Свидания во сне. Роман

– Я буду стараться, я же все традиции знаю, – цеплялась за последнюю надежду, понимая, что не поможет.

– Жаным, не переживай ты так, – соседка смахнула набежавшую слезу краем красного японского платка. – Сколько времени, Лана? Ой бой! Мне бежать нужно, муж уже, наверное, пришёл с работы, ругаться будет, что я не дома.

Мадина ушла, оставив меня у открытой двери. Она неслышно спускалась по лестнице, перебирая ступеньки новыми блестящими калошами и кутаясь в велюровый голубой халат с чёрными узорами. Красный платок скрывал волосы, оттопыриваясь на макушке, где они были собраны в тугой пучок. Я закрыла дверь и посмотрелась в зеркало. Молодая стройная женщина с немного округлившимися боками, одетая в чёрную водолазку и серую в чёрную клетку расклешенную юбку, смотрела на меня, немного насупившись. Чёрные большие глаза, обрамлённые длинными ресницами, блестели от недавних слёз, густые брови сдвинуты на переносице, а пухлые губы со следами розовой помады упрямо сжаты. Волосы растрепались, несколько прядей выбились из причёски, закрыв маленькие уши. «Фурия, – обозвала я себя вслух, поправляя волосы, – а лучше – ведьма. Не тянешь ты на каракалпачку, хоть ты и не блондинка. Ну и ладно. Зато красивая».

Мама сняла трубку сразу же, как-будто сидела у телефона и ждала моего звонка. Я не стала рассказывать ей ничего о себе, спросив о её и папином здоровье. Она поохала, пожаловавшись на давление, которое у них обоих скачет вместе с атмосферным давлением, посетовала на магнитные бури и тут же успокоила меня тем, что они неделю пьют воду, «заряженную» самим Аланом Чумаком[19 - В конце 80-х ХХ в. телесеансы целителя и экстрасенса Алана Чумака собирали у экранов телевизоров весь Союз.] по телевизору. «Ты знаешь, помогает! Как посижу у телека, когда он выступает, а потом попью водичку и лучше себя чувствую», – подытожила она бодро. Мне стало смешно, но разубедить легковерную телеманку-маму было невозможно, поэтому я промычала что-то дежурное про шарлатанов от ТВ и пожелала ей спокойной ночи. Однако мама не собиралась прощаться и продолжала рассказывать мне о своём любимом Чумаке, ругая при этом «чёрного мага» Кашпировского, который, оказывается, насылает порчу на всех, кто смотрит его телесеансы. Потом она предложила и мне «зарядить» воду и пить её по утрам до рассвета, а лучше – тюбик зубной пасты, чтобы кариеса не было. Было слышно, как папа на том конце провода зовёт маму смотреть очередной телесеанс, но она не реагирует, поглощенная даванием бесплатных советов. В конце концов, я устала слушать весь этот бред о чумаках и кашпировских, торопливо извинилась, сказав, что у меня казан на плите, и предупредив её, чтобы не будила меня в выходные звонками. «Буду отсыпаться. Пока. Папке привет», – произнесла привычное скороговоркой и бросила трубку. Подумав немного, выдернула шнур телефона из гнезда. От души отлегло. Родители ничего не знают о моём романе с Бердахом, а то бы мама забросала меня вопросами и советами, как правильные девушки должны вести себя с парнями, у которых на уме только одно. «Значит, давления с их стороны не будет, и то хорошо», – подумала, облегчённо вздохнув. Выдержать родительскую любовь в виде нотаций и укоризненных покачиваний головы было выше моих сил сейчас.

От родителей я убежала всего два года назад, перед тем как мы похоронили дедушку, маминого отца. В свои семьдесят лет он продолжал работать в школе учителем физкультуры и жил в новой однокомнатной квартире вдовцом, когда я перебралась к нему с чемоданом своей одежды и любимой репродукцией «Неизвестная» Крамского. Дед ничего не сказал, а только в тот же день купил диван и два кресла в комнату, перенеся свою кровать на балкон. На мои протесты, отмахнулся, давая понять, что спорить с ним бесполезно. Спать ложился он поздно, читая в постели журналы и газеты, просыпался рано, гремя чайником и тарелками на кухне, говорил мало, в отличие от моих родителей, поэтому ужились мы с ним прекрасно, не мешая друг другу ни в чём. А одним весенним утром он не проснулся. Я даже не поняла сначала, что с ним: трясла за плечи, гладила холодное застывшее лицо, целовала закрытые глаза, пытаясь согреть их. Когда до меня дошло, что дед умер, заорала диким голосом и побежала тарабанить в двери соседей, не догадавшись позвонить родителям. Так и осталась жить в квартире деда, благо, что он меня прописал до этого у себя и каким-то макаром умудрился оформить её на меня. Положив однажды новую домовую книгу передо мной, на обложке которой были аккуратно выведены моё имя и фамилия, дед произнёс: «Тебе в подарок на свадьбу, если не доживу». Как в воду глядел. Не дожил.

