горячим чаем, я взахлёб рассказывала ей о Бердахе, его предложении пожениться, Фатимкиных словах, моих мечтах о красивой свадьбе и желании матери любимого женить его на каракалпачке. Соседка внимательно слушала, не перебивая и не вставляя русско-каракалпакские реплики, как она любила делать в разговоре. Дождавшись, когда я выговорюсь, она произнесла спокойно:

– Не обижайся на его маму и пойми её правильно. Она хочет сохранить большую крепкую семью, чтобы каждый в ней был счастлив и чтобы у всех было одно мнение о разных вещах. Ты – не каракалпачка, и у тебя другие взгляды на жизнь и на семью, потому что ты росла в других условиях, и тебя родители воспитывали не как нас. Поэтому его мать боится, что с тобой придёт разлад в семью, а братишки Бердаха тоже захотят взять в жены не своих. И ещё, она хочет так женить сыновей, чтобы потом общаться на равных с родителями невесток, быть с ними в одном котле и варить общий бешбармак. А с твоими родителями-европейцами она никогда не будет чувствовать себя удобно.

– Почему? – тихо спросила я, не желая вникать в смысл сказанного Мадиной.

– Ой, жаным,[18 - Перестань, милая. Не плачь. Всё пройдет (каракалпакско-русский язык).] разные вы, очень разные. И никогда одинаковыми не будете, даже если ты примешь ислам и откажешься от родителей.

– Я итак мусульманка по папе, он же – татарин.

– А воспитание у тебя всё равно русское от матери. Смирись, жаным. Встретишь русского или татарина и всё у тебя сложится хорошо. Мой тебе совет – забудь о Бердахе. Лучше выходить замуж за парня своей национальности, чтобы потом не было проблем. Поначалу вы не будете замечать разницу, но со временем начнутся ссоры и скандалы из-за разных мелочей.