Вспомнив про мясо и овощи, пошла на кухню, по-старушечьи шаркая тапочками по линолеуму. Все полетело в холодильник до лучших времён, когда у меня будет настроение готовить еду, если оно будет когда-нибудь. В то, что Бердах придёт сегодня, не верилось. Вероятно, у него сложные переговоры с родителями. Звонить же ему не хотелось, чтобы не ставить в глупое положение. Вчерашний вечер казался далёким и неправдоподобным, я даже засомневалась, – был ли он в реальности, не родило ли его моё больное девичье воображение? «И вообще, мужчины с этого дня меня больше не интересуют!» – громко произнесла я, адресуя слова кому-то за тёмным окном кухни. Говорят же о старых девах, что у них в какой-то момент на почве замужества в голове пунктик возникает, и они понемногу чокаются, превращаясь в мужененавистниц. У меня ещё не последняя стадия сумасшествия, а только пора розовых фантазий, но чем чёрт не шутит, кажется, уже во мне рождаются зёрна сомнений в необходимости выходить замуж. А там рукой подать и до ненависти к противоположному полу. «И буду я бабкой-девой старой с закостеневшей девственной плевой, на дух не переносящей мужчин и всё, что с ними связано. Сяду на скамеечке у подъезда, обопрусь на клюку и начну ругать всех мужиков-скотов на чём свет стоит, проклиная их семя», – поставила вслух диагноз себе и рассмеялась.

Завалилась в постель раньше девяти, решив отоспаться за всю неделю. «Какое счастье, что есть на свете ноябрьские праздники», – была последняя мысль перед тем, как заснуть. Проснулась от продолжительного звонка в дверь. На часах было без пяти минут десять, за окном – светло. Не соображая со сна что к чему, пошла открывать, накинув халат на ночную рубашку, и не глянув в глазок. На площадке стоял Бердах, держа меховую норковую шапку перед собой. Сон тут же пропал. «Заходи», – буркнула я и забежала в ванную комнату, прикрыв за собой дверь. Выйдя умытая и причёсанная через минут пятнадцать, нашла раннего гостя на кухне. Закатав рукава рубашки и повязав мой фартук, он жарил яичницу. Увидев меня, заключил в кольцо, поцеловал в нос, лоб и губы, потёрся гладко выбритой щекой о мою щёку, промурлыкав: «Доброе утро, соня!». Я чуть не заурчала от удовольствия, как сытый котёнок, и собралась уже поцеловать в ответ, но он резко повернулся и с возгласом «Спалил!» схватил сковороду за чугунную ручку. Тут же отпустил, тряся обожжённой кистью в воздухе. Я выключила газ и взяла его руку в свои, чтобы посмотреть, не сильный ли ожёг. Осторожно подула, затем поцеловала, едва касаясь губами горячей ладошки, и замерла, слушая, как пульсирует его кровь. От вчерашнего решения навек покончить с мужчинами не осталось и следа, и я вновь погрузилась в любовную негу.

Яичница не сгорела, получившись настоящей «Глазуньей», и была съедена мною в считанные минуты под одобрительным взглядом Бердаха. За нею же пошёл бутерброд с маслом, запитый пиалой чёрного чая с молоком. Намазывая масло на хлеб и поглядывая на меня, мой любимый улыбался, не притрагиваясь к своему завтраку. Наевшись, я стала уговаривать перекусить и его, но он только выпил чай, сказав, что рано утром уже позавтракал.

– Какие у тебя планы на выходные? – спросил Бердах после завтрака и мытья посуды.

– Никаких. Буду отсыпаться. А что?

– Хотел предложить тебе слетать со мной в Ташкент.

– Куда? – я обалдело уставилась на него, не веря своим ушам.

– В Ташкент. Смотри, рейс сегодня в обед, обратный в воскресенье вечером. У нас в запасе два с половиной дня. Там сейчас солнечно и не так холодно, как у нас. Я утром прогноз погоды по радио слышал. Полетели?

– Бердах, но это же сумасшествие, тратить столько денег только на два дня. И потом, что я маме с папой скажу? А ты что своим скажешь?

На этом месте я вспомнила о разговоре с Фатимой и тут же настроение испортилось.

– И ещё. Мне не хотелось бы, чтобы у тебя были конфликты дома из-за меня. Зачем заставлять нервничать родителей зря, если всё равно всё будет так, как они решат?

– Ты о чём? – Бердах выглядел растерянным.

– Я всё знаю. Твоя мать нашла тебе невесту-каракалпачку и собирается свататься, чтобы ты не женился по глупости на уруске, – я спустила свою стервозность с тормозов, не заботясь о последствиях.

– Кто тебе сказал такое? – он внимательно глядел, положив руки на мои плечи.

– Неважно. Теперь уже неважно.

– Очень важно, Ланочка. Я люблю тебя и не хочу, чтобы кто-то трепал тебе нервы и заставлял плакать.

– Я не плакала! – почти выкрикнула.

– Ты плакала. Отключила зачем-то телефон и легла спать в девять часов вечера.

– Откуда ты всё знаешь?

– Стоял под твоими окнами и наблюдал.

– Ага, снизу хорошо просматривается моя прихожая, где стоит телефон. Или ты научился летать? – съязвила я.

– Нет, летать не умею, а вот тебя чувствую на расстоянии и твоё настроение тоже. Телефон твой не отвечал и я позвонил на станцию, где мне сказали, что твой отключен.

– Разве такие справки дают? Мне говорили, что до нашей телефонной станции не дозвонишься, тем более, вечером.

– Если только не звонит начальник станции.

– Ого! У тебя такие большие начальники в друзьях? – распалялась я.

– В братьях. Кунград же начальник станции, – улыбался Бердах, наблюдая как я кипячусь.

Ответить было нечего.

– Ну, так что, мы летим в Ташкент? Сейчас уже одиннадцать часов. Думай скорее, а то опоздаем на рейс, придётся лететь вечерним.

– А билеты? У нас же нет билетов, – хваталась я за последнюю соломинку.

– Бери паспорт и поехали. Я забронировал билеты. Машину братишка заберет со стоянки, я уже договорился.

– А где мы будем в Ташкенте жить? – спрашивала уже на ходу, бросая в сумку сменное бельё, косметичку и паспорт.

– У сестрёнки Наргиз на Чиланзаре. Помнишь, ты её на свадьбе Кунграда видела? Светленькая такая. Она у нас учится в медицинском.

Прогулки по Ташкенту

Держа верхнюю одежду в руках, мы вышли из ворот аэропорта и тут же оказались в толпе таксистов. Они взяли нас в кольцо и, почти силой забирая сумку из рук Бердаха, на узбекском и русском языках предлагали отвезти куда угодно «совсем дёшево». Зная нравы ташкентских таксистов, зарабатывающих у аэропорта, я шла прямо к автобусной остановке, увлекая за собой Бердаха. Понемногу они отстали, поняв, что мы не крутые провинциалы, приехавшие сорить деньгами в столицу, и только один юркий мужичонка всё канючил, идя за нами по пятам и уговаривая довезти нас куда надо. К нему я и обратилась, назвав адрес и спросив цену. Когда таксист назвал баснословную сумму, я уменьшила её ровно в пять раз и назвала настоящую стоимость проезда. Сначала он заныл, что цены выросли, бензин подорожал, а моя цена даже полпути не покроет, но, видя, что я опять повернула к остановке, недовольно согласился.

Уже в машине Бердах шёпотом на каракалпакском спросил у меня: «Ты откуда цены здешние так хорошо знаешь?». Пришлось также шёпотом рассказать ему, что училась в Ташкентском госуниверситете и за пять лет научилась торговаться на базаре и с таксистами. Он рассмеялся, приобняв меня за плечо, и громко сказал: «Ничего я о тебе, Ланочка, не знаю. Буду изучать».

В квартирке, которую родители снимали для Наргиз у каких-то дальних ташкентских родственников, было две смежные комнаты. Бердах разместился в большой на диване, а мы с его сестрёнкой спали в маленькой на большой кровати. Казалось, она не была удивлена нашему приезду и даже готовилась – в комнатах и на кухне было чисто, а на разложенном диване уже лежала стопка белья с полотенцами. Не задавая лишних вопросов, девушка хлопотала на кухне, заваривая чай и готовя дастархан. Мне было неловко, но Бердах вёл себя естественно, рассказывая Наргиз о моем таланте сбивать спесь с таксистов. Смеясь, он изобразил разочарованное лицо таксиста, которому не посчастливилось сегодня встретить меня.

После наших колючих ветров, дождей и пронизывающего насквозь всё живое холода, Ташкент показался раем земным. Стояла ясная, солнечная осенняя погода. Деревья в парках и скверах ещё не успели сбросить до конца жёлто-красные листья под ноги прохожим, зелёные газоны радовали уставшие от серости глаза изумрудными островками вдоль дорог и тротуаров, прохладный ветерок приятно ласкал лицо, не обжигая колючим холодом, а прозрачный воздух вселял радость и желание гулять по улицам города бесконечно. Что мы и делали с Бердахом и Наргиз. Я их водила по моему Ташкенту, который стала понемногу забывать, по пути вспоминая весёлые студенческие истории. Больше всего Бердаху понравилось в старом городе, поэтому мы доезжали на метро к ТЮЗу, а затем шли по улице Навои до цирка, нарезали круги вокруг него и оказывались в конце дня на базаре Чорсу в обжорных рядах, где ужинали ароматным шашлыком или жирным хасыпом[20 - Хасып – домашняя колбаса, которую виртуозно готовят в Ташкенте.] с тонко нарезанным нарыном.[21 - Нарын – лапша, смешанная с нарезанным хасыпом. Подаётся без подливы или с бульоном.]

Оказывается, мой любимый совсем не знал города, – прилетая часто по делам в главное управление, жил всегда у сестрёнки и до центра по делам добирался на метро, потом точно также ехал обратно домой, забегая за покупками в Чиланзарский торговый центр. Я удивлялась, подтрунивая над его нелюбознательностью, он же отбивался от моих нападок одной фразой: «Зато ты Москву совсем не знаешь». Действительно, в Москве я была всего два раза проездом, поэтому ничего толком, кроме шумных толп на вокзалах, и не разглядела, а Бердах там учился в университете, потом ещё работал какое-то время и знал город, как он любил говорить, как свои пять пальцев.

Побродив тенью за Бердахом по ЦУМу, я вышла на улицу посмотреть книги, выложенные на развале у многочисленных продавцов. И раньше, в студенческие времена, и сейчас меня привлекали старые книги, аккуратно разложенные на кусках клеёнки в конце лотков. Продавцы – пожилые и не очень люди – всегда были интересными собеседниками и обычно не отпускали без забавной истории или случая из жизни. Они были хранителями истории этого кусочка Ташкента. Переходя от одной коллекции книг к другой, наткнулась на альбом репродукций русского художника Ивана Крамского и, присев на корточки, перелистывала его глянцевые страницы, разглядывая портреты девушек и женщин. Вот и моя любимая «Неизвестная», а на обратной стороне репродукции было написано, что эта женщина была названа критиками «исчадием больших городов», воплощала в себе «образ высокомерных богачек того времени» и ещё что-то обидное для этой красавицы. Для меня же сейчас её лицо выражало не столько надменность, сколько грусть или затаённую драму. Парень с длинными волосами и в засаленном зелёном свитере, продававший альбом, тихонько произнёс: «Вы очень похожи на неё». Я вздрогнула, погружённая в свои мысли, и резко выпрямилась, излишне торопливо захлопнув книгу. «Чего вы так испугались? Вы и вправду похожи на „Неизвестную“ Крамского, спросите любого, – продолжал продавец, невозмутимо поправляя давно немытые волосы. – Купите альбом и покажите мужу дома, он подтвердит мои слова. Это не комплимент, а констатация факта». «Подтверждаю прямо сейчас, – раздался голос Бердаха за моей спиной. – И покупаю книгу для моей жены». Я смутилась ещё больше и, пока мужчины торговались и шутили, отошла в сторонку, чувствуя, что лицо горит от стыда. Впервые в жизни кто-то назвал меня женой, и это было так странно и нереально, что я потерялась окончательно.

Мне было невероятно приятно осознавать, что я иду по любимому городу с любимым мужчиной под руку, второй рукой прижимая к себе альбом с репродукциями Крамского, и слушаю, как мой спутник рассказывает, что не мог долго понять, на кого я похожа из его знакомых, пока не увидел у меня дома на стене картину «Неизвестная». «Я тебя давным-давно видел в Третьяковке в Москве и влюбился, а потом искал все эти годы, ты же тихонько жила рядом в нашем городе посреди пустыни», – улыбаясь, сказал Бердах, и легонько сжал мою руку. Я молчала, боясь расплескать счастье, переполнявшее меня в эту минуту. «Я хочу тебя поцеловать прямо сейчас», – шепнул Бердах и, повернувшись, обнял меня вместе с альбомом, слегка коснувшись моих губ своими. Мне было мало лёгкого прикосновения и, не обращая внимания на прохожих, я отдалась настоящему страстному поцелую, закрыв глаза и уплывая из реальности.

Мы стояли посреди тротуара, обтекаемые с двух сторон торопящимися по своим делам ташкентцами, и целовались так, как-будто это в последний раз. Первым очнулся Бердах и, увлекая меня в сторону от дороги, повёл куда-то. Ощущая сладкий вкус его губ во рту и чувствуя лёгкое головокружение, я толком не соображала и не заметила, как очутилась в ювелирном магазине «Жемчуг» перед прилавком с золотыми кольцами.

– Мне хочется, чтобы ты сама выбрала кольцо, – Бердах поцеловал меня в щеку.

– Какое кольцо? Обручальное? – я растерялась.

– Обручальное мы купим в ЗАГСе, я уже узнавал. Сейчас ты выберешь кольцо, которое будет означать, что мы помолвлены.

– Но, Бердах, так нельзя. Всё равно они будут против…